Иногда можно услышать мнение, что современные городские язычники — это что-то «ненастоящее», в отличие от последователей традиционных форм язычества у марийцев, якутов и др. Порой также противопоставляют городских и деревенских язычников, подспудно подразумевая, что первые дальше от «настоящей» Традиции, нежели вторые.
Конечно, определённая доля здравого смысла в такого рода утверждениях действительно имеется. В самом деле, какой-нибудь охотник с Крайнего Севера, впитавший, что называется «с молоком матери» языческие представления и традиционную обрядность своего народа, выглядит куда более аутентичным, нежели городской интеллигент, пришедший к Родной Вере своих Предков через личный Духовный поиск и самостоятельные философские размышления.
Но, тем не менее, не стоит впадать в крайность, считая оного охотника или деревенского колдуна из средней полосы России в большей степени язычником, нежели городской мыслитель-традиционалист или практик, изучавший методы традиционной Волшбы не по «бабе Нюре» и «деду Щукарю», а по трудам философов, этнографов, этнопсихологов и историков религии. В противном случае нам придётся считать, к примеру, Платона и Аристотеля в меньшей мере язычниками, чем какой-нибудь неграмотный козлопас их эпохи.
В разные времена и в разных местах язычество может принимать формы, наиболее соответствующие окружающему Миру. Мировоззрение жреца, воина, купца и земледельца, — понимая оные не столько как профессии, сколько как психотипы, — различны по определению, что не делает одни из них более «настоящими», а другие менее «настоящими». Традиция всегда иерархична и развивается многогранно, что обусловлено разными свойствами ума человека, а также различными уровнями понимания. Язычество воина, идущего в бой, и его беременной жены, ждущей его дома, в равной степени подлинны, хотя и не одинаковы по форме.
Язычество современного человека не только не может, но и не должно копировать язычество тысячелетней давности. Обряды современного Славянского Родноверия не могут и не должны оцениваться исключительно по шкале их гипотетической «аутентичности», если мы не хотим свести Живую Веру только к исторической или даже театральной реконструкции. Те инструменты воздействия на тело, душу и Дух человека, которые были применимы в древности, в настоящее время могут оказаться не столь действенны, как полагают некоторые романтики, привязанные более к форме, нежели к сути.
Современный горожанин не дальше и не ближе к Богам, чем обитатель сельской глубинки. Живущий ныне где-нибудь в республике Марий Эл, входящей в Российскую Федерацию, «настоящий» марийский язычник, чьи родители с детства водили его в Священную Рощу неподалёку от их села, не ближе и не дальше от Богов, нежели житель современного мегаполиса, пришедший к Вере Предков самостоятельно, не благодаря, но вопреки давлению социальной среды. Каждый человек силён своими индивидуальными чертами, имеет свой внутренний телесный и душевный «инструментарий», которым может работать над собой и окружающим Миром. Единство в многообразии — вот метод, который позволит Традиции жить, не впадая в крайности «пещерной аутентичности» и футуристических фантазий.
Каждый человек, в определённом смысле, рождается язычником и лишь затем некоторые люди, почему-либо оказываясь не в силах принять всю полноту Жизни, взамен естественной Природной Веры — непосредственного Ведания, основанного на самой природе вещей и не имеющего какого-то одного основателя или «пророка», — принимают созданные другими людьми верования в ту или иную фантастическую фигуру персонифицированного «бога», якобы посылающего на Землю своих «пророков» и ограничивающего их поведение своими «заповедями», постепенно разрастающимися в целые «священные писания». Возвращаясь к своим истокам, изучая не только окружающую Живую Природу, но и природу своей души, человек оставляет религии «писаний», ибо встречается с БОЖЕСТВЕННЫМ там, откуда ОНО всегда безмолвно взирает на нас: в глубине своего Вещего Сердца.
