Начнем с того, что мое “день мертвых” – это, конечно, какое-то совсем “техническое” и совершенно нейтральное название (что-то вроде самого термина “язычество”), – просто однажды мне надоело слышать отовсюду шаблонное “Деды” (тем более, что это что-то сугубо белорусско-украинское, а вот у нас в Сибири, например, говорят иначе).
И если все -таки подумать насчет названий для этого дня (все же это скорее “поминальный день”, а не “праздник”), то вспомним, что Ольга нашавсё Седакова выделила в наименовании предков у славян четыре основных корня [1], от которых мы с вами теперь сможем построить свое название:
* от корня duš-, т.е. у нас будут “Души” (и, кстати, это самое распространенное для этого дня название в славянском мире – “Задушки/Душечки” у западных славян, “Задушницы/Душницы” – у южных);
** от корня rod-, и это будут “Родители/Родичи” (у нас в Сибири, кстати, так и принято называть – “родительский день”);
*** от корня nav- (изначально (вопреки Рыбакову) нейтральное “навь” лишь потом, со временем переходит к негативному полюсу), т.е. “нави/навьи” (ср. такое восточнославянское наименование весеннего “дня мертвых” как “Навьи проводы, Навий день”);
**** ну и от корня did- , – “собственно, “Деды” (реже еще добавляются “Бабы” – о чем см. далее).
Хотя, в принципе, можно и “день мертвых” оставить, потому что такое тоже можно найти в этнографии: мъртви, мъртвем, стари мъртви – у южных славян, Mrtvih dan – у хорватов [2].
Надеюсь, в 2021 году уже никому не надо объяснять, почему этот день – именно 5 ноября.
Я вот даже дочери своей десятилетней легко, на пальцах объяснил это следующим образом: “Вот твой Хеллоуин (ребенок слова “Самайн” еще не знает) празднуют в конце октября/начале ноября, верно? Но раньше месяцы были лунными (вдумайся, почему месяц называется “месяцем”), а конец лунного месяца “октября”/начало лунного “ноября” будет как раз 5го, после чего покажется новый молодой месяц” (впрочем, дочь у нас подготовлена регулярными поисками в небе молодого месяца папой (а в последние годы, и мамой тоже, – дурной пример ведь заразительный (к тому же там к первому появлению месяца приурочены всякие простые ритуалы на богатство и деньги – ну какая мама против такого устоит?)
То есть тут – в дате “5 ноября” – вообще нет ничего сложного. Да еще и в этом году довольно удачно у нас по дням недели совпадает с полесской этнографией: Празднование Д.[едов] часто начиналось с пятницы, когда подавался постный ужин и начинались приготовления к субботней изобильной трапезе; реже эти обряды совершались в субботу вечером и в воскресенье утром. Каждые Д. посвящались всем умершим членам семьи, но в некоторых районах Полесья отдельно поминались мужчины (в пятницу вечером) и женщины (в субботу), при чем субботний день назывался “бабы”[2], но это по моему уже начинаются какие-то заморочки…
Надо признаться, сейчас мне очень непросто сказать что-то новое о данном дне, – в смысле, о чем мы еще не писали раньше.
За пять последних лет нами была проведена довольно таки серьезная работа по осмыслению данной даты, ее места в календаре в целом, и о конкретике обрядов, с нею связанных.
Вот здесь очень подробно изложен сам обряд – ЧТО ДЕЛАТЬ в этот день;
А вот здесь – более общая картина: место данного дня внутри годового круга;
Это – из новейшего было.
А начинали мы, помню, с фенологии данной даты, но еще в 2017 пытались копать Туда, ВГЛУБЬ;
На мой взгляд важно также, из нового/прошлогоднего, понимать вот это: – “КОРОТКОЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О КАЛЕНДАРНОМ ПОМИНАЛЬНОМ ДНЕ”.
В общем, казалось бы, – вы прочтите эти небольшие по отдельности тексты, по приведенным выше пяти ссылкам – и будет вам полное счастие. Прям, казалось бы – должно хватить “от и до”.
Но не.
Я сейчас таки найду, что добавить к уже написанному. Пусть это будут какие-то мелочи, нюансы, но все же…
За это мы и любим изучение Традиции:
Глубина, она – она, блин, никогда не вычерпывается до дна. Чем глубже ты погружаешься – тем большие глубины открываются. Традиция = Неисчерпаемое.
В общем, в ближайшую неделю (до 5го) – я постараюсь показать вам нечто вам вроде как уже привычное, но – с неких не совсем привычных и избитых сторон.
“День мертвых” и зеркало
Прежде чем продолжить, хотелось бы написать буквально пару строк о том, зачем нам вообще пробовать нечто новое. Казалось бы, вот у нас есть устоявшийся культ и обряд, – зачем нам пробовать что-то еще?
Однако проблема в том, что если повторять все время одно и то же – то мы неизбежно начинаем действовать на автомате, переставая обращать внимание на смысл происходящего. Я одно время экспериментировал с ежедневными ритуалами и был буквально удручен результатами: проходило 2-3 месяца и все мои поначалу благородные порывы превращались просто в машинальное повторение. Понятно, что с ежегодным повторением не так все грустно, как с ежедневным, но сам принцип остается в силе: любая обрядность со временем вырождается. Из осознанного действия она превращается в привычку. Именно поэтому неплохо периодически вносить изменения и пробовать что-то новое.
В современной обрядности осеннего “дня мертвых” прижилось использование фотографий умерших родственников для большей связи с ними. Вместо них мы можем включить в обряд и иное средство для связи с ними, которое предлагает нам Традиция – Зеркало (см. недавнее про мир мертвых как Зазеркалье).
“Восприятие зеркала как окна в «тот» свет, как открытой границы между двумя мирами, как канала их связи объясняет обычай использовании зеркала для общения с умершими. У сербов Заечара зеркало обязательно присутствовало при исполнении специального «кола» (танца, хоровода), посвященного мертвым. Считалось, что зеркало «привлекает покойника на этот танец» (Зечевий 1978: 389). Там же известен обычай по истечении 40 дней после смерти ставить зеркало на могилу, чтобы живые могли видеть покойника. Не исключено, что с той же целью у сербов употреблялось зеркало при украшении могильного деревца, креста или «флага»… зеркалом украшались не только могилы девушек, но и могилы юношей. По сообщению М. Филиповича, «если умрет парень или девушка моложе двадцати лет, то на сороковины ставят на могилу высокий крест, который украшают зеркалами и платками, которые приносят родственники. Сейчас ставят и венки» (свидетельство 1940 г. из с. Бистрица на Лиму – Филиповий 1967: 198) … В подобных верованиях особенно ярко выступает двойственная, пограничная между двумя мирами природа зеркала: в поминальные дни в него смотрятся «оттуда» умершие предки”[3]
В погребальном обряде принято занавешивать зеркала, чтобы ограничить контакт миром мертвых, а в поминальные дни, наоборот, мы привлекаем зеркала, чтобы установить контакт.
Таким образом, когда мы будем отмечать наш “день мертвых”, – мы можем установить зеркало на столе с поминальной трапезой.
При этом нам самим не обязательно в него смотреться, а иногда даже нежелательно (“наряду с этим, широко известны запреты смотреться в зеркало в некоторые календарные праздники, носящие поминальный характер, на которые часто распространяются запреты и предписания, характерные для погребального обряда.
Так, русские Владимирской губ. остерегались зеркала в понедельник на страстной неделе: «В Чистый понедельник не глядят в зеркало, для чего его еще с вечера (в воскресенье) закрывают платком. Посмотреть в этот день в зеркало все одно, что поглядеть на покойника» (Завойко 1917: 115)
У поляков подобный запрет действует в Великую (страстную) пятницу, когда «нельзя было убивать животных, печь хлеб и завешивались зеркала» (Kubiak 1981: 37). В польском Поморье зеркало завешивали в Пепельную среду…”[3])
Таким образом, наверное зеркало стоит установить под таким углом, чтобы мы не могли видеть в нем себя.
Запреты как практический прием
Предварительное обсуждение в чате показало, что для многих в этой теме нет вообще никакой новизны. Если это справедливо и для вас – можете пропустить. Я же долгое время совершенно игнорировал тему запретов: накладывать на себя новые ограничения (причем такие, явно иррациональные и относящиеся к суеверию) – не казалось мне умным поведением. Но не так давно я начал понимать всю важность запретов на практике, что и постараюсь сейчас до вас донести. Запреты, как ничто иное, создают нам нужный НАСТРОЙ.
Самый известный запрет, связанный с “днем мертвых” – это запрет на пользование ножом во время поминального ужина. Все, что в обычной жизни разрезается, во время “дня мертвых” – разламывается руками [2]. Из приборов разрешены только ложки (которые прекрасно сочетаются с наиболее распространенными традиционными поминальными блюдами – кутьей, коливом и т.п., – по сути все это виды каши из зерен и фруктов).
Я как-то до сих пор не придавал этому особого значения, пока не наткнулся на следующую цитату, посвященную ножу, бросаемому в вихрь – и до меня, наконец, дошло: “…поверья и былички с мотивом «нож в вихре» подтверждают более широкое представление о том, что мифологическое существо (включая ведьм и колдунов), когда оно является в неплотском состоянии, может быть повреждено режущим или остроконечным орудием. Вероятно, именно поэтому на Сочельник сербы выносили из дома такие предметы, чтобы не повредились души предков, которых в этот и в последующие дни ожидали в своем доме. Этими представлениями можно объяснить и запрет прядения в некоторые праздники или дни недели”[4]
Ну так-то да, совершенно очевидное объяснение.
Однако смотрите, в связи с темой “дня мертвых” какой возникает тонкий, и я бы даже сказал, деликатный момент:
Современному новоязычнику не так уж и сложно убедить себя в том, что к нему “приходят Предки”. В конце концов это нечто такое, возвышенное. Память Предков и все такое… Но вот поверить в то, что Предков можно повредить острыми предметами? Как-то не очень похоже на то язычество, которое стоит возрождать в наши дни.
Больше похоже на какие-то устаревшие суеверия.
Тем не менее я все равно предлагаю попробовать отказаться от ножей и вилок за столом. И вообще – ограничить применение острых орудий во время нашего “дня мертвых” – т.е. не сверлить дырки в стенах, не шить, не подстригать и все такое прочее. Потому что за счет усилий, направленных на соблюдение данного запрета, “приход мертвых” перестает быть метафорой и становится чем-то воспринимаемым на уровне ощущений.
У меня вот вообще всегда с ВЕРОЙ было все очень плохо – это явно не моя сильная сторона. Откуда мне знать, что значит “мертвые приходят” и что, собственно, происходит при этом – на самом деле? Но я научился тому, что вера – не столь уж важна по сравнению с практикой. Не нужно заставлять себя поверить в то, что мертвые “на самом деле” находятся в этот день среди нас. Нужно просто вести себя соответственно – соблюдать запреты, и такое поведение даст нам больше, чем вера. Оно даст нам нужное ощущение даже без всякой веры. Попробуйте избегать острого, чтоб не повредить душам мертвых – уверяю вас, уже через час-другой такой практики “избегания острого” вы будете чувствовать, что со всех сторон окружены невидимыми духами на порядок сильнее, чем если б вы просто в это “верили”.
В конце концов, суть не в “остром”.
Позвольте мне привести одно очень удачное этнографическое описание (правда, относящееся к Троице и на фракийском материале, но все же): “… в это время действует ряд запретов на разные виды деятельности из опасения навредить душам предков и рассердить их, напр., во Фракии не работают в винограднике, не рубят деревьев и не ломают зелень, чтобы не стряхнуть души умерших, сидящих на ветвях; ничего не моют в этот день с мылом, и вообще не берут мыла в руки, чтобы души не поскользнулись и не упали; не выливают грязную воду, чтобы ее не выпили души и т.п… “Воздух весь наполнен душами, которые уходят, и какую бы работу ты ни делал, можешь их ударить или потревожить. Не знаешь, где они сидят. Они настолько легки, что могут быть на растениях, на разостланной одежде, даже на паутине. Поэтому даже паутину мы не должны трогать сегодня…”[5]
Суть – вот в этом ощущении заполненности всего пространства душами. Именно его создают у нас запреты и с помощью них мы не просто умствуем на этот счет, а переживаем все это. В “день мертвых” все окружающее очень “хрупко”, потому что заполнено душами, – и нам надо быть крайне осторожными, чтобы им не повредить.
Правда, такое восприятие происходящего в “день мертвых” слабо бьется с шаблонным образом Предков – как точной копии живых людей, только невидимых (см. на прикрепленном изображении):
Скоре, это некий РОЙ (как там у Ольги Седаковой про МНОЖЕСТВО: “…они множественно-единичны, безымянны, безличны, равны между собой… Множественно-единичность выражена в самих терминах: души, наши (pluralia tantum), в том, что являются они целыми роями неразличимых существ (как и русалки); в легкости превращений одного демонического существа в другое (русалки в полевку и др.)… Характерен термин орл. родители ‘покойник’ (один, и даже если это ребенок [Даль]), подобный римскому manes”[6]) из существ, которые являются очень мелкими
Позвольте мне привести один очень наглядный пример (на монголо-бурятском материале): “Однажды два охотника не могли ничего найти. Один из них был хороший сказочник, другой мог видеть невидимые другими существа. Он попросил сказителя рассказать улигер. Тот, который видит невидимое, увидел, что при рассказе стало приходить много всяких живых существ, они стали садиться на сказочника, наконец на нем не осталось ни одного пустого места, кроме кончика коса. В это время пришла старая женщина с костылем и села на кончик носа, но, не удержавшись, она упала, и человек, наблюдавший это, рассмеялся”[7]
Теперь еще раз посмотрим на славянские описания, посвященные конкретно осеннему “дню мертвых”: “за поминальным столом нельзя ставить ноги на перекладины в столе, потому что в это время там, подобно птицам на ветви, отдыхают души умерших родичей и свояков, и неосторожным движением ног можно их обидеть”… “посещая свои земные жилища, души сидят в божнице – на полочке между иконами, в виду чего они никогда не ставились плотно друг к другу; либо на висящих возле образов полотенцах (укр.)…”[8], (про обычай покрывать остатки поминальной трапезы чистой скатертью или полотенцем): “…следует приготовить им достойный прием и стол слегка накрыть, чтобы душ не придавить” [2]
Везде здесь мы встречаемся с картиной заполненности пространства мелкими душами и разного рода запретами из опасения повредить им.
Можно вспомнить о том, что в славянской мифологии душа представляется в виде мелкой птички, (ночной) бабочки, мухи или блуждающего огоньКА (маленького размера).
И вообще, как показывает Неклюдов, такое восприятие мира мертвых – это некая универсалия: “…маленькая юрта с маленьким старичком внутри рисует потусторонний мир как своего рода микромир, соприкосновение с которым губительно или, по крайней мере, опасно:
Двое из бригады сенокосов ночью увидели палатку (майхан) — очень маленькую, как игрушечную, но там было все — утварь, еда, свет. И позвали остальных. Все видели эту палатку. И все умерли, кроме двух, которые обратились к шаманам [Адья, 04.08.2010].
В стране мертвых обитатели ходят на охоту за мышами, называя их оленями и потом разделывая их, как оленей, хотя нигде не сказано, что пропорции загробного царства и его жителей столь изменены (орокские, эвенкийские, нивхские примеры). Это согласуется и с попаданием в потусторонний мир через маленькое отверстие, к которому ведет сужающаяся лисья или заячья нора [Неклюдов, Новик 2010: 403]. Переход человека в царство духов сопровождается изменением угла зрения, он все начинает видеть увеличенным, т.е. как бы уменьшаясь сам до их размеров. Таким сильно увеличенным видел все казахский шаман (баксы) Кайса — например, иголка под подушкой ему казалась большим железом…”[7]
Хотя, конечно же, это уже совершенно отдельная тема, о которой я упомянул лишь для правильной визуализации заполненности пространства душами в “день мертвых”.
… ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Источники
[1]. Седакова О.А. “Поэтика обряда: Погребальная обрядность восточных и южных славян”;
[2]. «Славянские древности: Этнолингвистический словарь», в 5 т.;
[3]. Толстая С.М. “Зеркало в традиционных верованиях и обрядах”
[4]. Раденкович Л. “Нож в вихре: об одном мифологическом сюжете”;
[5]. Чёха О.В. “Празднование Троицы у греков: терминология и общая структура праздника”;
[6]. Седакова О.А. “Поэтика обряда: Погребальная обрядность восточных и южных славян”;
[7]. Неклюдов С.Ю. “Какого роста демоны?”;
[8]. Андрюнина М. А. “Символика пространства в славянской похоронно-поминальной обрядности: этнолингвистический аспект (украинская, белорусская, западнорусская и польская традиции) “;
