Наткнулся в Олонецком сборнике на один любопытный заговор:
«Господи, благослови, отче. В море Хвалынское падет река черная, над рекой стоит ель черная, под елью седит человек черн, волос у него черн, кон(ь) под ним ворон, кнут в руках золот; побивает тот человек всякой урок от млада месяца, от буйна ветра, от лиха человека, от его думы и смыслу, и от себя, и от меня, будет уркнетце имярек, и от моего живота всякие уроки и с промысла. Буйну ветру веяти на поганые немцы, на смоливое пен(ь)е» [1].
Даже всеми нелюбимого “раба б.” в оригинале нет, заметьте :-), но не суть. Суть в том, что очень меня зацепил этот образ. Черный человек, но не как Враг (что банально), а как Защитник. Даже нарисовал Его, в меру своих скромных сил.
Топорков в комментариях к данному заговору пишет следущее: «…в рус. заговорах ОС [Олонецкого Сборника] «черные люди» обычно связаны с миром сверхъестественного и выполняют вполне позитивные функции, помогая человеку избавиться от порчи (№ 80, 103). «Черный человек» фигурирует также в карельско-вепсском заговоре (№ 36). Этот персонаж характерен в целом для вепсских заговоров (Строгальщикова 1988: 99). … В бел. и укр. заговорах от эпилепсии (черная болезнь, черное горе) известен мотив «черный дед/человек шел рубить черный дуб» (ПЗ 2003: 250–251)….
…кон(ь) под ним ворон… — Др.-рус. вороной ‘черный или близкий к черному (о масти лошадей)’ (СРЯ XI–XVII вв. 1976/3: 34; с примером: «И се конь воронъ». Апокал., 31 об. XII в.)’; диал. вороной ‘имеющий темный цвет; черный или темно-коричневый’ (Арх.) (АОС 1987/5: 99); ворон ‘лошадь вороной масти’ (Смол.) (СРНГ 1970/5: 111).
…кнут в руках золот; побивает тот человек всякой урок… — В заговорах с кнутом или плетью часто рисуются Егорий Храбрый, Иисус или сам имярек: «…ты же святый великий Егорей плетью остегни выбуди, выстегай прытко…» (Ефименко 1878: 192, № 54; из стар. ркп.); «Едет святый Георгий Храбрый на сивом коне, плеткою постегивает, копьем погоняет» (Виноградов 1908/1: 39, № 50; ркп. XVIII в.; Костром. губ.); «Этими тридевятью прутами, тридевятью кнутами и 172 Часть 1. Олонецкий сборник тридевятью булатными ножами откалываю, отбаиваю, отговариваю…» (Виноградов 1908/1: 28, № 33; ркп. сер. XIX в.; Олонец. губ.). См. также: (Виноградов 1909/2: 76, № 79, 80; Виноградов 1909/3: 16).»[1].
Два упомянутых заговора из того же сборника, где встречается данный образ: №80 (от порчи) – «Есть река черная, на той на реки на черной есть черной муж, и у того чернаго мужа // (л. 29 об.) есть черной лук, и выстреливает из раба Б(о)жия имярек пристречю и прикосы» и №103 (также от порчи) – «Есть море черное, и с того моря черного выдет черной мужь под заднее окно и под заднюю стену и ударит пятой в стену, и окно отворится, а двери выпрянут вон» [1]. Не стоит думать, что данный образ – это что-то специфическое карело-вепсское. Вряд ли я ошибусь, назвав его универсальным и общеславянским. Например, «в сербских и карпатских заговорах часто упоминается защитник – черный (…) человек в черной (…) шапке с черным (…) мечом»[2].
Нам никуда не деться от того факта, что чёрный цвет ассоциируется с мраком, землёй, смертью и потусторонним миром («Черный цвет – одна из характеристик потустороннего мира, «того света» (ср. макед. църна ‘тот свет’). В заговоре на изгнание болезни покойника, который лежит в гробу в черной хате в черном лесу, просили забрать болезнь: «Мне белы свет, табе чорны лес» (бел. могилев.) [6. С. 159]. Местами изгнания болезней в заговорах являются «черное море» (бел., болг., серб.), «черная земля» (бел., серб.), «черная гора» (болг., серб.), «черное поле» (серб.). По карпатским поверьям, клады сторожат черный орел, черный медведь, большой черный «гад». В некоторых регионах жертвенное животное, предназначенное для обитателей потустороннего мира, должно было быть черного цвета…»[2]). Однако, если копнуть глубже, то выясняется, что черный цвет зачастую выступает и в роли оберега. Это не совсем привычно нам в рамках дуального мышления, в котором злу всегда противопоставляется добро, также как тьме всегда противопоставляется свет, минусу – плюс и так далее. Но подтверждений данной обережной роли черного цвета очень много: «по белорусскому поверью, черная собака, черный кот и черный петух, живущие мирно между собой, оберегают дом от нечистой силы… Чтобы человека (особенно невесту) не сглазили, ставили черной краской точку на лбу или на лице (макед. охрид.). Если ребенок много плакал, мать заворачивала его в черное и выносила вечером на крыльцо (серб.)… Сербы верили, что черная собака охраняет охотника от черта…
При заговаривании и лечении различных болезней, а также в магии использовали предметы и животных черного цвета: от испуга ребенка клали на черный кожух (бел. витеб.); нож в черных ножнах защищал ребенка от испуга (серб.) или от зморы (словен.); черную бусину клали в питье при лечении коклюша (макед.); черную шерсть использовали для избавления от злого демона живака (серб.); черную курицу обносили вокруг посевов от града (серб.)…»[2].
Таким образом, мы видим характерный пример языческого мировоззрения, в котором нет однозначного «добра» и «зла», а есть просто Силы, которые в той или иной могут быть нам полезны. И тьма может защитить и уберечь.
Тут, видимо, не обойтись без упоминания о славянском Чернобоге, который известен по следующей средневековой цитате: «Есть у славян удивительное заблуждение. А именно: во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно, доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своем языке называют дьяволом, или Чернобогом, то есть черным богом.” (Гельмольд, I-52). Даная цитата породила многочисленные домыслы насчет существования у балтийских славян парного Чернобогу – * Белобога. Н.И. Толстой, который специально изучал образ Белого Бога (на южнославянском материале) даже утверждал, что «в славянской традиции белый бог противопоставлялся черной земле, а не черному богу»[3]. В связи с этим полезно привести следующую цитату про древнеегипетского бога Сета: «древнеегипетский Сет, как и древнегреческий Тифон, изображались черными, что собственно и позволило Плутарху использовать имя греческого хтонического божества в качестве замены собственно египетского. А. Голан пишет: «Вероятнее всего, чёрное было приписано Богу земли потому, что он обитал в подземелье, где господствует мрак, темнота, чернота… Да и сама земля чёрная. О том, что в архаических представлениях «чёрное» ассоциировалось не со злом, а с темнотой подземелья, может свидетельствовать, например, хеттское выражение «чёрная земля», которое обозначало мифический подземный мир» [4].
