215 лет назад в России вышло первое издание «Слова о полку Игореве»

Название книги на скромной обложке было длиннее: «Ироическая песнь о походе на половцев удельного князя Новагорода-Северского Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе ХII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие». Огромный труд первого перевода с древнерусского, когда сплошные строки рукописи приходилось расчленять на слова, лег на плечи графа Алексея Мусина-Пушкина и двух его помощников. Граф был и первооткрывателем этой великой патриотической поэмы, получив ее из рук служителя одного из ярославских монастырей.

К сожалению, это неправда, что рукописи не горят. Когда Наполеон в сентябре 1812 года стоял у стен Москвы и ждал заветные ключи, в глубине столицы горела библиотека Мусина-Пушкина с бесценным оригиналом «Слова…». О чем многочисленные исследователи этого неповторимого памятника древнерусской литературы горюют до сих пор. Ведь для любого переводчика очень важен первоисточник, идти по проторенным следам, стараясь угадать следы поздней правки, – это совсем другое.

И тем не менее нам приходится доверять сохранившейся правленой копии древнерусского текста «Слово о полку Игореве». Здесь до сих пор огромное количество тайн и «темных» мест. Памятник имеет многие десятки переводов, некоторые исследователи посвятили ему свою жизнь. Самые острые стрелы летят в адрес тех, кто сомневается в древности этого произведения. Еще во времена Александра Пушкина говорили, что оно – подделка XVIII века. Известны его слова, что все поэты XVIII века, вместе взятые, не имеют столько поэзии, сколько «находится оной в плаче Ярославны». Великий поэт знал поэму наизусть и сам усиленно работал над ее переводом. Безвременный уход не позволил осуществить эти планы.

Князь Игорь Святославич, сын черниговского князя Святослава Ольговича, – реальный герой ушедшей от нас эпохи. Он родился в 1151 году. Свой неудачный поход на половцев с последующим пленением и побегом осуществил в 1185 году. Княгиня Ефросинья Ярославна (в поэме она называется по отчеству) родила ему пятерых сыновей и дочь. Умер он в 1202 году, прожив чуть больше полвека.

В поэме отражен только один драматичный эпизод его жизни, но по духу своему и охвату происходящего это произведение представляет собой эпическое полотно, где звучит тревога за русскую землю, призыв покончить с междоусобицами и объединиться во славу ее. Один из переводчиков «Слова…» талантливый поэт Николай Заболоцкий так выразил свои чувства: «Сейчас, когда я вошел в дух памятника, я преисполнен величайшим благоговением, удивлением и благодарностью судьбе за то, что из глубины веков дошло до нас это чудо. В пустыне веков, где камня на камне не осталось после войн, пожаров и лютого истребления, стоит этот одинокий и ни на что не похожий собор нашей древней славы».

Николаю Заболоцкому принадлежит, пожалуй, самый поэтичный и легко читаемый перевод «Слова о полку Игореве». Многие до сих пор считают его лучшим. Говорят, что переводчики делятся на «буквалистов» и «вольников». Так вот, перевод Заболоцкого вольный в самом лучшем значении этого слова, когда не исчезает близость к древнему тексту и в то же время возможностями современного языка усиливается то, что хотел сказать неизвестный нам гениальный автор. Академической считается работа Дмитрия Лихачева, который полагал «Слово о полку Игореве» непререкаемым свидетельством высоты древнерусской культуры. Но ведь были еще переводы Василия Жуковского, Аполлона Майкова и других известных ученых, писателей и поэтов. Кстати, это произведение переведено на многие языки мира и даже на эсперанто, хотя это сложно представить.

Но вернемся к языку прародителей. Вот как звучит на нем знаменитый плач Ярославны: «Полечу, – рече, – зегзицею по Дунаеви, омочу бебрян рукавъ в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцемъ его теле». В принципе, все понятно и через века. Но кто такая зегзица? Многие переводчики считают, что это кукушка. В «Молении Даниила Заточника», близком по времени к «Слову…», упоминается зегзица-кукушка. Но у Аполлона Майкова это ласточка. В манере ее полета и очертании крыл есть что-то от зегзицы. У Мусина-Пушкина – горлица, у Василия Жуковского – чечетка из семейства воробьиных. Кто такая зегзица, так и осталось тайной, хотя хочется думать, что это ласточка, а не кукушка.

За эти века мы многое потеряли в родном языке. В поэме есть удивительно звучащий рефрен: «О Русская земля! Уже за шеломянемъ еси!» Переводчики тут единодушны: «О русская земля! Ты уже за холмом!» Это волнующий момент, когда воин, вступая в неизвестность, оглядывается на свою родную землю, не зная, увидит ли ее вновь. «Шелом» – это шлем. Поэтическое воображение автора несомненно. Или еще один пример. Есть доказательство, что в XII веке слово «трепати» означало «ласкать». И тогда выражение «притрепати мечами» превращается в метафору «приласкати мечами». Но для того, чтобы ее сохранить в тексте, надо знать смысл глагола. Заболоцкий был во многом прав, когда сравнивал поэму с одиноким собором нашей славы. Слишком много языковых потерь.

На тверской земле есть люди, которым посчастливилось слушать лекции по древнерусской литературе профессора Тверского государственного университета Александры Гончаровой. Сейчас ее уже нет в живых, но студенты до сих пор вспоминают картину: статная, русоволосая, она стоит у окна и гордо, наизусть, открывает им «Слово…» – материнский язык славян. Оживает генетическая память, льется прямо в сердце мощная красота. Александра Гончарова называла это действо «укреплением корней, чтобы не быть хлипкими».

Поиск

Журнал Родноверие