Сразу оговорюсь, что я не религиовед и ни в коем случае не претендую на научность текста, приведенного ниже. Любые обвинения в ненаучности покорно принимаются, но с тем условием, что будут сопровождены пояснениями. Приведенный ниже текст является скорее попыткой разобраться в себе со стороны носителя языческого мировоззрения.
И, да, тут мы плавно переходим к первому тезису. А именно: язычество не столько религия, сколько, прежде всего, форма сознания и образ мышления. Можно почитать дохристианских богов Европы в силу национал-романтических (как сейчас часто принято) побуждений и не быть язычником в том понимании, какое вкладываю в это понятие я. Впрочем, тезис полагаю уместным, поскольку очень часто при наблюдении таких людей со стороны складывается впечатление, что их религиозность является реакцией на пропаганду христианства либо увлечением скандинавской, славянской, кельтской, египетской, античной культурой. Само по себе оно, вероятно, естественно и совсем не плохо, но часто только на таком уровне и остается, поэтому приходится наблюдать, что называющие себя язычниками люди несут характерные черты христианского монотеистического либо и вовсе светского мышления. Есть и примеры обратного — даже в экологическом движении мне доводилось видеть людей с очень неоднозначными квазиатеистическими или синкретическими воззрениями, но язычников по духу и стилю мышления.
Итак, что же такое язычество? Понятие это довольно зыбко и неоднозначно, поскольку родилось не самоназванием, а при столкновении двух разных полюсов мировоззрения — христианства, распространявшегося со своих исторических эпицентров на руинах античного мира, с одной стороны, и культур Европы и Азии, с другой. Разумеется, процесс оказался куда более сложным и неоднозначным, чем хотелось бы представить ярым сторонникам конфликта мировоззрений по обе стороны баррикад: помимо агрессивного противостояния (видимо, в силу наличия не только фанатиков, но и адекватных людей по обе стороны) мы наблюдали некое взаимопроникновение; в частности, так родилось, я думаю, всем известное русское православие, которое, являясь христианством в целом несет огромные генетически черты язычества в частностях. Другой пример слияния — отдельные откровенно христианские черты "Старшей Эдды" и "Беовульфа", не говоря уже об аналогичных странностях ирландских легенд Уладского цикла, где "герои" "племени Дану" Луг и Диан Кехт при ближайшем рассмотрении ни кто иные, как боги, а сам текст "Книги бурой коровы", где были записаны монахами эти легенды, несет приписку "благословение Божие всякому, кто запомнит и перескажет эти предания, ничего не упустив" (за точность цитаты не ручаюсь, но смысл именно такой). Но, все же, такая "христиано-языческая" полярность тоже достаточно очевидна, и, видимо, возникла именно вследствие контакта обоих мировоззрений, стремления контрастно обозначить себя относительно оппонента. Как и иудеи в свое время, ранние христиане стремились обособиться от культурной среды, в которой возникли, и потому быстро впитали и развили аскетические, оторванные от мира, абстрактные и трансцендентные формы мировоззрения, созданные античными философами — то есть, в известной степени повторили путь классического буддизма. Все это, как и процесс христианизации в Европе, наложилось на столкновение более древнего "сельского" и молодого "городского" мышления, без которого, вероятно, это размежевание никогда не было бы возможным.
Но, повторюсь, это очень дилетантские измышления, которые скорее призваны пояснить логику дальнейших рассуждений, а интересующихся темой прошу искать правду в научных трудах.
Теперь, собственно о теме. Что лежит в основе языческого мышления?
Во-первых, язычество по духу и сути не антропоцентрично. То есть — не считает человека и человечество тем, ради чего существует весь мир. Эту мысль довольно образно сформулировал античный философ-язычник Цельс, критиковавший христиан: "считать, будто весь мир создан ради человека — все равно, что лягушкам думать, будто болото существует исключительно ради того, чтобы они там жили" (опять же, пересказываю по памяти и за дословность цитаты не ручаюсь; впрочем, о какой дословности может идти речь применительно к труду, подлинники которого не сохранились и дошли до нас только в цитатах опровержений христианских оппонентов?). В то же время, не следует из этого делать вывод, будто язычество мизантропично или жестоко к людям — вся мировая история доказывает, что корни кровожадности и бесчеловечности следует искать далеко не в религии, религия здесь скорее ситуативно воспроизводит нравы ее последователей, будь то приносящие кровавые жертвы ацтеки; александрийские христиане, устраивающие еврейские погромы и рушащие языческие храмы; кельты, сажающие на забор головы убитых врагов; католические инквизиторы и европейские реформаторы, истязающие и жгущие еретиков, ведьм и просто случайных жертв; наконец, современные фанатики-исламисты. Словом, жестокость — это вопрос не столько религии, сколько нравов.
Что действительно отличает язычество — это представление о том, что человек не существует в отрыве от мира, в котором живет. Отсутствие антропоцентричности говорит как раз о том, что для язычника очевидна взаимосвязь между ним самим и стихиями: водой, землей, воздухом; между животным и растительным миром — строго говоря, даже такая постановка вопроса уже не вполне языческая, поскольку, и это очень, очень хорошо видно из фольклора, язычники не противопоставляли себя животным и растениям: вспомним чудесную и подлинно языческую русскую песню "разлилась, разлилась речка быстра", где утонувшая в реке девушка сама становится рекой и обращается к своему родному брату: "не срывай, братец мой, зеленую траву — та зеленая трава это волос мой; не лови, братец мой, белу рыбицу — бела рыбица это тело мое; не мути, братец мой, речную воду — та рейчная вода это кровь моя; ты не пей, братец мой, ключевую водицу — ключевая водица это слезы мои". Этот лирический мотив удивительно перекликается с карело-финской руной о девушке Айно, которая, огорченная тем, что ее выдают замуж за неприятного ей старого жениха, идет на море и тонет, а затем говорит (перевод Бельского от 1888 г. даю в сокращении):
Никогда, отец мой милый,
Никогда в теченье жизни
Не лови в волнах здесь рыбы
На пространстве вод широких!
...
Никогда ты, мать родная,
Никогда в теченье жизни
Не бери воды в заливе,
Чтоб месить для хлеба тесто!
...
Никогда, мой брат любимый,
Никогда в теченье жизни
Не пои коня ты в море
На песчаном этом месте!
...
Никогда, моя сестрица,
Никогда в теченье жизни
Ты не мой лицо здесь в море,
Не мочи водою здешней.
Ведь все волны в этом море -
Только кровь из жил девицы;
Ведь все рыбы в этом море -
Тело девушки погибшей;
Здесь по берегу кустарник -
Это косточки девицы,
А прибрежные здесь травы
Из моих волос все будут.
Характерно, что следующая, пятая руна рассказывает нам о том, как несостоявшийся жених плывет на море ловить рыбу, и вылавливает рыбину, которая оказывается переродившейся Айно, сообщающей об этом старику и уплывающей от него в пучину.
Вместо антропоцентризма языческое мировоззрение строится на единстве человека и мира, в котором он живет. Иными словами, языческое мышление — это взаимосвязи вместо разграничений. Дело не только в том, что герои языческих преданий общаются с животными и растениями, и даже горами и реками, которые в легендах могут обретать человеческие черты; к примеру, коренные народы Северной Америки считали себя непосредственными родственниками тех или иных животных — поэтому каждая община в пределах одной нации имела свой тотем: ворона, лису, волка и т.п., причем отмечается, что, к примеру, мужчины племени ворона могли брать жен только из племени белки, о чем оба племени хранили соотствущую легенду о вороне и белке, и оба, что не менее характерно, считали воронов и белок соответственно своими кровными родственниками, в силу чего убийство или причинение другого вреда тотемным животным строжайше запрещалось моралью этих народов. Как киплинговский Маугли, язычник живет в мире, где, по сути, все с ним одной крови — поэтому, хотя охота и забой скота практиковались, но воспринимались не потребительски, и, например, к добытой дичи относились так же уважительно, как к поверженному на поединке сопернику. С двух противоположных точек света — Северной америки и Финляндии — дошли практически идентичные обычаи служить поминальные обряды по убитому на охоте медведю: у индейцев ему надевали головной убор из перьев и давали в зубы зажженую трубку с табаком, у финов сохранилась даже соответствующая песня для умиротворение души убитого медведя — "karhunpeijaispolska".
Другой характерный пример — огромное число легенд о Мировом древе: дереве, вокруг которого сосредоточено мироздание. Самым известным является скандинавский Иггдрасиль, но также аналогичные легенды встречаются в культурах малайского архипелага, Индии, у тюркоязычных народов, в Месоамерике мировое древо — один из центральных мотивов искусства, самым известным из которых являются изразцы храма в Паленке; не стоит забывать про народы Сибири, у которых Мировое древо — в частности, в этой роли выступает ель — рождает на своих ветвях души детей, за которыми шаманы отправляются, чтобы принести душу ребенка будущим родителям.
Стремление обобщать мир и рассматривать его в качестве взаимосвязанной системы — характерная и глубоко интуитивная, инстинктивная черта языческого мировоззрения; ей присуще стремление видеть для каждого рода живых существ, явления свое место в мире и ценить сохранение этого разнообразия, воспринимая нарушение равновесия в системе мироздания как однозначное зло. Отсюда следует естественное отношение язычников к миру, в котором они живут — бережливое и умеренное, основанное на стремлении не только забирать у окржающего мира что-либо, но и давать что-то взамен. В частности, у майя это приобрело крайние формы кровавых ритуалов, во время которых знать майя вплоть до самого правителя (низшим слоям общества это запрещалось) пускали себе кровь и проливали ее на землю — возвращали земле "драгоценную воду", поскольку были уверены, что иначе живительные силы земли истощатся и она потеряет плодородие. Оттуда же трепетное отношение к священным рощам и заповедным лесам, которое можно обнаружить как у древних кельтов, так и у вполне современных марийцев. На последних хочу остановиться подробнее, поскольку национальная религия мари — пожалуй, один из немного образчиков подлинно языческих религий, сохранившийся на территории современной Российской Федерации в силу того, что до Революции православная церковь просто не успела уничтожить старую культуру и конвертировать мари в христианство. Помню, недавно в одном из языческих сообществ разгорелся спор, одна из сторон в котором утверждала, будто природохранное, экологическое мышление современных западных неоязычников чуждо "язычеству искконому". Так вот — советую спорщикам посмотреть, во что верят и чем живут язычники-марийцы, равно далекие от "городского неоязычества" и западного экологического активизма, и перестать молоть чепуху.
Следующая, логически проистекающая отсюда черта языческого мышления — воздаяние как объективный закон мироздания, а не воля божества. Это иногда называют "кармой", что оправдано, поскольку карма, называемая также "закон причинности", действительно вписываетя в эту концепцию. Тем не менее, идея того, что нам придется иметь дело с последствиями своих поступков, хорошими или дурными, независимо от того, сколько мы будем пытаться умилостивить высшие силы, весьма распространена. У кельтов было представление о "порядке вещей" — некоем естественном пути следования мироздания, нарушение которого вносило хаос и приводило к бедам; аналогичные концепции можно встретить в древнекитайских религиях: даосизме и конфуцианстве, в виде представлений о Дао в первом случае и небесном порядке во втором. Отсюда возникает личная ответственность язычника: бессмысленно умолять и подкупать богов, высшие силы, судьбу. Можно либо избегать совершения деструктивных поступков, либо компенсировать причиненный вред — нередко жертвуя ради этого очень многим.
Говоря о жертвенности — разумеется, как и во всякой системе ценностей, язычеству жертвенность не чужда, но носит, я бы сказал, иные формы. Жертвенность в языческом контексте — это не готовность доказать свою любовь или преданность божеству; я бы не стал и называть языческой жертвенностью бытующее в простонародье стремление "подкупить" бога, духа, христианского святого, буддисткого боддхисаттву и т.п. при помощи различных подачек — такое "коррупционное" поведение говорит скорее о низкой культуре самого дарителя. С другой стороны, объективно существует, местами выродившись до суеверия, традиция оставлять духам местности, источников, колодцев и т.п. небольшие символические подношения, но не в качестве "платы за конкретную работу", а в знак почтения к лесу или горе, по которым идешь, родника, из которого пьешь и колодца, в котором набираешь воду — поскольку еще одна характерная черта языческой этики выражается в формуле "нельзя ничего получать, ничего не давая взамен". Даже совершенно светский обычай бросать монетки в фонтаны и пруды — это именно реликт языческого обычая.
Еще одна черта, без которой языческое мировоззрение не было бы тем, чем является — это цикличность и превращения. Язычник живет в мире, где все подчинено определенным круговоротам превращений, переходов из одного состояния в другое, где "постоянны только перемены". Между тем, именно в этих переменах и заключается постоянство, поскольку перемены носят не хаотический, а строго упорядоченный, обусловленный объективными законами мироздания, характер. Семя, упавшее в землю, проклевывается нежным ростком, становится большим растением, цветет, дает плоды, затем засыхает и гибнет, отдавая себя, чтобы этот цикл продолжался. Языческие праздники, как правило (читай — всегда) приурочены к тем или иным астрономическим, климатическим, природным явлениям. Свою жизнь язычник тоже видит лишь одной из ступеней порядка вещей и хода мироздания — поэтому для язычества так характерны представления о переходе форм и переселении душ. Достаточно вспомнить кельтские легенды: предание о Керидвен, которая, превращясь из одного существа в другое, гналась за Гвионом Бахом, спасавшимся тем же способом: Гвион стал зайцем, богиня — гончей; юноша — рыбой, богиня — выдрой; он — маленькой птичкой, она — ястребом. Наконец, Гвион стал зернами, а Керидвен — курицей, склевавшей их, после чего зерна уже в чреве богини преобразились в дитя. Сын Керидвен, родившийся в результате этой погони, запечатлен в легендах под именем чародея и барда Талиесина, авторами эпоса "Кад годдо" — "Битва деревьев". Другой, также кельтский пример — красавица Этайн, которая, кознями злой соперницы Фуамнах была обращена в муху и, влекомая колдовскими ветрами, покинула Страну вечного лета, попав в реку, где оказалась съедена форелью. Рыбак выловил форель и доставил ее ко двору короля, где королева пожелала съесть рыбу целиком, отчего в ее чреве появился ребенок и Этайн, по природе своей богиня, рождается в человеческом теле, давая новый виток повествованию. Превращения, как выражение изменчивого порядка мира, являются органической чертой языческой мышления: в легенде ирокезов дух, желая спасти от голода племя людей, вступает в поединок с юношей, проходящим в лесах ритуальный четырехдневный пост, знаменующий начало взрослой жизни; дух сознательно жертвует собой в поединке, но затем юноша, скорбящий о его гибели, однажды обнаруживает на могиле ростки кукурурзы, вглядящей точь-в-точь так, как умерший: зеленая накидка и золотой венчик на голове. Вспомним также легенды о посмертной жизни девушек, про которые говорилось выше.
Даже в Египте, где, казалось бы, зародилась почерпнутая впоследствии христианством концепция посмертного воскрешения и суда, за которым следует вечная жизнь, существовал миф про возродившегося Осириса и особенно милая мне легенда про чудесного ребенка по имени Саа-Осирис, который был никем иным, как древним мудрецом и чародеем, возродившися из мира мертвых через росток тыквы и вынужденным вернуться обратно после победы над своим заклятым противником. Античная мифология содержит глубокий по своему мышлению миф про Персефону, вынужденную странствовать между своим мужем, владыкой загробного мира Аидом и своей матерью Деметрой, богиней земли. Каждый год, когда, по условиям договора, дочь покидает мир живых, Деметра скорбит и накрывает себя вуалью — выпадает снег, но затем возвращение дочери она встречает цветами весны.
Я не случайно поставил циклиность и превращения рядом: это, в сущности, две стороны одной медали в языческом мироощущении, что в корне отличает его от ряда других религий и мировоззрений, рассматривающих смерть "билетом в один конец". Даже культурах, испытавших сильное воздействие иных форм мышления, сохранялось представление о том, что после смерти человек не исчезает бесследно, а становится частью мироздания. Отсюда выводим еще один серьезный аспект языческого мышления, очевидный уже с первого взгляда: укорененность. Пожалуй, лучше всего эту концепцию выразил шаман, вождь и военачальник сиу Сидящий Бык в ответ на предложения "белых людей" купить принадлежающую ему землю: "не моя земля принадлежит мне, а я принадлежу своей земле" — таков был его ответ. Осознание связи себя с землей, окружающим природным миром, сообществами животных, растений и людей, почитание предков — неотъемлемые черты языческого мировосприятия, с помощью которых обспечивается не только связь отдельного человека с окружающей его вселенной, но и связь во временной оси: язычник живет, одной рукой касаясь прошлого и предшествующих поколений, а другую протягивает следующим поколениям, стремясь передать всего себя дальше по спирали жизни. Эта же укорененность, понимание своего места в мозаике окружающего мира, позволяет язычнику уравновешивать индивидализм с общим благом, общими интересами — сознавая тонкую, но прочную взаимообусловленность "я" и "мы".
И здесь важно отметить черту языческого мировосприятия, замечательно уравновешивающую и дополняющую укорененность — гибкость и созидательность. Иногда укорененность и уважение традиций обретают крайние формы, доходя до радикального консерватизма, косности, неприятия любой новизны. Это трудно назвать языческой формой мышления — скорее ее искаженным и неполным подобием. Поясню на примере. Общаясь с представителями других мировоззрений, я поначалу немало удивлялся, что местные христиане, а также воспитанные в советской и постсоветской культуре атеисты — словом, те, кому далеко не всегда свойственна широта кругозора — никак не могли взять в толк, что в язычестве, в частности, в той его версии, которую исповедую я, нет, не бывает и быть не может пророков, лидеров-основателей и священных писаний. Скажу даже больше — многие новоявленные язычники, следуя по инерции за тем мировоззрением, в котором были воспитаны, пытались найти для себя неких "пророков" в виде исторических или генедарных волхвов, друидов, шаманов и жрецов, а также придать статус божественного откровения различным подлинным или фиктивным историческим текстам вроде "Велесовой книги". На мой взгляд, это происходит от непонимания одной фундаментальной истины: язычество не появляется "вдруг": вчера не было — сегодня ангелы пролетели, крылышками помахали, и есть. Да так ведь и в Природе не происходит: все возникает откуда-то постепенно. Так и язычество не было даровано с выше богом грома на небесной колеснице, а складывалось поколениями из опыта людей, из тех явлений, которые они наблюдали вокруг себя, пропускали через себя. Язычество — это живое произведение человеческой души, которое, не имея привязки к "священным книгам" и другим абсолютным авторитетам, именно поэтому и может жить. А жить значит, сохраняя свою внутреннюю сущность, меняться и развиваться — двигаться не по прямой и не по кругу, а по спирали, как и все прочее в мире. Как писал языческой автор Скотт Канингем, "то, что неизменно, переживет даже память о себе — а то, что гибко, как ива на ветру, будет жить вечно". Язычество — это, прежде всего, искреннее и творческое отражение уклада жизни, мироощущения человека. По этой причине даже сегодня в мистериях культур, сохранивших древние языческие верования — от Кубы до Дальнего Востока — можно наблюдать огромное значение, придаваемое импровизации в ритуалистике. Шаман, копирующий чужие приемы — пишет исследователь культуры народов Сибири Бурыкин — будет восприниматься просто в качестве чьего-то способного ученика.
У меня, признаюсь, вызывают удивление и недоумение современные "городские киберязычники", которые активно осваивают Интернет и даже устраивают "онлайн-моления". Странно. Непривычно. Но... я не тороплюсь с выводами, поскольку, если вдуматься, это та среда, в которой мы живем, и то, что составляет нашу повседневность. Если в священном круге пытаться быть кеми-то, кем мы не являемся: древними славянами, кельтами, скандинавами и т.п. — это будет не живое искреннее язычество, а именно, что подражание. Чтя предков, не будем забывать, что мы — не они. Они жили тогда — а мы те, кто живет сейчас, и сами будем для кого-то прошлым поколением. Это как в случаях с аутентистами, говорящими о недопустимости использования в традиционной музыке и декоративно-прикладном искусстве современных материалов. По форме — разумно, но по существу — нет, ведь в Древней Руси не только не было пластмассы, но и не было тех, кто знает, что такое пластмасса и почему ее не должно быть в Древней Руси. Быть язычником как раз и значит находить для себя точку равновесия между прошлым, настоящим и будущим — как Луна, которая становится полной тогда, когда уже не растет и еще не стареет.
Наконец, ответ на личный вопрос: почему Викка. На мой взгляд, Викка занимает в язычестве примерно то же место, которое заняли кришнаизм (гаудия-вайшнавизм) и буддизм в среде традиционного индуизма, которое заняло христианство в иудейской среде. Это религия, которая сняла с себя географические и временые рамки, взамен получив свободу и универсальность. Только индус может быть индуистом и принадлежать к кастам — говорят брахманы. Кто угодно может почитать Вишну и жить по ведическим канонам — говорят вайшнавы. Завет дан для избранного народа — гласит иудаизм, но христианство дало новый Завет уже для всего человечества, и тем самым смогло стать основой жизни для куда большего числа людей по всей Земле. Точно так же Викка со всеми ее кажущимися несуразностями и отсутствием самобытности (на самом деле, умением учиться и перенимать) стала для меня тем языком, с помощью которого можно говорить с самим собой и окружающим миром, и смотреть на мир широко, оставаясь при этом русским человеком, родившимся, выросшим и живущим на русской земле.
Надеюсь, вам мои измышления были интересны. =)
