У выдающегося русского фольклориста, исследователя духовной культуры славянских народов Александра Николаевича Афанасьева (1826—1871) читаем:

«Заговоры суть обломки древнихъ языческихъ молитвъ и заклинанiй, и потому представляютъ одинъ изъ наиболѣе важныхъ и интересныхъ матерiаловъ для изслѣдователя доисторической старины. Безъ сомнѣнiя, они не могли дойдти и не дошли до насъ во всей своей свѣжести, полнотѣ и неизмѣнности; наравнѣ съ другими устными памятниками, и они подверглись значительнымъ искаженiямъ — отчасти вслѣдствiе сокрушительнаго влiянiя времени, отчасти вслѣдствiе того разрыва, какой произвело въ послѣдовательномъ развитiи народныхъ убѣжденiй принятiе христiанства. Не смотря на это, заговоры сохранили намъ драгоцѣнныя свидѣтельства. Въ нихъ встрѣчаемъ мы много страннаго, загадочнаго, необъяснимаго съ перваго взгляда, чтò близорукiе любители народности привыкли принимать за бесполезный хламъ, но чтò при болѣе серьёзной критикѣ оказывается отголосками поэтическихъ воззрѣнiй глубочайшей древности» (цит. по изд.: Поэтическiя воззрѣнiя славянъ на природу. Опытъ сравнительнаго изученiя славянскихъ преданiй и вѣрованiй, въ связи съ миѳическими сказанiями другихъ родственныхъ народовъ. А. Аѳанасьева. Томъ первый. М.: Изданiе К. Солдатенкова, 1865. С. 43–44).

Известный русский историк Николай Иванович Костомаров (1817—1885) писал о том, что древние славяне:

«Вѣрили... въ волшебство, т.-е. въ знанiе тайной силы вещей и питали большое уваженiе къ волхвамъ и волхвицамъ, которыхъ считали обладателями такого знанiя... Въ особенности была велика вѣра въ тайное могущество слова, и такая вѣра выражалась въ множествѣ заговоровъ, уцѣлѣвшихъ до сихъ поръ у народа» (цит. по изд.: Русская исторiя въ жизнеописанiяхъ ея главнѣйшихъ дѣятелей. Н. Костомарова. Первый отдѣлъ: господство дома св. Владимира. Выпускъ первый: X-ое — XIV-ое столѣтiя. СПб., 1873. С. 2).

Разумеется, далеко не каждый из сохранившихся старинных заговоров, не говоря уже о составленных в наше время заговорных текстах, является, по выражению А.Н. Афанасьева, «обломком древних языческих молитв и заклинаний», хотя сам заговорный жанр, равно как и многие элементы, неоднократно встречающиеся в текстах древних и современных заговоров, безусловно, восходит к седой языческой древности — глубочайшей архаике, порой даже не славянской, а общеиндоевропейской: «Славянские З[аговоры] имеют двойственной фольклорно-книжное происхождение и сочетают в себе признаки древнейших (индоевропейских) форм устной вербальной магии и элементы средневековой апокрифической книжности (в том числе переводной литературы)» (цит. по изд.: Толстая С.М. Заговоры // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Институт славяноведения РАН. В 5 тт. Т. 2. М.: Международные отношения, 1999. С. 239).

По мнению некоторых исследователей, иногда в заговорах может описываться не только символический переход из «профанного» мира в «сакральный», но и вполне рациональная последовательность действий обрядового характера, совершаемых при чтении заговора. Такого рода заговоры, возможно, действительно «появились как комментарии к обрядовым действиям, во время которых произносилась только их основная, заклинательная, короткая часть. То есть человек реально выходил в поле или на гору, где жестами изображал одевание в облака и подпоясывание зарею, а потом произносил просьбу к высшим Силам» (цит. по изд.: Блинова Т.Э. Алгоритмы традиционной культуры славян. В 2-х кн. Книга 2. Уряды языческих праздников. Практическая магия славян. М.: Велигор, 2016. С. 348).

При этом «подняться на Гору» (древнейшая аллегория Посвящения), «облечься Зарёю», «обтыкаться звёздами частыми», использовать Солнце и Месяц в качестве оберегов и т.п. — может означать и внутреннюю трансформацию, и шаманское путешествие, совершаемое умозрительно, а не телесно. Заметим, что подобного рода действия являются атрибутами не обычного человека, а того, кто может и «имеет право» повелевать Стихиями, то есть посредника между миром людей и миром Богов — вещего, или ведающего человека, волхва, который сам причастен (и сознаёт свою причастность) к Божественному.

Однако такие заговоры, в которых можно усматривать хотя бы намёк на древний языческий обряд, на разработанную жреческую практику, всё-таки достаточно редки. И даже там, где, на первый взгляд, фигурирует языческое «идолопоклонство», в действительности речь может идти о чём-то другом. Так, в одном из вариантов «воинского заговора», в котором фигурирует «железный человек», или «железный муж» (Перун?): «...оберегающийся „от пульного железа, от пули пищальной свинцовой“ ставит „идола идолова от востока до запада, от земли и до неба“. <...> Хотелось бы, конечно, верить, что это „ставление идола“ отражает некое обрядовое действо при произнесении заговора, но, скорее всего, тут просто смутное не воспоминание даже, а подозрение произносящего заговор о нехристианской, „идольской“ природе того, к кому он обращается за защитой» (цит. по изд.: Прозоров Л.Р. (Озар Ворон), Калинкина Е.А. Вещая Русь. Языческие заговоры и арийский обряд. М.: Яуза; Эксмо, 2012. С. 14).

PzN0z4Nu8ss

Поиск

Журнал Родноверие