Знамения как символы грядущих событий

В этом небольшом фрагменте из нашей новой книги, посвящённой символам в славянской Традиции, конечно, «нельзя объять необъятного», но мы надеемся, что прочитанное вызовет неподдельный интерес если не к авторским построениям, то хотя бы к тому языку, на котором с человеком говорят предки, духи, боги и богини, сама Природа. Знаки, с помощью которых Высшие силы, а также боги и богини издревле обращаются к смертным, называют знамениями. Такие послания свыше можно было и испросить. Это было в обычае у людей древности. Они верили, что боги непременно дадут подсказку.

Пожалуй, самое знаменитое знамение, запечатлённое в мировой литературе! Перед походом на Трою по совету прорицателя Калхаса сошлись греческие вожди под могучим явором к алтарям, свершая жертвоприношения и моля о благополучном плавании. Вдруг из-под корней древа, там, где бил ключ, выполз кровавый дракон. Он взвился по явору до гнезда в кроне и поглотил восемь птенцов, что там сидели, их мать, но сам обратился в камень. Безмолвные и устрашённые греки дивились чуду, но к ним обратился вещий Калхас:

«Знаменьем сим проявил нам событие Зевс промыслитель,
Позднее, поздний конец, но которого слава бессмертна!
Сколько пернатых птенцов поглотил дракон сей кровавый
(Восемь их было в гнезде и девятая матерь пернатых),
Столько, ахейцы, годов воевать мы под Троею будем;
Но в десятый разрушим обширную стогнами Трою»
(«Илиада», II, пер. Н.И. Гнедича)

Отношение к испрошенным знамениям было трепетным, а само обращение к богам — священнодействием. Лишь глупец или смельчак могли бы наплевательски отнестись к божьему знаку. Впрочем, у того же Гомера даже герои иногда весьма скептически настроены к знакам, о которых они не просили, но которые были явлены в «неподходящий момент», и потому не обязательно следуют божественным посланиям.

Некоторые «знамения» уже были рассмотрены нами ранее в новой книге «Круг времён древних славян» (Вече, 2017), но там речь шла скорее о приметах, которые также являются своего рода знаками, только природными и астрономическими. Отсылаем заинтересованного читателя к этому изданию.

«Нам известно, что вера, будто светила, растения и животные — как бы предчувствуют события, была широко распространена в древней Руси. Под 1236 годом в Лаврентьевской летописи записано: “Бысть знамение в солнци месяца августа в 3 в неделю по обедех: бысть видети всем аки месяц четыре дни”. В эту же осень, сообщает летописец, появились безбожные татары, вторглись в болгарскую землю, взяли “славный Великий город болгарский”, перебили всё население, разграбили и сожгли город.

Рассказы о таких знамениях часто встречаются в древнерусской литературе. Они есть в “Слове о полку Игореве”, в летописи, в житийной литературе…»

(Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., 1958, с. 305)

Мы до сих пор часто сталкиваемся с суевериями, восходящими к древнейшей мифологии. Так, птица, влетевшая в дом — к смерти, хотя сегодня редко кто понимает, почему, забыв, что птица воспринимается переносчиком души в навий мир…

Измаил Срезневский, проанализировав древнерусские источники, в своём широко известном словаре привёл множество смыслов слова «знамение» в зависимости от контекста (Срезневский, 1893, т. I, ч. 2, столб. 988–989). Например: «signum, знакъ, указанiе», «изображенiе», «явленie», «предзнаменованie», «чудо», «доказательство», «свидетельствование», «отмета», «печать». Если обратиться к античным и средневековым источникам, эти же смысловые значения подтверждаются и для прочих родственных русскому народов Европы.

В «Хронике» Козьмы Пражского (XII в.) говорится, что Либуше — дочь и помощница основателя Кракова Крака, ставшая после смерти отца и судьёй, и вождём племени избрала князем пахаря Пшемысла и предсказала основание Златой Праги. При этом избрание князя осуществилось на основе божественной воли: во время священного гадания к пахарю Пшемыслу сам подошёл белый конь с княжеским одеянием в седле. Божьим знаком, то есть знамением, у балтийских славян считалась, возможно, и особенная поступь священных коней Свентовита и Триглава. Только если скакун бога Свентовита, переступающий через копья, был белой масти, то совершающий те же действия конь Триглава — вороной. О первом свидетельствует Саксон Грамматик (История Дании, XIV, 1168 г.), а о втором сообщают Герборд (Житие епископа Оттона, II, 32, 1121 г.) и т.н. Прифлингенский Монах (Житие Оттона, II, 11, 1124 г.). Можно вспомнить и о явлении чудовищного вепря из озера близ храма Радегаста, как предвестие страшной опасности. О том поведал Титмар Мерзебургский (Хроника, II, 24, 1018 г.).

В «Прусской Хронике» Симона Грунау рассказывается, как король пруссов Видевут держал совет перед военным походом:

«Тогда приказал Брутен, криве-кривайто (верховный жрец), собрать всех благородных на празднике их богов в Рикойто, и они пришли все. Тут случилось так, что произошла могучая буря с громами и молниями, в которой они увидели мощь Перкуна с небес. Брутен посчитал это знамением для них и сказал, что воля богов такова: все они, снарядившись, должны выступить против Антонеса (один из вождей аваров и роксолан) и его народа, и нарек священной кровь служителей их богов, которые будут их сопровождать. И закончились возлияния меда, и выступил (вождь), и взял своих (воинов), и разбит был Антонес, и низвергнут с Чинбехом, королем из Роксолании. <…> Сын Антонеса Чанвиг спасся и прибыл к Брутену и Видевуту, и поклонился их богам, и просил мира, и после своей просьбы пожелал принести богам жертвы, и они ему вняли. Тогда загнал он в чистом поле белую лошадь до смерти и сжег её. Отсюда пошел обычай: никто в стране [пруссов] не мог ездить на белой лошади, и держали её только для богов»

В «Саге о Магнусе Слепом и Харальде Гили» (пер. М.И. Стеблин-Каменского) имеются свидетельства о том, что именно принималось за знамения древними германцами:

« IX. Спустя пять лет после кончины Сигурда-конунга в Конунгахелле были великие знамения. <…> В ночь на воскресенье после пасхальной недели в Конунгхелле по улицам всего города пронесся ужасающий гул, как будто конунг ехал со всей своей дружиной, и собаки так ярились, что их нельзя было удержать дома. А когда они вырывались на улицу, то становились бешеными и кусали всех, кто им попадался, людей и скот. И все, кого они кусали или забрызгивали кровью, тоже бесились, и все беременные выкидывали и бесились.

Такие зловещие знаменья являлись почти каждую ночь от пасхи до вознесения. Люди были очень напуганы этим чудом, и многие уехали, продав свои дворы, в окрестные местности или в другие торговые города. Наибольшее значение придавали всему этому те, кто были наиболее мудрыми. Они боялись, что всё это, как и оказалось впоследствии, предвещает великие бедствия в будущем <…> X. Тринадцать торговых кораблей отправились из города в Бьёргюн, и одиннадцать из них погибли с людьми и грузом и всем, что на них было, а двенадцатый тоже потерпел крушение, но люди спаслись, хотя добро погибло <…>. Эйрик конунг датчан и Эцур архиепископ послали гонцов в Конунгахеллу. Они предупреждали об опасности, грозящей городу, и сообщали, что венды приближаются с большой ратью и нападают повсюду на крещеный люд, и всегда одерживают победу. А горожане мало беспокоились о своей безопасности и тем меньше думали о ней, чем больше времени протекло после зловещих знамений…»

(Стурлусон С. Круг Земной. М., 1980)

В «Речах Регина» из «Старшей Эдды» мы обнаружим, что богам, как и людям, посылаются знамения, у них тоже есть свои приметы. Впрочем, это может объясняться и эвгемеричностью богов в понимании древних скандинавов.

«Много есть добрых,
знать бы их только,
знамений в битве;
спутник прекрасный
сумрачный ворон
для древа меча.
Вторая примета:
если ты вышел,
в путь собираясь, —
увидеть двоих
на дороге стоящих
воинов славных.
Есть и третья:
если услышишь
волчий вой,
если увидишь
воинов раньше,
чем будешь замечен.
Никто из бойцов
сражаться не должен,
лицо обратив
к закатному солнцу;
те победят,
чьи очи зорки,
кто в сходке мечей
строится клином.
Если споткнешься
перед сраженьем —
примета плохая:
дисы коварные
рядом стали. —
раненым будешь»
(«Речи Регина», 19–24, пер. А.И. Корсуна)

Запад считался несчастливой стороной, а восток — счастливой, поскольку закат солнца символизирует закат жизненных сил.

Знамение это знак особенно сильный, отличающийся от обычного; звук, цвет, свет и прочее удивительное, превосходящее привычный опыт явление.

У ведающего божественную символику он вызывает чёткое понимание, что «это жжжж — неспроста!»:

«…Оспак был язычником и необыкновенно умным человеком. Он поставил свои корабли в проливе, а Бродир — подальше в море. Бродир был раньше христианином и диаконом, но отошел от веры, стал предателем Бога, начал приносить языческие жертвы и был необычайно сведущ в колдовстве. У него были доспехи, которые не брало железо. Он был высок ростом и силен, и у него были такие длинные волосы, что он их закладывал за пояс. Они были черного цвета.

CLVI. Однажды ночью над Бродиром и его людьми раздался страшный грохот, так что все проснулись, вскочили и оделись. Шел кипящий кровавый дождь. Они прикрылись щитами, но всё же многие получили ожоги. Это чудо длилось до утра. На каждом корабле погибло по человеку. После этого они проспали весь день.

На следующую ночь снова раздался грохот, и все снова вскочили. Тут мечи выскочили из ножен, а секиры и копья взлетели в воздух и начали сражаться. Оружие с такой силой нападало на людей, что им пришлось прикрываться щитами, и всё же многие были ранены, и на каждом корабле погибло по человеку. Это чудо продолжалось до утра. После этого они снова проспали весь день.

На третью ночь опять раздался такой же грохот. На них налетело воронье, и казалось, что клювы и когти у птиц железные. Вороны бросались на них с такой силой, что им пришлось защищаться мечами и прикрываться щитами. Это продолжалось до утра. И снова погибло по человеку на каждом корабле. [Далее Бродир обращается за толкованием к своему мудрому побратиму Оспаку — Авт.]. Оспак сказал:

— Когда на вас падал кровавый дождь, то это означало, что вы прольете много крови, своей и чужой. Когда раздался страшный грохот, то это был грохот, слышный во всем мире, и он означал, что вы все скоро погибнете. Когда на вас набросилось оружие, то это предвещало скорую битву. И когда на вас накинулись вороны, то это были те враги, которым вы доверились и которые утащат вас в ад на муки…»

(Сага о Ньяле. Пер. В.П. Берковой, см.: Исландские саги. Т. II. М., 1956)

В принципе, обычный человек прошлого не был семи пядей во лбу, но знаки судеб он читал много лучше нынешних экстрасенсов и далеко не по каждому поводу обращался к вёльве за их расшифровкой.

Например:

«…Взял Рерир большую добычу и жену такую, чтоб была ему под стать. И вот живут они вместе долгое время, и нет у них ни детей ни наследников. Это показалось им за беду, и просят они богов с великим рвением, чтобы родилось у них дитя. И вот говорят, что Фригг услыхала их мольбу и Один тоже, о чем они просили; он недолго думает и зовет свою валькирию, дочку Хримнира-ётуна, и дает в руки ей яблоко и велит отнести к конунгу. Она взяла яблоко то, надела на себя воронье платье и полетела, пока не прибыла туда, где конунг тот сидел на кургане. Она уронила яблоко конунгу на колени. Он схватил то яблоко и догадался, к чему оно. Идет он тогда домой к своей дружине, и вошел к королеве и поел от того яблока… Надо теперь сказать, что королева вскоре затяжелела…»

(Сага о Вёлсунгах, I, 2, см. Корни Иггдрасиля. М., 1997)

А что бы сделали вы, если бы ворона вам яблоко на колени уронила? Чертыхнулись!

В русском фольклоре далеко за примерами тоже ходить не надо:

«Какъ и нынче доброму молодцу
Малымъ-то мало спалось, много во снѣ видѣлось:
“Будто конь мой вороной разыгрался подо мной,
Разыгрался, расплясался подъ удалымъ молодцомъ
Совалилась кунья шапочка съ моей буйной головы,
Оторвался лукъ съ колчаномъ съ моей правой стороны.
Всѣ мелкія стрѣлочки посыпалися,
Въ сыру онѣ землю повтыкалися»

За разгадкой предзнаменований молодец обращается к несведущим побрательничкам.

«…Услыхала родна матушка изъ высока терема:
“Охъ ты, чадо, мое чадо, чадо милое мое!
Вотъ я тебѣ, чадо, этотъ сонъ раскажу:
Какъ тебѣ-то, мое чадо, да на слушбицу итить:
Да на службицѣ, чадо тебѣ убитому быть,
Вороному твоему коню быть подстрѣлену,
Молодой твоей женѣ быть удовушкою,
Малымъ дѣтушкамъ твоимъ сиротинушками”»

(Савельев А. Сборник Донских народных песен, IV, СПб., 1866, с. 144).

«С точки зрения человека смерть можно объяснить естественными причинами: несчастными случаями, болезнями и т. д., одни смерти ожиданны, другие “безвременны”. Но с точки зрения мифа любая смерть неестественна и не бывает ни “безвременной”, ни случайной. Смерти предопределены, и случайные их причины суть лишь орудия изначально заданной судьбы. Сколь ни “случайна” смерть, ей всегда предшествуют знамения. Яблоня вдруг расцветает в неположенное время, курица кричит петухом, собака воет всю ночь. Кто-то вдруг увидел в темноте погребальную свечу или призрачную погребальную процессию либо видел вещий сон или почувствовал непонятную тревогу. Эти предзнаменования подчеркивают мрачность и таинственность смерти, усиливают её значимость.»

(Рис А., Рис Б. Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе. М., 1999)

Знамения не всегда однозначны с точки зрения толкующих их смертных. И горе тем, кто неверно прочтёт знаки небожителей, а то и Силы, стоящей даже над Ними!

Заглянув во вторую песнь «Одиссеи», мы как раз найдём такой случай. Телемах и бесчинствующие на Итаке женихи, которым сын Одиссея грозит карой богов, наблюдают знамение, коему дают два противоположных толкования (пер. В.А. Жуковского):

«Так говорил Телемах. И внезапно Зевес Громовержец
Свыше к нему двух орлов ниспослал от горы каменистой;
Оба сначала, как будто несомые ветром, летели
Рядом они, широко распустивши огромные крылья;
Но, налетев на средину собрания, полного шумом,
Начали быстро кружить с непрестанными взмахами крыльев;
Очи их, сверху на головы глядя, сверкали бедою;
Сами потом, расцарапав друг другу и груди и шеи,
Вправо умчались они, пролетев над собраньем и градом.
Все, изумленные, птиц провожали глазами, и каждый
Думал о том, что явление их предвещало в грядущем»

Один из многоопытных старцев, гадающий по полёту птиц, и ранее уже предсказавший Одиссею скитания, утверждает, что тот вот-вот вернётся домой и станет орудием возмездия богов и самого Зевса. Ему возражают, что «в небе много летающих птиц, и не все они роковые», а Одиссей давно погиб. Но предсказатель не ошибся.

Не ошибается и Елена, жена Менелая, которая в толкует знамение, случившееся на глазах её и мужа, а также Телемаха, прибывшего узнать о судьбе отца от его соратника («Одиссея», XV):

«Менелай вышел из дворца с кубком вина, призвав богов, совершил возлияние… Когда же Телемах вошел в колесницу и взял уже в руки вожжи, вдруг взвился над дворцом орел, несший в когтях гуся. Слуги Менелая с криком бежали за орлом. Но он взмыл кверху и скрылся вправо от дворца. Все поняли, что это знамение богов, а Телемах просил Менелая объяснить знамение. Задумался царь Спарты. За него ответила прекрасная Елена:— Выслушайте то, что скажу я вам! Это внушили мне боги-олимпийцы. Как похитил орел гуся и растерзал его, так и Одиссей, вернувшись домой, убьет женихов. Может быть, даже вернулся он и замышляет уже гибель женихам»

(Кун Н.А. Легенды и мифы Древней Греции, М., 1948)

Одиссей возвращается в свой осквернённый дом, чтобы наказать обидчиков:

«Дрогнуло сердце в груди женихов, и в лице изменились
Все — тут ужасно Зевес загремел с вышины, подавая
Знак; и живое веселие в грудь Одиссея проникло:
В громе Зевесовом он предвещанье благое услышал.
Быструю взял он стрелу, на столе от него недалеко
Вольно лежавшую; прочие ж заперты в тесном колчане
Были — но скоро их шум женихам надлежало услышать…»

(«Одиссея», XXI, пер. В.А. Жуковского)

Гадания по раскатам грома и вспышкам молний относятся, по меньшей мере, к временам античным, если не ещё более древним, и известны у многих индоевропейских народов. Из античных и раннесредневековых византийских сочинений распознавание этих знамений (уже в переработанном виде) перекочевало к южным славянам. Затем, в более поздние века, оно попало на Русь в виде так называемых «отречённых» книг. (Титов В.В. Ложные и отреченные книги славянской и русской старины: Тексты-первоисточники XV–XVIII вв. М., 1999). Насколько содержимое их и эзотерические толкования соответствовали древнейшим воззрениям восточных славян на ту же тему, сказать трудно. Но широкая популярность таких запрещённых церковью сочинений свидетельствовала о бытовании в народе веры в небесные знамения и в глубоком прошлом.

Гром — язык высшего бога. В.Я. Пропп в уже упомянутой работе «Русский героический эпос» обращает внимание на знамения в русских былинах об Илье Муромце:

«Илья идет ко двору Владимира, под окна его дворца и делает то самое, что делать в Киеве запрещено: он просит милостыню и этим бросает первый вызов Идолищу. Он требует себе милостыню таким громовым голосом, что для слушателя (но не для Идолища) становится ясным, что явился герой…

«От того от каличьего голоса
Небо с землею потрясалися,
Белокаменны палаты пошаталися,
Во палатах столы сколыбалися,
На столах питья-кушанья поплескалися,
За столом князья-бояре все припадали,
Поганое Одолище приужахнулось»

(Кир. IV, 22)

В других, вариантах от крика Ильи шатаются дома, падают маковки с церквей. Если для Киева громкий голос Ильи есть знак богатыря, то для Царьграда по этому крику узнается не просто богатырь, а богатырь русский. Идолище говорит:

«Эки у вас на Руси калики голосастые!» (Кир. IV, 22) или

«Ай же вы, горланы русские!» (Рыб. 62; Гильф. 144)»

Иногда трагедия в том и заключается, что герой истории и рад бы прислушаться к зловещим знакам, и он их читает, разумеет, но не может поступить иначе и сойти с пути, уже предначертанного ему этими знаками:

«…путь Кухулина к последнему сражению — самая настоящая “скачка смерти”. Прежде чем он выезжает из ворот Эмайн Махи, целый ряд знамений предупреждает его о неминучей гибели. Оружие падает со стены. Когда он надевает плащ, пряжка выскальзывает из его пальцев, падает и вонзается ему в ногу. Морриган ночью специально ломает его колесницу, чтобы не дать ему выехать из дому. Когда Кухулин пытается запрячь лошадей, Серый из Махи поворачивается к своему хозяину левым боком, а в ответ на упрек (“Не таков был твой обычай, о Серый из Махи, чтоб отвечать зловещим знаком на мой призыв”), роняет кровавые слезы. Когда герой всё же выезжает из ворот, его встречает заклинательница Леборхам и тоже пытается уговорить его вернуться. Тем временем трижды по пятьдесят женщин королевского рода, любившие Кухулина, испускают крики скорби и тоски и ломают руки, потому что понимают они, не суждено их герою вернуться. Далее на своем пути Кухулин заезжает в дом кормилицы, поскольку было у него в обычае заезжать к ней всякий раз, как случалось ему ехать на юг, и всегда были у нее в запасе для него молоко и пиво. Согласно некоторым версиям, на этот раз чаша с молоком, которую подали ему там, превратилась в чашу, полную крови, затем встречаются ему две прекрасные девушки в горе и печали стирают они у брода окровавленную одежду. И одежда эта принадлежит Кухулину. После этого Кухулин встречает трех старух, слепых на левый глаз; старухи сидели вокруг костра и на вертелах из рябиновых прутьев жарили собачье мясо, приправляя его ядом и заклинаниями. Здесь наш герой попал в большое затруднение — на нем лежал гейс [запрет — Авт.], запрещавший есть мясо его тезки, пса, но другой гейс не позволял ему проехать мимо очага, где готовилась пища, не разделив трапезы. Сначала он всё же пытается отклонить приглашение старух отведать их угощение, но когда те упрекают его в презрении к их жалкой пище, он поневоле соглашается и садится к костру. Левой рукой старуха подает ему собачью лопатку, и он начинает есть это мясо, складывая куски его под свое левое бедро. И левая рука его, и левое бедро теряют от этого свою силу <…> Нарушение гейсов — верный знак приближающейся смерти. И напротив, несмотря на обилие опасностей, герой может спастись, если гейсы его останутся ненарушенными. Но обычно, когда смерть близка, герой попадает в такие ситуации, когда у него нет выбора, он с роковой неизбежностью нарушает один за другим все свои гейсы и идет к гибели, подобно тому как с роковой неизбежностью идут к своей гибели греческие герои после того, как отворачиваются от них божественные покровители…»

(Рис А., Рис Б. Наследие кельтов… с. 373–375)

Далеко не все авторы древности в эпоху повсеместного бытования языческой веры относились к знамениям как к чему-то ценному. В части самого Гомера это заметил ещё А.Ф. Лосев, и нашёл примеры двойственности его мировосприятия, если, конечно, считать Гомера реальным историческим лицом, а не авторским коллективом. Наиболее памятно категоричное мнение Гектора:

«Презираю я птиц и о том не забочусь
Вправо ли птицы несутся, к востоку Денницы и солнца,
Или налево пернатые к мрачному западу мчатся…
…Знаменье лучшее всех — за отечество храбро сражаться!»

Читатели наши вольны относиться к знамениям, как им заблагорассудится, а вот Гектор свои дни кончил плохо, не послушавшись «кобников»…

Ермаков С.Э., Гаврилов Д.А. Символы в традициях восточных славян. М.: Вече, 2018. — 320 с. ISBN 978-5-4484-0182-4 Купить в «Лабиринте»

Поиск

Журнал Родноверие