Традиционализм в совокупности его философских, политических и эзотерических измерений образует целостную систему иного взгляда на историю развития Европы, и на возможные горизонты будущего, в негативном и, насколько это возможно, позитивном сценариях. Один из частых вопросов – традиционалистский подход к экономике и предлагаемые решения в этой сфере. Очевидно, что тема экономики в трудах мэтров этой философии едва ли затрагивается всерьез. В данном очерке мы представим обобщенный взгляд-ликбез традиционализма на эту проблему.
По своему определению и содержанию, традиционализм есть философия и практика, в центре внимания которой стоят Традиция – как свод или структура вечных высших ценностей духа и Священного, которые проявляются в различных традициях (=религиях, в обиходном языке) и культуре того или иного народа. Традиционализм есть реакция (не в политическом значении «реакционизма», а как осмысление ситуации и постановка альтернативы) на инсталляцию Модерна в Европе к началу-середине XX века. Традиционалисты убеждены, что в определенный момент история Европы и мира в целом, пошла по ошибочному пути. В качестве переломного момента, в котором совершается подмена или неверный выбор пути, называются несколько исторических явлений: Ренессанс и Просвещение – как парадигмальный сдвиг к антропоцентризму, гуманизму и резкий переход от религиозной картины мира к секулярной натурфилософии и позитивистской науке; 30-летняя война и Вестфальский мир, ранее – принятие и распространение христианства, падение Рима и так далее. Все это – точки на исторической шкале падения. Гесиод описал это в виде смены веков от Золотого к Железному, в Веданте речь идет о четырех Югах.
Принципиальную важность для традиционализма, равно как и для мира Традиции вообще, представляет учение о смене поколений людей в свете ухудшения их качества, инволюции. Общая для индоевропейцев структура общества, выраженная в пирамиде сословий (жрецы-воины-земледельцы/ремесленники), начинает распадаться и «переворачиваться» основанием вверх. Уже Гесиод горестно восклицал, что живет в окружении последнего человечества. Ю. Эвола описывал мир Модерна как эпоху третьего сословия – буржуазии (после священства и аристократии Средневековья), которая открывает приход четвертого сословия – пролетариев и просто потребителей.
Становление Модерна по сути есть отрицание Традиции и реструктуризация общества на основе этого отрицания; становление «царства количества» супротив качеству духовного измерения и аскетического (монашеского или воинского) презрения к благам мира и смерти. Аристократические и священные идеалы Богов, как и их жрецы, смещаются из центра общества и экзистенциальной напряженности на периферию и в область индивидуального выбора без навязывания обществу. В центр ставится человек, причем в его «свободном от» (по Дж. Миллю) высшей инстанции измерении, т.е. освобожденный буржуа, нувориш, лакей, плебс, адепт ценностей Великой Французской Революции.
Одной из характерных и неотъемлемых черт становления Модерна является появление и стремительный взлет экономики. Экономика (οἰκονομία) этимологически – учение, закон (наука и практика) о ведении хозяйства и быта, о его сбережении и приумножении. Локализуем данную установку в традиционной структуре общества.
Верх духовной иерархии – жрецы и философы – наименее заинтересованные в обладании и преумножении золота и богатств люди. Согласно древней мудрости, философ преисполнен внутреннего золота души и ума, и поэтому не нуждается во внешнем золоте, которое восполняло бы его недостаток. Приближенность к Богам и смерти освобождает высшее сословие от вовлеченности в роскошь. Сократ называл тело гробницей души, из чего следует, что обрамление и богатое убранство этой «гробницы» суть только умножение тленного и наименее важного для философа. Обратное суть очевидные признаки вырождения сословия и проникновение в его ряды низших элементов, что особенно рельефно видно в истории Ренессанса, в династиях Медичи и Борджиа.
Второе сословие и верх социальной и политической власти – императоры, цари, князья, воины – обладают душой, состоящей из разных пропорций золота и серебра, отсюда их тяга к атрибутам царской роскоши, регалиям и трофеям. Окружение царя золотом и драгоценностями не тождественно жадному накоплению богатств, так как царские атрибуты – от ножа и меча до золотых палат и тканей – это продолжение и материальное воплощение царской славы и доблести; блеск золота есть блеск власти и отблеск божественной печати на правителе. Золото и драгоценности в этой парадигме не имеют автономной ценности и бытия, они наделяются ими из принадлежности к власти и воинской доблести, как и трофеи воинов в том числе. К этому же кругу относится и практика богатого погребения знати с древнейших времен. Первертные образы здесь – проклятые императоры Рима.
Наконец, третье сословие – земледельцы и ремесленники, чей быт и преломление восприятия священного наиболее близки земле и лишены аристократической доблести. В пространстве старого общества главенствовал принцип Non plus ultra – «ничего сверх меры», который регулировался циклом годичных жертвоприношений и выплатой различных податей высшим сословиям. Тем не менее, третье сословие наиболее открыто хтонической привации, принципу накопления и производства.
Касательно четвертого сословия – чандал, париев, неприкасаемых – то они в традиционном обществе представляют собой чистый типаж нищеты и лишенности в духовном и социально плане.
В соответствии с вышеизложенным, мы можем обрисовать экономические модели соответствующих сословий и существовавшие в обществе одновременно, каждая на своем уровне:
Жречество и философы – экономика смерти; «человек приходит и уходит из этого мира с пустыми руками»; максимальная трансцендентность и минимальный материализм;
Правители и воины – экономика войны и силы; делегирование блеска славы и власти атрибутам и богатству; трофей и подать;
Земледельцы и ремесленники – священное «натуральное» хозяйство, экономика дара и обмена; жертвоприношение как избавление от излишка (проклятой части); ремесло как воплощение божественных форм в материи.
Становление Модерна отмечено смещением жизни в города и урбанизацией, что порождает новый сословный типаж – буржуа – человека, не занятого обработкой земли, военной или духовной службой. Буржуа – прослойка лакеев, прислуги и «сервиса», вышедшая на арену в Просвещение. Оно же и сформировалось в новое «третье сословие» в Европе, либеральное и секулярное в своей сути. В его среде происходит стремительный взлет фигуры «торговца». Типаж «торгаша» как самостоятельной онтологической ниши в иерархии индоевропейских народов не встречается, и считается, что он проникает в Средиземноморское пространство из семитско-ближневосточного ареала.
Буржуазное общество, свободное от аграрного труда и взимания податей по праву силы, открыто заинтересовано в том, что этимологически является «учением о ведении хозяйства и умножении собственности». Выведение экономики на передний план общественной жизни есть превращение её в буржуазную идеологию жизни во всех аспектах, включая подмену Политического на выгодное; экономика (со всем разнообразием подходов) становится материалистичной парадигмой, отражающей взлет и специфическое мышление «последних людей», по меткому определению Ф. Ницше.
В ней же находит свое воплощение принцип прогресса – линейного развития и количественного критерия «больше – лучше, эффективнее, успешнее». Моральное обоснование экономического прогрессизма и накопления дает протестантизм и его этика, что было описано М. Вебером; «Бог отмечает избранных к спасению богатством в земной жизни». Здесь же начинается антикапиталистический дискурс традиционализма, так как прогрессивные экономические теории оперируют анти-традиционалистскими категориями и постулируют анти-традиционные идеалы и стратегии общественной жизни. Помимо неограниченного стремления к росту и преумножению, немаловажную роль играет наднациональная и глобальная сущность капитала. Традиционализм в политическом спектре постулирует этноцентризм и этнокультурную, этно-религиозную идентичность и вариативность экономических отношений согласно иерархии и функциям сословий в обществе. В то время как капитализм порождает феномены ТНК и глобальный рынок с распределением труда, что принуждает народы искать свою нишу в глобальном сообществе не согласно своему Логосу, а согласно актуальным нуждам и свободным нишам на глобальном рынке.
В этом сдвиге – в освобождении от подати, жертвы и принципа Non pus ultra – с буржуазией частично сближается земледельчество и ремесло, преобразованные в аграрный сектор, цеха и производство. Освобожденные от фасцинации священным и иерархии, нижние этажи общества регрессируют и порождают новый [суб]антропологический тип Модерна – Рабочего или пролетария, чья онтология, субъектность, культура и политика являются производными от экономики целиком и полностью. Типаж пролетария неизвестен миру Традиции, но по своим характеристикам он локализуется ниже земледельцев и ремесленников и очень тесно примыкает к париям и чандалам; Юлиус Эвола видел в нем один из типажей четвертого сословия, которое сменит буржуазное общество. Другим новым типажом, производным больше от капиталистического общества, является потребитель. Его картина мира наглядно описана в трудах постмодернисткого философа Ж. Бодрийяра «Америка», «Система вещей», «Симулякр и симуляции». Рабочий и потребители – две стороны раскрепощенного круговорота производства-и-употребления в ленте Мёбиуса материи и знаков, не подчиненного никакой высшей цели.
Так, мы подошли к тому, что экономика как авангард мысли и ведущая теория, экономика как первый план решения общественных и политических проблем, экономические показатели и критерии счастья и потребления, – для традиционалиста являются символами и знаками вырождения и инверсии должного порядка вещей. Перефразируя меткую иронию постмодерниста Пелевина в «Generation П», можно сказать: «Ничто так не выдаёт принадлежность человека к низшим классам общества, как заинтересованность и повышенная акцентуация на экономической проблематике как панацее в решении проблем».
Экономическая теория и практика, экономические инструменты и рычаги сегодня работают только потому, что мы живем в царстве количества и перевернутом обществе вырожденцев. Традиционализм не делает выбора в вопросах «рынок или нет», «план или нет», «государственный контроль или “невидимая рука”», «социальная защита или частное страхование», «обогащение или бегство в нищую духовность» – традиционализм считает эти вопросы навязанной «вилкой» ложного выбора, который актуален для неправильных антропологических типажей.
Для традиционализма вопрос экономического устройства общества стоит на одном из последних мест и носит сугубо инструментальный характер. Передний план традиционализма – это Священное и высшие измерения человеческого духа, аутентичное экзистирование своего бытия, жертвенность и трансляция Божественных манифестаций в общество, его фасцинация. Сердце традиционной и традиционалистской экономики – это экономика Смерти, которая является нашим ориентиром. Смерти как жертвы Богам, смерти как героического самопожертвования на поле битвы в лучах «вечной славы деяний достойных» (Havamal).
Askr Svarte
