Современная историческая наука в изучении начального периода русской истории сталкивается с поистине парадоксальной ситуацией.

Несмотря на огромную литературу и, казалось бы, хорошую изученность темы, российская историография до сих пор остается в плену многочисленных псевдопроблем, порожденных почти трехсотлетней полемикой по варяго-русскому вопросу. К числу таких псевдопроблем относится и центральный пункт всей полемики – вопрос об этнической принадлежности так называемой «варяжской руси». Следует сразу подчеркнуть, что сами древнерусские источники – как нарративные, так и документальные – термина варяжская русь (или варяго-русь) не содержат. Они знают либо варягов, либо русь. Даже в тех списках Начальной летописи, где мы сталкиваемся с попыткой представить эти две различные этнические группы в качестве одного народа, мы не находим никакого общего для них слова. «Варяжская русь» – термин сугубо кабинетный, возникший под пером ученых-историков в результате ложного убеждения в тождестве варягов и руси. Хотя такое тождество сразу наталкивается на многочисленные противоречия, порождающие массу дополнительных проблем.

Так, например, хорошо известно, что письменные свидетельства о руси в арабских, византийских и западноевропейских источниках появляются в IX в., в то время как первые упоминания о варягах относятся лишь к 30-м гг. XI в.. Двухсотлетний хронологический разрыв – разница весьма существенная, чтобы ею можно было пренебречь. При этом первые свидетельства о руси застают ее на юге, тогда как варяги фиксируются на севере. Соответственно, арабские и русские источники называют Русским Черное море на юге, а Варяжским – Балтийское море на севере. Эти данные непреложно свидетельствуют, что варяги жили на севере, а известная источникам русь – на юге.

Кроме того, если варяги и русь – одно и то же, почему существуют два разных термина для обозначения одной этнической группы? А если учесть, что одни историки под варяго-русью подразумевают норманнов-шведов-датчан, а другие – вагров-ободритов-славян, то количество «умноженных сущностей» возрастает многократно. Для объяснения всех этих неувязок и проблем возникло множество «точек зрения», основной порок которых заключается в том, что все они исходят из давнего, но глубоко ошибочного убеждения в тождестве варягов и руси. Тогда как это тождество – не более, чем ученая фикция, созданная усилиями нескольких поколений ученых. Эта фикция находится в вопиющем противоречии с содержанием русских летописей, в которых варяги, русь и славянские племена (поляне, древляне, словене, кривичи, северяне и др.) выступают как разные этнические группы. Достаточно обратиться к летописным текстам, чтобы убедиться в этом историческом факте.

Летописные свидетельства: варяги – не русь, русь – не варяги

Уже в этнографическом введении, предваряющем датированную часть Повести временных лет, варяги, русь и славяне названы как три отдельные этнические группы, живущие в «Афетовой части», то есть относящиеся к европейским народам. Словени указаны на Балканах, по соседству с Иллирией и Адриатикой; затем говорится о руси, которая проживает в той же «Афетовой части» наряду с чудью и другими восточноевропейскими народами. После чего идет перечень западноевропейского «потомства Иафета», в числе которого названы варяги и русь (а не варяго-русь): «Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, [гъте], русь, агняне, галичане, волхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии» [12. Стб. 4]. При этом локализация варягов и славян указана определенно (а славянских племен – особенно подробно), а вот местонахождение руси остается неясным, хотя русь упомянута дважды: и в перечне восточноевропейских, и в списке западноевропейских народов. Но важнее другое: если мы признаём, что свеи – не урмане и не гёты, тогда мы обязаны признать, что варяги – не русь и не свеи .

Как отдельные, самостоятельные этнические группы они фигурируют и в дальнейшем изложении. Так, в качестве самостоятельных единиц варяги, словене и другие славянские (и неславянские) племена названы в числе участников похода Олега на Киев в 6390 (882) г.: «Поиде Олег, поим воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, все кривичи и приде к Смоленску» [12. Стб. 22 – 23]. Затем – в числе участников похода Олега на Византию 6415 (907) г.: «Иде Олег на Грекы. …поя же множество варяг, и словен, и чюдь, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверцы…» [12. Стб. 29]. Варяги и славянские племена и в данном случае четко отграничены друг от друга. (Здесь оставляем за скобками вопрос о достоверности этих летописных «известий» о походах и завоеваниях Олега. В данном контексте нас интересует номенклатура племен).

После вокняжения в Киеве, Олег «уставил» дани. В частности, он обязал Новгород платить дань варягам по 300 гривен в год, которая уплачивалась до смерти Ярослава (то есть до 1054 г.): «варягомъ дань даяти от Новгорода гривен 300 на лето мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягомъ» [12. Стб. 24]. Отвлекаясь от сомнительности этого сообщения (гривны как денежная единица появились только во второй половине XI в.), получается, что новгородские словене платили дань и варягам, и русским князьям в Киеве (как об этом говорится в статье под 1014 г., когда Ярослав отказался платить дань отцу в Киев). Что опять же свидетельствует о различии всех трех групп.

Среди воинского контингента Игоря во время похода 6449 (941) г. названа одна русь: «Иде Игорь на Греки. И послаша болгаре весть ко царю, яко идуть Русь на Царьград». После поражения русского флота, Игорь готовится к новому походу. При этом летописец специально оговаривает, что после этой неудачи Игорь послал за море к варягам, приглашая их на греков: «Игорь же, пришед, нача совокупляти вое многи, и посла по варяги многи за море». В последующем затем походе 6452 (944) г. отдельно названы варяги, русь и славянские племена: «Игорь же совокупив вои многи – варяги, русь, и поляне, словени, и кривичи, и теверьце…» [12. Стб. 44, 45].

В статье ПВЛ под 6488 (980) г. говорится, что после двухлетнего отсутствия Владимир вернулся в Новгород с варягами. Отправляясь в поход против князя Рогволода, «Володимер же собра вои многи, варяги и словени, чюдь и кривичи, и поиде на Рогволода». Однако после победы Владимира над полоцким Рогволодом и киевским Ярополком, варяги, оказавшись в Киеве, потребовали с киевлян «окуп» по 2 гривны с человека, как с побежденного города. Владимир тянул с выплатой и в итоге, не заплатив обещанного наемникам-варягам, отправил их в Константинополь, предупредив императора, чтобы тот не держал их в столице, а разослал по разным местам, «а семо [сюда] не пущай ни единого» [12. Стб. 78 – 79]. Такое поведение русского князя по отношению к своим предполагаемым соплеменникам выглядит довольно странно, если исходить из допущения, что русь – это только другое название для варягов.

Возражение, что Новгород, откуда пришли варяги, всегда находился в натянутых, а то и враждебных отношениях с Киевом, не спасает положения. И в самом Новгороде варяги вели себя так же, как в Киеве, – как в чужом и совсем неродственном городе. В статье под 6523 (1015) г. говорится об очередном «призвании варягов» из-за моря, на этот раз сыном Владимира Ярославом. (Тот факт, что русским князьям – Игорю, Владимиру и Ярославу – всякий раз приходится посылать за море к варягам, говорит о том, что варяги, в отличие от руси и славян, в X – XI вв. на Руси не жили, по крайней мере, в качестве компактной этнической группы). В Новгороде нанятые Ярославом заморские варяги вели себя бесчинно, «насилье творяху новгородцем и женам их», за что и были перебиты возмущенными новгородцами. Ситуация труднообъяснимая, если видеть (как убеждают современные антинорманисты) в варягах тех же балтийских славян, которые составляли основное население Новгорода. Ярославу пришлось снова нанимать варягов, что позволило ему выставить против своего соперника Святополка «варяг тысячю, а прочих вой 40 000». В свою очередь Святополк «пристрои бещисла вой, руси и печенег». [12. Стб. 140 – 141]. Русь киевского князя Святополка выступает против варягов новгородского князя Ярослава, что опять же наглядно демонстрирует различие этих этнических групп.

На следующем витке противостояния двух братьев Ярослав, уже киевский князь, «совокупи русь, и варягы, и словене, поиде противу Болеславу и Святополку». И вновь здесь, в статье ПВЛ под 6526 (1018) г. русь, варяги и словене перечисляются как отдельные этнические группы.

Однако особенно наглядно различия этих трех групп – варягов, руси и славян – проступают в трех летописных эпизодах: рассказе о парусах (ПВЛ под 907 г.), о Лиственской битве (ПВЛ под 1024 г.) и походе на Константинополь 1043 г., содержащемся в софийско-новгородских сводах, Воскресенской и Никоновской летописях.

Малопонятный сюжет о парусах, которые Олег приказал сшить: для руси – шелковые («паволочиты»), а «словеном кропиньныя», важен как наглядный пример противопоставления руси славянам. Ветер разодрал паруса словен, и они вернулись к «своим толстинам, не даны суть словеном пре [паруса] паволочиты» [12. Стб. 142 – 143]. Мораль этой маленькой басни заключается в известной поговорке: «что позволено Юпитеру, не дозволено быку». Русский князь поставил славян на место, показав, что незачем им претендовать на дорогие паруса, как у руси, пусть довольствуются «толстинами». Варяги в этом эпизоде отсутствуют, хотя до этого говорилось об их участии в походе Олега. Скорее всего, здесь мы имеем дело с обрывком какого-то более обширного рассказа, общий контекст которого был уничтожен в процессе варяжского редактирования текста, но эпизод с парусами оставлен, видимо, в силу его занимательности.

В свое время В. Н. Татищев тоже усматривал в рассказе о парусах явное свидетельство различия между русью, славянами и варягами. Однако сам этот сюжет изложен у него в совершенно иной редакции. В приведенном им варианте присутствуют не только русь и славяне, но и варяги. Олег велел дать руси паруса паволочаты, славянам «крапиняны», а варягам «толстинные». Но ветер разорвал и шелковые паруса руси, и «крапиняны» паруса славян. Увидев это, все согласились, что лучше взять обыкновенные холщевые паруса, «ибо ветр не знает, что дорого, но что крепко» [22. С. 37; С. 214, прим. 83]. Таким образом, рассказ о парусах в варианте Татищева еще более рельефно подчеркивает «особность» всех трех групп.

Лиственская битва состоялась в 1024 г. между войсками двух конкурирующих за Киев братьев – Ярослава и Мстислава Владимировичей. Войско Ярослава состояло из наемников-варягов под водительством варяжского князя Якуна. Мстислав выставил против варягов славян из племенного союза северян, а собственную русскую дружину поставил на флангах. Варяги были разбиты, Ярослав бежал в Новгород, а Якун – за море. «Мстислав же, о свет заутра, видев лежачие сечены от своих север варягы Ярослава, и рече: “Кто сему не рад? Се лежит северянин, а се варяг, а дружина своя цела”» [12. Стб. 148 – 149]. Эта фраза русского князя всегда приводила в немалое смущение историков. Получается, что ни варяги, ни славяне-северяне не были «своими» для русского князя, который щадил только свою дружину. Естественно, такой нигилизм в отношении варягов и славян был бы невозможен, будь они единоплеменниками с русью.

Еще более красноречив эпизод с походом русско-варяжского войска на Константинополь в 1043 г., которое возглавлял старший сын Ярослава I, новгородский князь Владимир Ярославич. Дойдя до Дуная, варяги и русь заспорили, какую военную тактику следует избрать. «Рекоша же Русь Владимиру: “станемъ зде на поле”, а Варязи рекоша: “поидемъ подъ городъ”; и послушал Володимеръ Варягъ, и от Дуная поиде съ вои по морю къ Царюграду». Это решение плыть морем оказалось роковым: буря разбила русский флот, шесть тысяч воинов были выброшены на берег «наги» и попали в византийский плен; несколько сот из них греки ослепили; через три года изувеченные пленники были возвращены на Русь. При этом варяги, как только начался шторм, повернули обратно: «и побегоша Варязи вспять» [16. С. 82]. Очевидно, что вину за случившееся автор этого рассказа возлагает на варягов. Сам спор между варягами и русью не оставляет никакого сомнения, что они рассматриваются как совершенно самостоятельные этнические группы. Если же допустить, что варяги – это русь, а русь – это варяги, то получается, что на берегу Дуная они спорили сами с собой! Данный эпизод окончательно хоронит домыслы о существовании некой «варяжской руси», поскольку исключает всякую возможность их отождествления. Поэтому не случайно, что проваряжские редакторы ПВЛ не включили его в статью о событиях 1043 г. К счастью, эпизод о споре руси с варягами во время похода 1043 г. уцелел в составе поздних летописных сводов: софийско-новгородских (XV в.), а также Воскресенской и Никоновской летописях (XVI в.).

В ПВЛ варяги в последний раз упоминаются под 6544 (1036) г. в рассказе о разгроме печенегов под Киевом. Находившийся в Новгороде Ярослав, получив известие о подступивших к Киеву печенегах, «собра вои многи: варягы и словени, приде Кыеву и <…> исполчи дружину, постави варягы посередь, а на правеи стороне кыяне, а на левем криле новгородци [и] сташа пред градом» [12. Стб. 150 – 151]. И вновь варяги указываются отдельно от словен и кыян, а русский князь снова ставит варяжских наемников в центре, тогда как более ценных для него киевлян и новгородцев – на флангах.

Из приведенных известий достаточно ясно вырисовывается модель взаимоотношения данных этнических групп на Руси. Русь выступала в качестве военно-административной и торговой верхушки древнерусского общества, славянские племена составляли основную массу сельского и городского населения, а варяги присутствовали на Руси в основном в качестве наемников, отдельные представители которых оседали в славяно-русских городах.

Не только русская летопись, но и византийские источники отличали русь от варягов. Как отмечал Д. И. Иловайский, русские отряды упоминаются на византийской службе уже с начала X в. Греки называли их “росами”, иногда тавроскифами, но никогда – варягами. И в дальнейшем, когда в начале XI в. в составе дворцовой гвардии Константинополя появляются варяжские отряды, русь и варяги упоминаются в императорских хрисовулах раздельно, как разные этнические группы в составе наемных войск (наряду с кулпингами-колбягами, франками и саракинами-арабами) [5. С. 84]. Таким образом, «греки, хорошо знавшие русь и варягов, не смешивают их и нигде не называют их людьми одного племени» [5. С. 86].

Документальные свидетельства о различии варягов, руси и славян

В качестве отдельных этнических групп варяги, русь и славяне фигурируют и в памятниках древнерусского законодательства, в частности, в двух статьях «Русской Правды». В ее древнейшей части, за которой закрепилось название «Правды Ярослава», названы четыре этнические группы: русины, словене, варяги и колбяги. Первые две – русины и словене – фигурируют в первой статье «Русской Правды». В этой статье устанавливается наказание за самое тяжкое преступление – убийство свободного человека («мужа»). В ней определяется круг родственников, имеющих право кровной мести за убитого. В случае отказа от кровной мести, за убийство «мужа» взимается вира. Далее в статье перечисляются категории людей, за убийство которых следует вира в 40 гривен: «Если убитый – русин, или гридин, или купец, или ябетник, или мечник, или же изгой, или словенин, то 40 гривен уплатить за него» [18. С. 177].

Эта статья «Русской Правды» неоднократно становилась предметом дискуссий и различных толкований. Однако совершенно ясно, что перечисленные в ней категории брались под особую защиту княжеской власти. «Русин» упомянут в этом списке первым, «словенин» – последним, но и те, и другие представлялись законодателю «своими», и их защита являлась первоочередным долгом княжеской власти. Варяги в списке «своих» отсутствуют.

Они появляются в 10-й и 11-й статьях «Правды Ярослава» вместе с колбягами. В статье 10-й говорится об оскорблении действием: «Если ринет мужа муж от себя или к себе – 3 гривны – если приведет двух свидетелей. А если это будет варяг или колбяг, то идет к присяге». В 11-й статье речь идет об укрывательстве беглого раба-челядина: «Если челядин скроется либо у варяга, либо у колбяга, и его в течение трех дней не выведут, а на третий день обнаружат, то изымать своего челядина, а 3 гривны за обиду» [18. С. 177].

Таким образом, свободному человеку, если он стал жертвой нападения, достаточно было привести на суд двух свидетелей, а пострадавшие варяги или колбяги в этом случае должны были клятвенно подтверждать нанесенное оскорбление. Рационально объяснить эту разницу можно только тем, что варяги были чужаками-иноплеменниками, которым трудно было найти лиц, готовых свидетельствовать за них в суде. Именно так объяснял эту статью известный историк права М. Ф. Владимирский-Буданов: исключение для варягов и колбягов делается потому, «что этими названиями обозначаются вообще иностранцы, которым нелегко было найти послухов на чужой земле» [2. С. 27. Прим. 14]. (Следует учитывать, что в русском законодательстве свидетели-послухи отвечали в буквальном смысле слова «головой»: если обвиняемая сторона упорно отрицала свою вину, спор решался на поединке, включая послухов. Отсюда понятно нежелание рисковать из-за чужака-иноземца.)

Что касается статьи о выдаче беглого раба, то и она указывает, по мнению историков права, на статус варягов и колбягов как иноземцев. Аналогичные статьи о взаимной выдаче беглых рабов присутствуют и в договорах руси с греками, что свидетельствует об обычной практике того времени – беглые рабы стремились укрыться у иноземцев: «с иноземцем челядин рассчитывал уйти и, значит, скрыться от розыска». Укрыться же у члена «своего мира» челядину было невозможно [20. С. 7].

Таким образом, древнерусские юридические памятники подтверждают летописные свидетельства о безусловном различии между русью, варягами и славянами: русь и славяне были местными этносами, проживавшими на территории русских земель-княжеств, в то время как варяги оставались чужаками-иноземцами. Откуда же тогда берется версия о тождестве варягов с русью?

Источник отождествления варягов и руси – летописи XV вв

Последовательное отождествление варягов и руси мы находим в летописях XV в., прежде всего, в Ипатьевской (ок. 1425 г.) и Радзивиловской (конец XV в.). В них дважды подчеркивается тождество варягов и руси: в рассказе о призвании варягов под 6370 (862) г. и в статье 6406 (898) г.

В хрестоматийно известных строках Ипатьевской летописи это место из статьи 862 г. звучит так: «Идоша за море, к варягом, к руси. Сице бо звахуть тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же оурмани, англяне, инеи и готе, тако и си. Ркоша русь, чюдь, словени и кривичи и вся земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. … И избрашася трие брата в роды своими и пояша по собе всю русь… И от тех варяг прозвася Руская земля» [8. Стб. 14; 19. С. 16.].

Второй раз проваряжский редактор напоминает о прозвании руси «от варяг» в рассказе о славянской грамоте (898 г.): «А Словенескъ языкъ и Рускыи один, от варягъ бо прозвашася Русью, а первее беша Словене; аще и Поляне звахуся, но Словеньская речь бе» [8. Стб. 20; 12. Стб. 28]. Собственно, этими двумя летописными сообщениями исчерпывается текстологическая база «варяжской руси», но она дает основание апеллировать к «источнику».

Однако адепты варяго-руси, указывающие на Начальную летопись как «первоисточник» такого отождествления, игнорируют три существенных обстоятельства, радикально меняющих картину. Во-первых, фразы о тождестве варягов и руси имеют характер вставок, которые легко извлекаются из текста, делая его более последовательным и связным. Вставной характер слов «к руси» и «от варяг бо прозвашася Русью» признавали не только Д. И. Иловайский и Н. И. Костомаров, но и такой приверженец норманизма, как А. А. Шахматов, который видел в них искажение первоначального новгородского сказания, знавшего только варягов,

Во-вторых, отождествление варягов и руси – это не «факт», а летописная концепция, которая находится в кричащем противоречии с фактическим содержанием самой летописи (везде отличающей русь от варягов и славян). Еще А. А. Шахматов писал об «особой, сложившейся у составителя Повести временных лет теории. Теория эта отождествляла русь с варягами» [32. С. 338]. Эту теорию он относил к «ученым мудрствованиям» летописца, в которых «слишком явно просвечивает тенденция, упорное желание доказать тождество руси и варягов» [32. С. 325]. Правда, он приписывал создание этой «теории» киевскому летописцу XI – начала XII вв., который хотел представить варяжских князей – русскими. В действительности, наоборот, эта псевдотеория принадлежала варяжскому редактору киевской летописи, который стремился приписать варяжское происхождение русской правящей династии. И жил этот редактор значительно позднее, не в XI – XII, а в конце XIV – начале XV вв.

О позднем появлении этой вымышленной «варяго-русской» версии свидетельствует тот факт, что настойчивое отождествление варягов и руси появляется только в списках Повести временных лет, содержащихся в летописях XV в. Именно в них рукой поздних редакторов внесены фразы: «сице бо звахуть тьи варягы русь» («ибо назывались те варяги русь») [8. Стб. 14; 19. С. 16]. Тогда как в самом раннем из дошедших до нас списке ПВЛ – Лаврентьевской летописи (1377) – фразы о тождестве варягов и руси в статье о призвании варягов нет, (как нет и слова «варяг» в замечании о происхождении названия Русь: «От тех прозвася Руская земля») [12. Стб. 20]. Она выглядит иначе: «сице бо ся звахуть и варязи суть» («ибо назывались они варягами») – без всякой руси. Более того, в Лаврентьевской летописи русь оказывается не в числе приглашенных, а в числе приглашавших племен: «реша русь, словени, чудь и кривичи: вот земля наша…» [12. Стб. 19] («сказали русь, словене, чудь и кривичи» – сказали, обращаясь к варягам). Аналогичное чтение сохраняет даже Ипатьевская летопись: «ркоша русь, чюдь, словене, кривичи и вся земля наша велика и обилна», что противоречит фразе, объявляющей варягов русью. Новгородская первая летопись,упоминая о словенах, кривичах, мери и чуди, обратившихся к варягам за князьями, не называет этих варягов русью, а только добавляет: «и от тех варяг, находник тех, прозвашася Русь» [17. С. 106].

Что в Лаврентьевской летописи содержится первичное чтение, а не случайная ошибка, подтверждается более ранними документально зафиксированными записями о приглашении варяжских князей. Эти известия содержатся в кратких летописцах, дошедших в списках конца XIII и XIV вв. В их основе лежит переводная греческая хроника – «Летописец вскоре» константинопольского патриарха Никифора, дополненный русскими и византийскими известиями. По оценке академика М. Н. Тихомирова, первый из них – Новгородский краткий летописец (в составе Новгородской Кормчей, около 1280 г.) – «по существу является первым датированным списком русской летописи» [23. С. 234]. И в этом списке сказано: «придоша Русь, Чюдь, Словене, Кривичи к Варягомъ, реша: земля наша велика…». Аналогичный текст содержится в кратком летописце в составе Варсонофьевской Кормчей (датируется концом XIII – началом XIV вв.) [15. С. 238; 26. С. 9]. В другом варианте краткого летописца (названном в рукописи Русским летописцем) имеется сходная запись: «…придоша к Варягам Русь, Чюдь, Словене, Кривичи и рекоша им...» [23. С. 206 – 207. Прим. 1].Очевидно, что русь здесь выступает среди племен, приглашавших варягов, и ни в коем случае не отождествляется с ними. Академик М. Н. Тихомиров, комментируя эти факты, заключает: «перед нами старая традиция, отделявшая варягов от Руси» [25. С. 32].

Таким образом, известны как минимум четыре текста конца XIII – XIV вв., где посланцы приходят не к варягам-руси, а русь сама обращается к варягам: 1) Краткий летописец в составе Новгородской Кормчей (1280); 2) Краткий летописец в составе Варсонофьевского списка Кормчей (кон. XIII – нач. XIV вв.); 3) Краткий летописец в составе Толкования на Слова Григория Богослова (XIV в.) и 4) Лаврентьевская летопись (1377). К этому следует добавить Ипатьевскую и Троицкую летописи, где хотя и появляется фраза «звались те варяги русь», но в то же время по недосмотру редакторов сохранился и обрывок первоначального текста «реша русь, чудь, словени и кривичи».

Появление тезиса о тождестве варягов и руси приводит к еще одной неувязке в летописных текстах. А именно: сообщение летописей под 862 г. о прозвании Русской земли «от варяг» противоречит более ранней записи от 852 г. В ней говорится, что Русской земля стала прозываться со времени правления византийского императора Михаила. Начало правления Михаила летописец относит к 852 г. (в действительности Михаил III вступил на трон в 842 г.). Стало быть, тот факт, что название «Русь» существовало до «варягов», подтверждается и текстом самой летописи, откуда позднейший редактор не догадался изъять эту запись.

Еще одно известие, прямо противоположное уверениям в происхождении имени руси от варягов содержится в статье ПВЛ под 882 г. При перечислении воинства Олега летопись утверждает, что варяги и словене прозвались русью тогда, когда Олег «седе княжа в Киеве»: «И беша у него варязи и словени и прочи, прозвашася русью». [12. Стб. 23; 8. Стб. 17]. Это давало историкам основание утверждать, что не русь получила свое название от варягов, а наоборот, варяги и новгородские словене получили общее имя от жившей на юге руси. Так, А. А. Шахматов вслед за С. М. Соловьевым полагал, что варяги и словене прозвались русью только после прихода в Киев [32. С. 299]. В исторической действительности так оно и было, только значительно позднее – не в X – XII вв., а в XIII – XV вв., когда политоним и этноним Русь постепенно распространился на все восточнославянские территории, даже те, которые в киевский период такого названия не носили (новгородские, полоцкие и северо-восточные земли).

Таким образом, имеющиеся источники конца XIII – XIV вв. показывают, что в первоначальной версии варяжской легенды никакого отождествления варягов и руси не было. Оно было внесено позднее, сначала не вполне умело – в Лаврентьевской летописи 1377 г., затем более последовательно в летописях XV в., когда редакторы текста осознали очевидную неувязку между новгородской версией варяжского происхождения князей и их русским происхождением в киевской. Чтобы сгладить противоречие, возникшее в результате внедрения в киевскую летопись варяжского фальсификата, позднейший редактор догадался отождествить варягов и русь, превратив их в один народ. Однако этот вымысел тут же привел к новому противоречию: получалось, что русь приглашала саму себя, что потребовало дальнейшей редактуры: «реша руси», а «не реша русь» . Тем не менее, за этой средневековой фикцией следует большинство современных историков, независимо от их принадлежности к норманистскому или антинорманисткому лагерю.

Историографическая традиция о различии варягов и руси

В то время как для исторической науки вывод о том, что варяги и русь – разные народы, далеко не нов. Первые шаги в осознании этой очевидной истины были сделаны еще историками XVIII в. В частности, Татищев неоднократно подчеркивал, что Нестор «всюду варяг, русь и славян различает» [22. С. 208, прим. 62; с. 208, прим. 64; с. 204, прим. 49; с. 213, прим. 74 и др.]. В начале XIX в. это наблюдение было поддержано представителями «скептической школы» Так, например, С. М. Строев, талантливый, но рано ушедший из жизни ученый, в одной из своих статей отметил, что варяги, русь и норманны – «три народа совершенно различные» [21. С. 33]. И хотя он ошибался в определении их конкретной этнической принадлежности, относя варягов к балтийским славянам, а русь – к одному из азиатских племен, сам факт их различия был подмечен верно. Другой представитель «скептической школы» О. М. Бодянский на основе анализа летописных сообщений приходил к выводу, что отождествление варягов и руси – «не просто натяжка, а явный умысел», вызванный стремлением подогнать летописный материал под свою «гипотезу». Но даже если бы в летописи и говорилось о варяго-руссах, «то и тогда прежде всего следует доказать древность сей летописи, то, что она несомнительно написана киевским монахом XII столетия» [1. С. 72].

Н. И. Костомаров, анализируя сообщения по русской истории из польской хроники Яна Длугоша (XV в.), отмечал, что в рассказе о призвании варягов у Длугоша отсутствует какое-либо отождествление варягов с русью, которая рассматривается как туземное, а не пришлое племя: «у Длугоша, во-первых, нет Руси за морем, варяги отделяются от Руси, и Русь есть название, искони присущее тому краю, который мы называем этим именем». Он указывал, что в летописной фразе «поидоша к варягом, к руси» слова «к руси» являются явным прибавлением, приводящим к прямому противоречию со следующей фразой и Лаврентьевского, и Ипатьевского списков: «реша русь, чудь, словени и кривичи». Таким образом, «выходит две Руси: одна зовет, другая на зов идет» [9. С. 572]. Доказывая вставной характер отождествления варягов с русью, Костомаров ссылается также на Никоновскую летопись XVI в., где слов «к руси», приставленных к варягам, нет: «приидоша словени рекше новгородци, и меря, и кривичи варягом реша: земля наша велика и обильна». Привлекает он и памятник, «который целым веком древнее Лаврентьевского списка» – всемирный хронограф из Новгородской Кормчей (имеется в виду «Летописец вскоре» патриарха Никифора), где нет и тени намека, чтобы призванные варяги были русью, напротив, русь представляется призывающей варягов [9. С. 573; 16. С. 9].

Д. И. Иловайский прямо писал, что «наша летопись собственно в одной басне о призвании варягов смешивает их с русью, но, повествуя о событиях XI-го, X-го и даже конца IX-го века, различает русь от варягов. Это различие подтверждается и таким официальным документом как Русская Правда, которая относится к варягам, как к иноплеменникам» [5. С. 87]. Называя племя варяго-руссов «небывалым», Иловайский отмечает, что у писавших о Руси польских хронистов XV – XVI вв. – Я. Длугоша, М. Меховского, М. Стрыйковского, а также у С. Герберштейна русь не смешивалась с варягами и изображалась народом туземным, а не пришлым. Значит, даже в этот период версия о «варяго-руси» еще не вошла во всеобщее употребление[7. С. 279 – 280, 253, 313].

«Изобретением» летописца называл «небывалую варяжскую русь» и С. А. Гедеонов. Он не сомневался, что варяги и русь – две отдельные народности, их отождествление – «примышленная гипотеза», искусственная конструкция, возникшая под пером позднейшего летописца [3. С. 308, 315, 326]. На позднее отождествление варягов и руси и на различие этих двух народов указывали также А. А. Потебня и ряд других ученых [обзор мнений см.: 29. С. 276 – 284]. Даже норманист А. А. Куник в 1877 г. не исключал, что «сам Нестор из стремления то ли к системе, или из другого какого тайного побуждения намеренно русов сделал варягами» [11. С. 038].

Российский историк А. Л. Никитин, посвятивший специальное исследование анализу лексемы «варяги» в тексте Повести временных лет, пришел к выводу, что упоминания о варягах в ст. 6390/882, 6415/907, 6452/944, 6488/980, 6523/1015, 6526/1018, 6532/1024, 6544/1036 гг. «представляют их только в качестве наемников, приходящих из-за моря», однако «безусловно чуждых как «руси» в целом, так и тем князьям (Владимир, Ярослав), которые по минованию надобности спешат от них освободиться» [14. С. 79].

Таким образом, русская историческая наука давно доказала подложный характер летописного отождествления варягов с русью. Поэтому созданный на основе этой «примышленной гипотезы» ученый конструкт «варяжской руси» – лишь продолжение мифотворчества монахов XV в. Нужно быть совершенно бесчувственным к истине, чтобы, игнорируя многочисленные показания русских летописей и выводы предшествующей историографии, продолжать твердить о никогда не существовавшей «варяжской руси». То различие, которое в летописях и других письменных памятниках неизменно проводится между русью, варягами и славянскими племенами, свидетельствует о том, что варяги не русь и не славяне. Тем более они не скандинавы – для такого вывода просто не существует эмпирических данных.

В плену средневековых фикций

К сожалению, в российской историографии сложилась порочная практика игнорировать доводы тех историков, которые отступали от принятого норманистами канона. На это сетовал еще в XIX в. Д. И. Иловайский, справедливо указывая, что «с такими приемами спор может длиться до бесконечности, ибо нет никакой возможности поставить норманистов на историческую почву, то есть сделать для них точками отправления факты <…>. От норманизма требуется доказать тождество варягов и руси, а он это тождество считает не подлежащим сомнению и делает его исходным пунктом. Ему доказывают, что сама наша летопись первоначально не смешивала русь с варягами, а начали смешивать позднейшие ее редакции. Он на эти доказательства не отвечает…» [6. С. 352].

Еще прискорбнее, что доказательства фиктивности «варяжской руси» замалчивают и представители современного антинорманизма. Даже такой знаток варяго-русского вопроса, как В. В. Фомин, посвятивший этой проблеме ряд фундаментальных историографических работ, широко использует термин «варяжская русь», продолжая инерцию донаучных представлений. Он считает приход на берега Волхова «варяжской руси» историческим фактом и приписывает этой фантомной группе заслугу создания древнерусской государственности [31. С. 340, 375]. А его коллега В. И. Меркулов усматривает в русско-византийских договорах отражение «варяго-русского права»! [13. С. 123]. Хотя в текстах этих договоров ничего не говорится о варягах – только о руси . А. Г. Кузьмин, говоря о миграции южнобалтийских славян на восток, утверждал, что эти переселенцы якобы имели «двойное название» – варяги-русь. Это название он объяснял тем, что варины-варяги переселялись на восток «вместе с отдельными группами русов, живших по берегам Балтийского моря». Отсюда, дескать, и возникло в ПВЛ «двойное наименование переселенцев – варяги-русь» [10. С. 91]. Однако такого имени обосновавшиеся в Приильменье славянские выходцы с южной Балтики никогда не носили. Сами словене-новгородцы ни русью, ни варягами себя не называли, хотя новгородские летописи и производят их «от рода варяжского» (но не от русского!). Новгородская земля территориально не входила в Русскую землю и Русью не называлась. В политическом отношении Новгород с Киевом связывала лишь княжеская династия. Но наличие общей династии не является атрибутом единой государственности. Испания, Германия и Австрия долгое время находились под властью одной династии Габсбургов, оставаясь при этом самостоятельными.

Правда, именно новгородские летописи содержали «варяжскую легенду» о призвании князей. Но когда и с какой целью она появилась в новгородском летописании – научная проблема. Скорее всего, варяжское сказание возникло не ранее XII в. как новгородский ответ на летопись Сильвестра с его киевоцентристской славяно-русской концепцией. И лишь в XIV в. обе историографические версии – новгородская варяжская и киевская русская – были слиты в одну варяго-русскую идеологами Москвы, претендовавшей на политическое наследие и Киева, и Новгорода. Однако варяжская легенда так и осталась наносной версией, не оставившей ясных воспоминаний. В начале XVI в. австрийский дипломат С. Герберштейн, заинтересовавшись вопросом о происхождении варягов, не смог допытаться у своих русских собеседников, кто же такие варяги [4. С. 60]. С тех пор прошло 500 лет, но историческая наука так и не смогла найти однозначный ответ на поставленный Герберштейном вопрос. Что вполне закономерно: бессмысленно искать происхождение вымышленной этнической группы. Чтобы найти ответ, нужно прежде всего правильно поставить вопрос. В науке должна идти речь не о фиктивной «варяжской руси», а о реально существовавших этносах варягов и руси.

В этой связи уместно напомнить справедливые слова академика В. Л. Янина, сказанные в адрес современной исторической науки: «многие (порой бытующие и сегодня) представления и оценки сложились еще в ту пору, когда история не стала наукой, а источник таких оценок не был изучен исторической критикой. Многократно повторенные в разных трудах такие оценки кажутся кем-то и когда-то обоснованными и не подлежащими сомнению, тогда как изучение литературы вопроса обнаруживает, что в действительности доказательств никогда не существовало» [33. С. 8]. К числу таких устоявшихся в науке, но абсолютно бездоказательных утверждений относится и летописно-ученая фикция о тождестве варягов и руси.

Принятые сокращения

АЕ – Археографический ежегодник

ПСРЛ – Полное собрание русских летописей

Источники и литература

  1. Бодянский О. М. О мнениях касательно происхождения Руси // Сын Отечества и Северный Архив. 1835. Т. 51. № 37.
  2. Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права. Вып. 1. Киев, 1885.
  3. Гедеонов С. А. Варяги и Русь. М.: Русская панорама, 2004.
  4. Герберштейн С. Записки о Московии. М.: Наука, 1988.
  5. Иловайский Д. И. Два новые исследования по начальной русской истории (гг. Васильевского и Миллера) // Древняя и Новая Россия. 1875. Т. II. № 5.
  6. Иловайский Д. И. Ответ А. А. Кунику // Иловайский Д. И. Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю. М.: Академический проект, 2015.
  7. Иловайский Д. И. Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю. М.: Академический проект, 2015.
  8. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. М., 1998.
  9. Костомаров Н. И. Предания первоначально русской летописи // Вестник Европы. Т. 39. № 2. СПб., 1873.
  10. Кузьмин А. Г. История России с древнейших времен до 1618 г. В 2-х кн. Кн. 1. М: ВЛАДОС, 2004.
  11. Куник А. А. Открытое письмо к сухопутным морякам // Он же. Известия ал-Бекри и других авторов о руси и славянах. Ч. 2. СПб., 1903.
  12. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. 1. М.: Языки русской культуры, 1997.
  13. Меркулов В. И. Варяги и варяжские законы // Скандинавомания и ее небылицы о русской истории. Сб. статей и монографий. М.: Русская панорама, 2015.
  14. Никитин А. Л. Основания русской истории: Мифологемы и факты. М.: Аграф, 2001.
  15. Никифора патриарха Цесаряграда летописець въскоре // Тихомиров М. Н. Забытые и неизвестные произведения русской письменности // АЕ за 1960 г. М., 1962.
  16. Никоновская летопись // ПСРЛ. Т. IX. М.: Языки русской культуры, 2000.
  17. Новгородская первая летопись старшего и младшего извода // ПСРЛ. Т. 3. М., 2000.
  18. Правда Русская // Юшков С. В. Русская Правда. Происхождение, источники, ее значение / Под ред. В.А. Томсинова. М., 2010.
  19. Радзивиловская летопись // ПСРЛ. Т. 38. Л.: Наука, 1989.
  20. Рубинштейн Н. Л. Древнейшая правда и вопросы дофеодального строя Киевской Руси // АЕ за 1964 г. М.: Наука, 1965.
  21. Скромненко С. [Строев С. М.] О недостоверности древней русской истории и ложности мнения касательно древности русских летописей. СПб., 1834.
  22. Татищев В. Н. История Российская. В 7 т. Т. 2. М.;Л.: АН СССР, 1963.
  23. Тихомиров М. Н. Забытые и неизвестные произведения русской письменности // АЕ за 1960 г. М., 1962.
  24. Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде. М.; Л., 1941. С. 206 – 207. Прим. 1.
  25. Тихомиров М. Н. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля» // Он же. Русское летописание. М., 1979.
  26. Федотова П. И. Варяжский миф русской истории // Экономический вектор. 2016. № 2.
  27. Федотова П. И. Дитя монгольского погрома. К проблеме историчности князя Рюрика // Свободная мысль. 2017. № 6.
  28. Федотова П. И. Тысячелетняя фальшивка // Свободная мысль. 2017. № 3.
  29. Фомин В. В. Варяги и варяжская русь. М.: Русская панорама, 2005.
  30. Фомин В. В. Варяги и русь // Варяги и русь. Сб. статей и монографий. М.: Русская панорама, 2015.
  31. Фомин В. В. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии // Изгнание норманнов из русской истории. М.: Русская панорама, 2010.
  32. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908.
  33. Янин В. Л. Предисловие // Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. 1. М.: Книга, 1990.

Поиск

Журнал Родноверие