Мы продолжаем проект, в котором знакомимся с такой Удмуртией, какой её не покажут в официальных этнотуристических маршрутах: с древними легендами, живым язычеством и пугающими современных горожан обрядами. С подлинной историей Карамас–Пельги нас знакомит краевед Елена Белослудцева.
Красавица, батрак и тёлка
Своим названием деревня Карамас–Пельга обязана красивой легенде о влюблённых. Карамасом звали батрака–татарина, который нанялся работать в дом обеспеченного крестьянина–удмурта. Дочь хозяина звали Пельга. Молодые люди полюбили друг друга, но, конечно, родители не позволили девушке выйти замуж за бедняка. Ждать, когда Карамас обзаведётся своим крепким хозяйством, не стали – сосватали Пельгу за нелюбимого, но зажиточного селянина. Тогда Карамас и Пельга решили бежать. Всё сделали по–крестьянски обстоятельно – ушли с тёлкой, которая предназначалась в качестве приданого Пельге (по удмуртским и бесермянским обычаям в приданое за девушкой давали именно тёлку, об этом свидетельствуют даже дошедшие до наших дней древние свадебные напевы–крези родни невесты со словами «тёлка есть – свадьба есть»). Молодые люди уходили, запутывая следы. Помешала успешному побегу злосчастная тёлка. Отвязалась и по привычке вернулась на родной двор – в дом родителей Пельги. Родня девушки пошла по следу коровьих копыт и нашла пристанище беглецов. «Возвращайся!» – приказал Пельге глава рода. «Нет, отец!» – ответила она. По–удмуртски это звучит как «уд дяди». До сих пор так принято называть деревню Карамас–Пельга в эфире удмуртского телевидения.
Слово женщины у удмуртов значит много. Отец вынужден был смириться с тем, что Пельга не вернётся домой, останется с Карамасом. А влюблённым больше не нужно было прятаться, и на том месте, где состоялся их решительный разговор с отцом, они построили свой дом. Со временем вокруг разрослась деревня, в названии которой их имена объединили.
Сейчас о легенде напоминают деревянные скульптуры Карамаса и Пельги, поставленные на въезде в деревню у самого родника Сарали. Историки не могут ни подтвердить, ни опровергнуть эту красивую историю. Считается, что Карамас–Пельгу основали в конце XVII века выходцы из селений Старая Селья (сейчас находится на территории Малопургинского района), Итишево и Судамес–Пельга (сейчас – Киясовский район).
Причём родовые группы из Старой Сельи и Судамес–Пельги жили хотя и рядом, но обособленно, их околотки даже назывались по–разному: Уддяди–Салья и Карамас–Пельга.
Под защитой куалы
Елена Белослудцева краеведом стала совсем не случайно. Ей было необходимо разобраться в хитросплетении собственных корней: её мама происходит из рода удмуртов–язычников Пельга, а папа – из рода крещёных удмуртов Солья. Её бабушка по материнской линии была последней жрицей в большой куале («быдӟым куала») всего рода Пельга.
Бабушка стала жрицей вынужденно. Жрецом и старшим в роду был её муж – дедушка Елены Белослудцевой. Но он ушёл на войну, с которой не вернулся. Остались в братских могилах и другие мужчины рода. А вера предков сохранилась. И чтобы священная куала не пустовала, бабушка приняла на себя обязанности жрицы и исполняла их до самой смерти – а прожила она 93 года.
Язычество на этой земле естественно и не исчезало никогда. Даже в 1930–х, когда большая куала, молельный дом рода Пельга, был превращён в конюшню, удмурты не отказались от своих верований. Их поддерживали даже крещёные удмурты рода Солья – несмотря на то, что в XVIII веке они пришли на это место с собственной православной иконой (огромная редкость и ценность для крещёных инородцев в то время), верили они и в традиционные божества удмуртов, в духов и силу предков – настолько, что, кроме деревянного креста, поставили на своей территории и собственную куалу. И до сих пор в Карамас–Пельге наследники обоих родов, призванные в армию юноши, обязательно повязывают около куалы ритуальное полотенце – чтобы вернуться живыми и здоровыми.
Да и как язычники могли перестать верить, если у них на глазах происходили удивительные и жуткие вещи? Стоило председателю колхоза передать куалу рода Пельга (традиционный для этого вида построек сруб без окон под двускатной крышей) под конюшню, как на следующий день деревянная куала заполыхала сама собой (рядом не было ни одного человека). Дальше – ещё страшнее.
– Председателю колхоза местный житель отрубил голову, – рассказала Елена Белослудцева. – Того повели какие–то высшие силы. Утром пошёл как ни в чём не бывало в лес работать. Местные жители говорили, что он не мог себе найти места. Сказал, что не может работать, и пошёл домой. Но домой не дошёл, зашёл в контору, к председателю колхоза, и сделал своё дело».
Череп в приданое
Одним из традиционных обрядов, которому научила жрица–бабушка Елены Белослудцевой своих родных, стала «третья свадьба», свадьба мертвых. В удмуртской языческой традиции каждый человек отмечает три свадьбы. Первая – рождение, когда он обручается с миром людей. Вторая свадьба – создание семьи с мужчиной или женщиной. Третья свадьба – смерть, венчание с миром предков. И как за невестой, за умершим дают приданое – и отдают его умершим родственникам, чтобы на том свете они жили в достатке, а в ответ помогали обеспечить достаток живым.
Говорят, что в каждой удмуртской деревне третья свадьба проводится по своим правилам. Если умерший – мужчина, то в жертву приносят лошадь. Если женщина – корову или тёлку. Голову жертвенного животного варят в большом котле. Череп нельзя рубить, поэтому голову вываривают, аккуратно переворачивая, чтобы всё мясо отделилось от костей. Затем очищенный от плоти череп несут в священную рощу, вешают на дерево, и род начинает праздновать.
Елена Белослудцева рассказывает, что «третья свадьба» должна проходить так же весело, как и обычная, и, как во многих древних ритуалах, связанных с общением с миром духов и миром предков, в ней используется ряженье:
– Вечером, когда приходят гости, начинается эта свадьба. Гости приносят «приданое», такие детские игрушечные удмуртские наряды. Если умерла женщина, приносят женский наряд, если мужчина – мужской. Гости угощаются за столом, а затем одного из родственников–мужчин обряжают невестой. Поются обрядовые свадебные песни. Заносят перину, на перину кидают монеты, чтобы на том свете умершие родственники жили в достатке. Заносят череп, и «невеста» всех угощает кумышкой. После этого «невесту» везут в рощу, связанную с потусторонним миром. Там на ольху (другое дерево не годится), в которую, по мнению жрецов, вселяется душа родственника, вешают и череп жертвенного животного, и «приданое», и особую воронку, куда складывают угощение для умершего.
Провести этот обряд для участников проекта «напоказ», без настоящего повода, Елена Белослудцева отказалась наотрез. Боится мёртвых:
– Это очень опасно. Тут всё связано с потусторонним миром. Даже говорить об этом просто так, если ты не собираешься проводить обряд или не можешь купить для него корову, не стоит. А если заговорил, «там» обязательно услышат и будут ждать. Если не дождутся, унесут кого–то сами.
P.S. Начавшееся с родниковых источников и историй чудесных исцелений путешествие в Карамас–Пельгу обернулось густым варевом почище гоголевского «Вия» и подтвердило, что в Удмуртии есть места, куда стоит ехать только в возрасте «18+». С этими мыслями и был запланирован следующий маршрут – в Зуевы Ключи (Каракулинский район), самую южную точку Удмуртии, где соседствуют святые ключи и Ведьмина гора, а священные рощи скрывают тайны людей, которые жили в этих местах сотни лет назад. Продолжение следует.
То, что для нас – суеверие, для жителей Карамас–Пельги – повседневная реальность, связанная с личным опытом. Елена Белослудцева, как и многие здесь, носит на одной руке белую нить, заговорённую от дорожных происшествий, на другой – красную, на счастье в доме
