Судить их не берусь — Бог рассудит. Как, впрочем, и всех тех, кто в вере ли, в безверии нетерпим.
Каркнула ворона, прозвенела в ответ тишина. «Добрый знак», — сказал Лютобор. «Приглашает?» — спрашиваю. «Да, конечно». Мягко оседают влажные листья под ногами, небо в сетке березовых тонких ветвей. Уже зима — но все еще глухая осень. У подвесного моста, что над Репинкой, назначена встреча — нынче обряд.
Такие еженедельные обряды собирают не всех членов языческой общины, которых в Обнинске около двадцати человек. Вот праздничные — другое дело. Там и кострище, и песнопения, и жертвоприношения более богатые, и трапеза, и ритуальные бои. Всего в русском язычестве более двухсот праздников. Самые большие, знаменующие четыре солнцеворота, живут в памяти народной и доселе — веселая Коляда, буйный Ярилин День, или Красная Горка, таинственная Купала и сентябрьский Роженичный пир — Радуница, угощение предков. Эта ниточка древней памяти уцелела, сохранилась, и нанизанные на нее бусинки преданий и легенд, как камушки Мальчику-с-Пальчик, помогают вернуться домой, в Дом предков.
Кого сейчас из древних богов, почитаемых нашими предками, мы помним? Перуна разве что. Ну, еще, поднапрягшись, может быть, кто-то вспомнит Велеса — бога скота, хозяина земли и Сварога — небесного кузнеца, бога неба, отца славянских богов. О Святовиде, Хорсе, Стрибоге, Семаргле, Маре, Перепуте, Усене, да и о самом прародителе мира в верованиях предков — Роде, еще о сотне больших и малых божеств — кто ведает? О Кащее — боге подземного солнца и восходящего зерна — лишь сказки детям читаем, не разумея, откуда он там явился. Вот древнегреческих богов — это да. Их знаем, чтить, само собой, не чтим, но Гермесы, Гефесты, Аполлоны наводняют русскую землю в той или иной форме, увековечиваются в вывесках и названиях торговых фирм, ибо — часть мировой культуры. А наши языческие боги — прах и тлен, пустое место, не культура, не корни, ничто.
....От подвесного моста, ступая по влажной листве, мы поднимаемся вверх по течению Репинки. «Вот здесь наше место», — говорит Богумил, верховода общины, останавливаясь у не старого еще дуба, поднявшего руки-ветви к серому небу. «Это не единственное место наших обрядов, — продолжает он. — Есть еще место в Гурьяновском лесу, а основное капище далеко, подальше от людских глаз спрятано. Ибо сейчас черных дел вершится много, прежняя капь наша была разорена, столб пытались поджечь, били бутылки об него, краской обливали». «А вы что?» — «Мы ушли, не в наших правилах капканы ставить и волчьи ямы рыть. Срубили новый столб, уже пятый на моем веку. А рубка — дело ритуальное, на каждый элемент полагается определенное количество ударов топором, от 16 до 36, а вот счет вести запрещено: есть специальные тексты, сечки называются, под них и рубится столб. Например: секу-секу-сечку-высеку-дощечку-честь-перечесть-все шестнадцать-здесь». «Почему же вы столбами называете изображение своих богов? Наверное, правильнее их называть идолами?» Богумил пожимает плечами и отвечает, что слово «идол» так извратили, так испоганили, что в быту его лучше и не употреблять. Еще интересуюсь, а где же тексты теперешние язычники берут для своих обрядов, ведь утрачены они наверное, целиком и полностью. Оказывается, нет, кое-что со хранилось и даже опубликовано. А отсутствующие тексты вполне могут быть восполнены через особое состояние наития.
...Здесь, на месте нынешнего обряда — только красота уходящего в зиму леса, дух былого (говорят, в IV-V веках здесь было два селища, одно угро-финское, другое, чуть поодаль, славянское) и раны, оставленные на земле бульдозером. Богумил становится возле дуба, жрец Лютобор, глава общины Вестрень и обавник (человек, читающий текст) Молнизар — напротив. Я, как человек сторонний, выбираю себе место поодаль, пристраиваюсь на черном сыром пне, для мягкости подложив под себя перчатки Молнизара. Обряд начинается, пегий дог, круживший неподалеку, убегает к своему невидимому хозяину, на соседний пень садится молодая симпатичная ворона, мы переглядываемся с ней, в монотонной распевности Богумила слова разбирать нам трудновато. И вдруг — звуковой всплеск, подхваченный тремя молодыми голосами: «Гой, Троян, есе!» «Гой!». И дальше, всё более отчетливо, явственно и слышимо: «Гой, Троян, есе — Диво небесе — Многослав буди — Житом возроди — Туром понеси — Колом покати. Троян есе гой — Песнема воспой — Троян есе гой — Размети здравой — Да пребуде так — По всея века — По всея века — Стокомонныя». К корням дуба положен хлеб, насыпано зерно, плеснуто пиво — богу здоровья и чистоты Трояну возданы приношения, ему же — поясные поклоны.
Члены обнинской языческой общины «Триглав» особо почитают Трояна. Калужане (там община в два раза больше) — Купалу, вятичи — Велеса, ижевцы — Тура, рязанцы — Макошь, москвичи — Перуна. Общин в России довольно много, с 1991 года они официально разрешены. В волхвы верховоду обнинской общины посвятил Верховный волхв Нижегородской области Андрей Рыбин. Молодые ребята из «Триглава» (самому старшему 25) кроме того еще изучают древнерусские оздоровительномагические системы, в которые входят возгласы, обереги, кручени, плетни, дышни. Некоторые знают своих предков до седьмого колена, немножко занимаются бытовой магией: утром с правой ноги не встают, ночью мусор не выбрасывают, предметы с дороги не поднимают, через порог не здороваются, носят обереги, имена имеют древние, не отцом-матерью данные, а выбранные в соответствии с характером или потребностью в приобретении тех или иных качеств. Есть в общине Везнич. что значит огненный, Силеница — солнечная, Претич — спорщик, Яр, Жива, Добромысл, Родника...
Газета «Вечерний Обнинск»