Начало повести о том, как даровал бог победы государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство — Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.
Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как произошла битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог родной христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в прежние времена помогал Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помогал великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.
Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявола, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его врага, как разрушить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что все христиане захотели покорить себя, чтобы не прославилось имя господне средних верных богов. Господь же наш, бог, царь и творец всего существующего, что пожелает, то и исполнит.
Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старого татарина, как царь Батый покорил Русскую землю. И стал ему показывать старых татар, как покорил Русскую землю царь Батый, как Киев взял и Владимир, и Всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, святую церковь осквернил и многие монастыри и села пожег , а во Владимирской соборной церкви златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу как угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, — но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.
Узнав всех от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: нас — тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем", — а не знал того, проклятый, что Господня за руку высокая.
И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми проявлениями, и другие многие орды к великому воинству присоединились к нему и сказали им: «Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!» Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярость, будто неутолимая гадюка злобой дышит. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам свое так: "Пусть не пашет ни одного из вас хлеба, будьте готовы на русский хлеб!"
Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеж и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, глава сына к безбожному Мамаю с великой честью и с многими своими дарами и писал грамоты свои к нему так: "Восточному великому и свободному, царю царю Мамаю — хвалиться! Твой поставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много вас молит Слышал я, господин, что хотите идти на Русскую землю, к своему слуге князю Димитрию Ивановичу Московскому, Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, серебром и богатством многих переполнилась земля Московская, и всеми драгоценностями твоему владению на потребу. «Чтобы отбежать в дальние пределы свои: или в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, великое богатство московское и золото — все в твоих руках будет и твоему войску на потребление. Меня же, раба твоя, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твоего, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обидно принял мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своем обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себя захватил — и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе".
И другой скоро его вестник князь Олег Рязанский со своими письмами, написанными же в грамоте, было так: "К великому князю Ольгерду Литовскому — воздать великую радость! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его". из Москвы и самому владеть Москвою Ныне же, княже, настало наше время, грядет великий царь Мамай. На него и на землю его. , да Муром, который должен проявить княжеству поближе, я же послал своего гонца царю Мамаю с великой честью и со многими дарами, так же, и ты пошел со своим гонцом, и что у тебя есть. из даров, ты пошел к нему, грамоты свои написал, а как — сам знаешь, потому что больше меня понимают в этом".
Князь же Ольгерд Литовский, прознав обо всем этом, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстрое посла царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: "Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебя, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать своего слугу, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и на нашем месте, пусть придет, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича».
Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: «Когда ответит князь Димитрий о приходе царе, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне, когда же придет царь, мы его с явными дарами встретим и с великой честью, и умолим. его, возвращается царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою — то к Вильне, а то к Рязани, и дать нам царю Мамай ярлыки своим и потомкам нашим после нас". Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведущие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу верит с добрыми делами и правду в сердце держится и на бога уповает, то такое человеческое господь не предаёт врагам в уничижении и на осмеянии».
Государь же великий Дмитрий Иванович — добрый человек — образцом был смиренноудрия, небесной жизни князь желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: «Не сотвори ближнему свое зло и не рой, не копай врагу своего ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить».
Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почты, отпустил и написал ответ такой: «Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолите своего недруга Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если Теперь же поддержите вас, чтобы мое имя было царским и силою, вашим клятвой и властью, вашим поражением будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в Америке. Ведь если мне, царю, предстоит победить короля, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. передайте князьям своим слова мои".
После того же, возражая от царя своим князьям, он сказал им: «Царь Мамай приветствуем вас и очень, за восхваление вашего великолепия, благорасположения к вам!» Те же, скудные умом, порадовались суетному привету безбожного короля, не ведая того, что бог дает власть кому пожелает. Теперь же — одни веры, одно крещения, а с безбожным соединением вместе преследовали православную веру Христову. О таких ведь пророк сказал: «Воистину себя отгородили от доброго масличного древа и привились к дикой маслине».
Князь же Олег Рязанский стал торопиться отправляться к Мамаю послову, говоря: «Выступай, царь, скоро на Русь!» Дух говорит великую мудрость: «Путь нечестных погибельнет, они собираются на себя досаду и поношение». Ныне же этого Олега окаянного нового Святополком назову.
И прослышал великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безголовый царь Мамай со многими ордами и князьями со всеми проявлениями, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру и завидуя безголовому Батыю, и сильно опечалился князь великий Дмитрий Иванович из-за нашествия безбожных. И, став пред святою иконою господня образа, что в изголовье его стояла, и, упав на колени свои, стала молиться и сказала: "Господи! Я, грешный, смею ли молиться тебе, смиренный раб твой? Но к кому обращу мою печаль? На тебя надеясь, господи, и вознесу печаль мою Ты лишь, господи, царь, владыка, светодатель, не сотвори нас, господи, того, что отец нам сотворил, навел на них конец и в их злой город Батыя, власть еще и сейчас, господи, тот страх и трепет великих в нас живут, и ныне, господи, царь, владыка, не прогневайся на нас. , знаю ведь, господи, что из-за меня грешного, хочешь всю землю нашу погубить, я согрешил пред тобою больше всех людей. мои, как Иезекии, и укроти, господи, сердце свирепому этому зверю!» Поклонился и сказал: «На господа уповал — и не погибну». за детьми боярскими, и за всеми служилыми людьми, и повелел им скоро быть у себя в Москве.
Князь же Владимир Андреевич прибыл быстро в Москву, и все князья и воеводы. А князь великий Дмитрий Иванович, взяв брата князя Владимира Андреевича, пришел к преосвященному митрополиту Киприану и сказал ему: «Знаешь ли, отче нашего, предстоящее нам испытание великое, — ведь безбожный царь Мамай движется на нас, неумолимую в себе ярость распаляя?» И митрополитический анализ великому князю: «Поведай мне, господин мой, чем вы пред ним провинились?» Князь же великий сказал: «Проверил я, отче, все точно, что все по заветам наших отцов, и даже еще больше, Выплатил дани ему». Митрополит же сказал: «Видишь, господин мой, попущением божьим ради грехов наших, идет он полонить землю нашу, но вам надлежит, князьям православным, тех нечестивых дарами утверждать, хотя бы и вчетверо. Потому что господь дерзким противится, а смиренным благодать подает. Так же случилось, когда-то с Великим Василием в. Кесария: Когда злой отступник Юлиан, идя на персов, решил разрушить город его Кесарию, Василий Великий помолился со христианами всеми господами богу, собрал много золота и взял его, чтобы утолить жадность королева Тот же, окаянный, только сильнее разъярился, и господь. Голова воина его, Меркурия, уничтожила его, И незаметно пронзен был в сердце нечестным, жизнь его жестоко закончилась. же, господин мой, возьми золота, сколько у вас есть, и пошел согласие ему — и скорей формируешь его».
Князь же великий Дмитрий Иванович послал к нечестному царю Мамаю, избранного своим юношей, по имени Захарий Тютчев, испытанием разума и смысла, дав ему много золота и двух переводчиков, знающих татарский язык. Захарий же, дойдя до земли Рязанской, осознал, что Олег Рязанский и Ольгерд Литовский присоединились к поганому царю Мамаю, капитан быстро вестника скрытно к великому князю.
Князь же великий Дмитрий Иванович, услышав ту весть, воскорбел сердцем, и исполнил ярости и печали, и начал молиться: «Господи, боже мой, на тебя надеюсь, правда любящего. является ненавистником и врагом христианского рода, но вот друзья мои близкие задумали против меня, господи, их и меня, я ведь им никакого зла не имею. причина, кроме того, что дары и почести от них приняли, но и им в ответ я тоже дарил. Суди же, господи, по правде моей, пусть покончит злоба грешных».
И, взяв брата своего, князя Владимира Андреевича, пошел во второй раз к преосвященному митрополиту и поведал ему, как Ольгерд Литовский и Олег Рязанский соединились с Мамаем на нас. Преосвященный же митрополит сказал: «А сам вы, господин, не нанес ли какие обиды им обоим?» Князь же великий прослезился и сказал: «Если бы я перед богом грешеном или перед людьми, то перед ними ни одной единой чертой не преступил по закону отцов своих. и не знаю, от чего преумножались против меня, причиняющего мне вред». Преосвященный же митрополит сказал: «Сын мой, господин великий, да осветятся торжествием князя очи твои сердечные: закон божий почитаешь и творишь правду, так как праведен господь, и ты возлюбил правду. Господь справедливость и будет тебе истинным помощником А от всевидящего ока. Господня, где можно закрыться — и твердой рукой его?
И князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и со всеми русскими князьями и воеводами думали, как сторожевую заставукую крепость построить в поле, и руководили в заставу лучших своих и опытных воинов: Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика, Якова Ослябятева и другие с ними закаленных воинов. И повелел им в Тихой Сосне сторожевые службы нести со всяким старанием, и поехать в Орде, и язык добыть, чтобы узнать истинные намерения царя.
А сам князь великий по всей Русской земле быстрых гонцов разослал со своими грамотами по всем городам: «Будьте же все готовы пойти на мой сервис, на битву с безбожными агарянами татарами; соединимся же в Коломне на Успении святой богородицы».
И так как сторожевые отряды задержались в степи, князь великий второй заставу руководил: Клементия Полянина, Ивана Святославича Свеланина, Григория Судакова и другие с ними,- приказав им вскоре прийти. Те же встретили Василия Тупика: ведет язык к великому князю, язык же из людей царского двора, из сановных мужей. И сообщает великому князю, что Мамай неотвратимо надвигается на Русь и что записаны друг с другом и соединились с ним Олегом Рязанским и Ольгердом Литовским. А не спешит царь оттого идти, что дожидается осень.
Услышав же из языка такое известие о нашем явлении безбожного царя, великий князь стал утешаться в боге и призван к твердости брата своего князя Владимира и всех князей русских, говоря: православную веру, как Евстафию Плакиде просветил он всю землю Русскую святым крещением, извел нас от мучений; Если кто за нее пострадает, тот в будущей жизни ко святым ученикам первым за веру Христову будет приписан, я же, братья, за веру Христову хочу пострадать даже и. до смерти». Они же ему ответили все согласно, говоря одними устами: «Воистину ты, государь, исполняй закон божий и соблюдение евангельской заповеди, власть сказал господь: «Если кто пострадает от моего ради, то после воскресения сторицей получит вечную жизнь». «Сегодня готовы умереть с тобою и возглавить свою позицию за святую христианскую веру и за твою великую обиду».
Князь же великий Дмитрий Иванович, услышав это от брата своего князя Владимира Андреевича и от всех князей русских, что решается за веру сразиться, — повелел всему войску своему быть в Коломне на Успение святой богородицы: "Сегодня пересматриваю полки и каждую полку воеводу назначу". И все, многие люди, которые называют одних устами, сказали: «Дай же нам господи, решение это исполнить ради твоего святого!»
И пришли к нем князья Белозерские, готовы они к бою, и прекрасно снаряжено войско князь Федор Семенович, князь Семен Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский и андомские князья; Пришли и ярославские князья со своими полками: князь Андрей Ярославский, князь Роман Прозоровский, князь Лев Курбский, князь Дмитрий Ростовский и прочие многие князья.
Тут же, братья, стук стучит и гром гремит в славном городе Москве — то идет сильная работа великого князя Дмитрия Ивановича и гремят русских сыновей своими золочеными разновидностями.
Князь же великий Дмитрий Иванович, взяв с собой брата своего, Владимира Андреевича, и всех князей князей русских, поехал к живоначальной Троице на поклон к отцу своему духовному, преподобному старцу Сергию, благословение получить от святой тех обителей. И попросил его преподобный игумен Сергий, чтобы он слушал святую литургию, потому что был тогда день воскресный и чтилась память святых мучеников Флора и Лавра. По окончании же литургии просили святого Сергия со всем, что я беру великого князя, чтобы откушал хлеб в доме живоначальной Троицы, в обителях его. Великий же был в замешательстве, вынужденный пришлю к немым вестникам, которые уже представлялись погаными татарскими князьями, и просил он преподобного, чтобы его отпустили. И ответил ему преподобный старец: «Это твое промедление для твоего послушания обернется. Потому что еще не сейчас, господин мой, смертный венец носит тебя, но через несколько лет, и для многих других теперь уж венцы плетутся». Князь же великий откушал хлеб у них, а игумен Сергий в то время велел воду освящать с мощей святых мучеников Флора и Лавра. Князь же великий скоро из трапезы встал, и преподобный Сергий окропил его священной водою и все христолюбивое его войско и осенил великого князя крестом Христовым — знамением на челе. И сказал: «Пойди, господин, на поганых половцев, призывающая бога, и господь бог будет вам помощником и заступником», и добавил ему тихо: «Победишь, господин, супостатов своих, как подобает тебе, государь наш». Князь же великий сказал: «Дай мне, отче, двух воинов из своего братства — Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу, тем ты и сам нам поможешь». Старец же преподобный велел тем обоим быстро готовиться идти навстречу с великим князем, потому что были известны в собраниях ратников, а не одно время встреч. Они же в тот час послушались преподобного старца и не отказались от его повеления. И дал он им вместо оружия тленного нетленного — Христов, нашитый нахимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя. И передал их в руки великого князя, и сказал: «Вот вам мои воины, а ваши избранники», — и сказал им: «Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины за веру Христову и за все православное христианство с погаными». половцы». И упал Христовым знамением все войско великого князя — мир и благословение.
Князь же великий возвеселился сердцем, но никому не поведал, что сказал ему преподобный Сергий. И он пошел в славный свой город Москву, радуясь благословению святого старца, как будто сокровище непохищаемое получило. И, вернувшись в Москву, пошел с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, к преосвященному митрополиту Киприану, и показал ему тайно все, что лишь сказал ему старец святой Сергий, и какое благословение дало ему и всему его православному войску. Архиепископ же повелел слова сохранить в тайне, никому не говорить.
Когда же наступил четверг, 27 августа, в день памяти святого отца Пимена Отшельника, в тот день князь великий решил выйти на безбожные татары. И, взяв собою брата своего князя Владимира Андреевича, стал в церкви святой Богородицы пред таким господним, восстановив руки на груди, потоки слез проливая, молясь, и сказал: "Господи боже наш, владыко великий, твердый, воистину ты — царь славы, помилуй нас, грешных, когда унываем, к тебе единому прибегаем, Вдруг спасителю и благодетелю, из-за которого твоей рукою мы сотворены. Но знаю я, господи, что прегрешения мои уже покрывают голову мою, и теперь не оставь нас, грешных, не отступи от нас. Помогите мне, господи, победите над моими врагами, пусть и они познают славу вашей». И тогда приступил к чудесному образу госпожи богородицы, которую написал Лука-евангелист, и сказал: "О чудесная госпожа богородица, всего человеческая заступница, — принципиально благодаря тебе познали мы истинного бога нашего, воплотившегося и рожденного тобою. Не отдай же, госпожа, Наши города в разорении поганым половцам, да не осквернят святых твоих церквей и верий христианской. Умоли, госпожа богородица, сын твоего Христа, бог наш, чтобы смирить его сердца врагов наших, да не будет держать их над нами, и ты, госпожа наша пресвятая богородица, пошла нам на помощь и нетленною своей ризою покрою нас, чтобы мы не боялись. Ран, на тебя ведь надеется, что твои мы рабы Знаю же я, госпожа, если захочешь — поможешь нам против злых врагов, этих поганых. половцев, которые не призывают думать имя; мы же, госпожа пречистая богородица, на твою надежду и на твою помощь. Ныне выступаем против безбожных язычников поганых татар, умоли же ты сын своего, бог наш». И потом к гробу блаженного чудотворца Петра-митрополита и, сердечно к нему припадая, сказал: «О чудотворный святитель Петр, по милости божьей непрестанно творишь чудеса. теперь на меня ополчились супостаты поганые, и твой город решил приготовить оружие. Тебя ведь господь показал следующему поколению нашим. возжег тебя нам, светлую свечу, и поставил на подсвечнике высокую светить всю землю Русскую. сильны твои мы паства". И, окончив молитву, поклонился преосвященному митрополиту Киприану, архиепископ же благословил его отпустить в поход против поганых татар; и, перекрестив ему чело, опал его Христовым знамением,и возглавил богосвященный собор свой с крестами, и со святыми иконами, и со священной водой во Фроловских воротах, и в Никольских, и в Константино-Еленинских, чтобы каждый воин был признан благословенным и святою водою окропленным.
Князь же великий Дмитрий Иванович с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, пошел в небеса церковного воеводы архистратига Михаила и бил челом святым образует его, а потом приступил к гробам православных князей, прородителей своих, так слезно говоря: "Истинные охранители, русские князья, православной веры христианской поборники, родители наши Если имеете дерзновение предстоять Христу, то! Помолитесь теперь о нашей горе, ужасное великое нашествие грозит нам, вашим детям, и ныне помогаете нам». И, как было сказано, из обновленной церкви.
Княгиня же великая Евдокия, и Владимира княгиня Мария, и другие православные князья княгини, и многие жены воеводы, и боярыни московские, и жена рабыня стояли тути, провожая, от слез и кликов сердечных не могли и слова сказать, высшее прощальное поцелование. И остальные княгини, и боярыни, и жены-слуги так же сделали со своими мужьями прочное целование и вернулись вместе с великой княгиней. Князь же великий, еле удерживаясь от слез, не стал плакать при народе, в сердце же его сильно просился, утешая свою княгиню, и сказал: «Жена, если бог за нами, то кто против нас!» И сел на лучшее свое коня, и все князья и воеводы сели на коней своих.
Солнце ему на востоке ясно сияет, путь ему показывает. Тогда ведь как соколы сорвались с золотыми колодками из каменного града Москвы, и взлетели под синие небеса, и возгремели своими королевскими колокольцами, захотели ударить по большим стадам лебединые и гусиные: то, братья, не соколы вылетели из каменного града Москвы, то выехали русские удальцы со своим государем, с великим князем Дмитрием Ивановичем, а приехать захотели на великую силу татарскую.
Князь же белозерский отдельно со своим войском выехали; привычным внешним видом войск. Князь же великий отпустил брата своего князя Владимира дорогою на Брашево, а белозерских князей — Болвановскою дорогою, а сам князь великий пошел на Котел дорогою. Перед ним солнце ярко сияет, а вслед за ним тихий ветерок веет. Потому же разлучился князь великий с братом своим, что не пройти им было дорого.
Княгиня же великая Евдокия со своею невесткою, княгинею Владимирой Марией, и с воеводскими женами, и с боярынями взошла в златоверхий свой терем в набережной и села на рундуке под стекольчатыми окнами. Ибо уже в последний раз видит великого князя, слезы проливая, как речной поток. С великою печалью, приложив руки к груди, говорит: "Господи боже мой, всевышний творец, взгляни на мое смирение, удостой меня, господи, увидь вновь моего государя, славнейшего среди людей великого князя Дмитрия Ивановича. Помоги же ему, господи, своей". Твердой победой над вышестоящими над ним поганых половцев И не допусти, господи, того, что за много лет до этого было, когда. страшная битва была у князя русского на Калке с погаными половцами, с агарянами; и теперь избавь, господи, от аналогичных бед, и спаси, и помилуй! Не дай же, господи, погибнуть сохранившемуся христианству, и пусть славится имя твое святое на Русской земле! ! Со временем той калкской беды и страшного побоища татарского и ныне уныла Русская земля, и нет уже у нее надежды ни на кого, но только на тебя, всемилостивого бога, принципиально ты можешь оживить и умертвить. Я же, грешная, имею теперь две маленькие ступени, князя Василия и князя Юрия: если встанет ясное солнце с юга или ветер повеет с запада — ни то, ни другое не сможет еще вынести. Что же тогда я, грешная, поделаю? Так вернулись они, господи, отец их, великого князя, тогда здоровый, и земля их спасется, и они всегда будут царствовать».
Великий жеь отправился, захватив собою мужей знатных, московских купцов — суржан князь десять человек как свидетелей: что бы бог ни устроить, а они говорятт в дальних странах, как купцы знатные, и были: первый — Василий Капица, второй — Сидор Алферьев, третий — Константин Петунов, четвертый — Кузьма Ковря, пятый — Семен Антонов, шестой — Михаил Саларев, седьмой — Тимофей Весяков, восьмой — Дмитрий Черный, девятый — Дементю Саларев и десятый — Иван Шиха.
И двинулся великий Дмитрий Иванович по большой дальней дороге, а за ним скоро пойдут русские сыновья, будто медвяные князья чаши пьют и гроздья виноградные есть, желая себе чести добыть и славного имени: уже ведь, братья, стук стук и гром гремит на ранней заре, Князь Владимир Андреевич через Москву-реку переправляется на добром транспорте на Боровском.
Князь же великий пришел в Коломну в субботу, в день памяти святого отца Моисея Эфиопа. Тут уже были многие воеводы и воины и встретили его на речке Северке. Архиепископ же коломенский Геронтий со всем своим клиром встретил великого князя в воротах традиционных живоносных крестов и со святыми иконами, и осенил его живоносным крестом, и молитву сотворил: «Спаси, боже, люди такие».
Наутро же князь великий повелел выехать всем воинам на поле к Девичьему монастырю.
В святое же воскресение после заутрени зазвучали многие трубы боевые, и литавры загремели, и зашумели расшитые знамена в саду Панфилова.
Сыновья же русские вступили в обширные поля коломенские, но и тут не вместиться огромному войску, и невозможно было никому очами окинуть рати великого князя. Князь же великий", въехал на возвышенное место с братом своим, семом князем Владимиром Андреевичем, видя такое множество людей снаряженных, возрадовался и назвал каждого полку воеводу. Себе же князь великий взял командование под белозерских князей, и в полк правых руках назвал брата своего князя. Владимира и дал ему под командование ярославских князей, а в полк левой руки звали князя Глеба Брянского Передовой же полк — Дмитрий. Всеволодович да брат его Владимир Всеволодович, с коломенцами — воевода Микула Васильевич, владимирский же воевода и юрьевский — Тимофей Волуевич, костромского воевода — Иван Родионович Квашня, переяславский же воевода -Андрей Серкизович А у князя Владимиры Андреевича воеводы: Данило Белеут, Константин Кононов. , князь Федор Елецкий, князь Юрий Мещерский, князь Андрей Муромский.
Князь же великий, раздал полки, повелел через Оку-реку перенаправляться и при казал каждой полке и воеводам: «Если же кто пойдет по Рязанской земле,- не коснитесь им ни одного волоса!» И, взяв благословение от архиепископа коломенского, великий перешел реку Оку со всеми указаниями князя и отправил в поле третью заставу, лучших своих витязей, чтобы они сошлись со сторожей татарской в степи: Семена Медика, Игнатия Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина , Петрушу Чурикова и других многих с ними удалых наездников.
Сказал же князь великий брат своему князю Владимиру: «Поспешим, брате, согласие безбожным язычникам, поганым татарам, и не отвернем лица свои от наглости их, а если, брате, и смерть нам суждена, то не без пользы, не без замысла для нас» эта смерть, но в жизни вечная!" А сам государь князь великий, в то же время, призывал родственников своих на помощь — святых страстотерпцев Бориса и Глеба.
Князь же Олег Рязанский услышал, что князь великий соединился со всем этим и следует принять безбожное царю Мамаю да к тому же вооружению твердое своею верою, которая на бога-вседержителя, всевышнего творца, со всей надеждой возлагает. И начал остерегаться Олег Рязанский и с места на место переходить с единомышленниками, так говоря: "Вот если бы нам можно было послать весть об этой напасти многоразумному Ольгерду Литовскому, узнать, что он об этом думает, да нельзя: перекрыли нам путь. Думал я по старинке, что не следует русским князьям на восточном царе подниматься, а теперь как все это понять?
Отвечали ему бояре его: «Нам, княже, отправили из Москвы за пятнадцать дней до сегодняшнего дня, — но мы боялись вам передать, — о том, что в вотчине его, близ Москвы, монаха Сергея зовут, весьма прозорлив он. меры и вооружил его, и из своих монахов дал ему помощников». Услышав же то, князь Олег Рязанский случайно и на бояре своих осердился и разъярился: "Почему мне не поведали до сих пор? Тогда бы я командовал нечистивому царю и умолил его, и никакое бы зло не приключилось! , но не я один ослабел умом, но и больше меня разумный Ольгерд Литовский, но, однако, он почитает веру латинскую Петра; Гугнивого, я же, окаянный, познал истинный закон божий! сотворившего небо, и землю, и всю тварь, присоединился ныне к нечестивому царю, решившему попрать закон божий! помыслу поверил себя? Если бы теперь великому князю предложил помощь, то он никоим образом не примет меня, потому что узнал об измене моей. Если же присоединюсь к нечестивому царю, то воистину стану как прежний гонитель Христовой веры, и тогда поглотит меня земля живым, как Святополка: не только княжения лишены буду, но и жизнь лишусь, и брошен буду в геенну огненной мучиться. Если же господствует над ними, то никто их не одолеет, да еще и прозорливый монах обеспечит ему молитвой своей! Если же никому из них помощи не показать, то впредь от них обоих, как можно устоять? А теперь я так думаю: кому из них господь поможет, к тому и я присоединюсь!"
Князь же Ольгерд Литовский, в согласии с прежним замыслом, собрал литовцев много и варягов, и жмуди и пошел на помощь Мамаю. И пришел в город Одоеву, но услышал, что великие собрали великое множество воинов, — весь князь русский и словен, да пошел к Дону против царя Мамая, — услышал также, что Олег испугался, — и стал тут с тех пор недвижимо, и понял тщетность своих помыслов, о союзе их с Олегом Рязанским, теперь сожалел, метался и негодовал, говоря: "Если человеку не хватает своего ума, то напрасно" чужой ищет ума: ведь никогда не бывало, чтобы Литву поучала Рязань! Ныне же свел меня с ума Олег, а сам и пуще погибший. Так что теперь побуду я здесь, пока не получилось о московской победе».
В то же время прослышали князья Андрей Полоцкий и князь Дмитрий Брянский, Ольгердовичи, что великая беда и забота отяготили великого князя Дмитрия Ивановича Московского и все православное христианство от безбожного Мамая. Были же мы князем своим князем, князем Ольгердом, нелюбимы из-за мачехи их, но ныне богом возлюблены были и святое крещение принято. Они, будучи такими колося плодоносными, сорняком подавляются: живя среди нечестия, не могли плода достойного породить. И посылает Андрей к брату своему, князю Дмитрию, тайно письмо маленькое, в нем же написано так: "Знаешь князя, брат мой возлюбленный, что отец наш отверг нас от себя, но отец наш небесный, господь бог, сильней возлюбил нас и просветил святым крещением, дав нам закон свой,- чтобы жить по нему, и отрешил нас от пустой суеты и от нечистой пищи, мы же теперь за то богу воздадим? брат, на подвиг благой для подвижников церковных, христианские источникиства, пойдем, брате, на помощь великому князю Дмитрию Московскому и всем православным христианам, исход большая беда наступила для них от поганых изилтян, да еще и отец наш с Олегом Рязанским присоединились к безбожным и преследователям Нам, брате, следует святое писание исполнить, говорящее: "Братья, в бедах отзывчивы". будь!" Не сомневайся, брат, если отцу мы противимся, ведь вот как евангелист Лука передал слова господа нашего Иисуса Христа: "Преданы будут родителями и братьями и умрете за имя мое; претерпевший же до конца — спасется!" Выберемся, брат, от давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодито""' Христову винограду, возделанному рукою Христовой. Теперь ведь, брат, устремляемся мы не земной ради жизни, а почести в небесах желая, которое господь дает творящую ему революцию».
Князь же Дмитрий Ольгердович, прочитав письмо брата своего старшего, возрадовался и заплакал от радости, говоря: «Владыко, господи человеколюбец, дай же рабамм твое желание осуществить таким путем подвиг этого благого, что открыл ты брату, выраженному старшему!» И велел мой послу: «Скажи брату мое, князь Андрею: готов я сейчас же по твоему приказу, брат и господин. Сколько есть войск, то все вместе со мной, потому что по божьему промыслу собрались мы для предстоящей войны с дунайскими татарами. еще скажи брату мое, слышал я также от пришедших ко мне сборщиков меда из Севрской земли, Говорят, что уже великий князь Дмитрий на Дону, там дождаться дождя хочет злых сыроядцев. И нам следует идти к Северу и там соединиться: надо держать путь к Северу, и таким образом утаемся от своего отца, чтобы не помешал нам постыдно".
Через несколько дней сошлись оба брата, как решили, со всеми достижениями в Северной земле и, свидеясь, порадовались, как некогда Иосиф с Вениамином, видя с собой множество людей, бодрых и снаряженных умелых ратников. И быстрое соблюдение Дона, и догнали великого князя Дмитрия Ивановича Московского еще на этой стороне Дона, на месте, называемом Березуй, и тут соединились.
Князь же великий Дмитрий с братом своим Владимиром возрадовались обе радостию великой такой милости божьей: ведь невозможно так просто быть, чтобы дети отца уезжали и перехитрили его, как некогда волхвы Ирода, и пришли к нам на помощь. И всеми дарами почтил их, и поехали своей дорогой, радуясь и славя святого духа, от земного уже всё отрешилась, ожидая бессмертия своего иного искупленья. Сказал же им князь великий: "Братья мои милые, по каким нуждам пришли вы сюда?" Они же ответили: «Господь бог послал нас к тебе на помощь!» Князь же великий сказал: «Воистину подобны вы праотцу навстречу Аврааму, который быстро Лоту помог, и еще вы подобны доброму великому князю Ярославу, который отомстил за кровь братьев своих». И в этот раз он послал такую новость князь великий в Москву преосвященному митрополиту Киприану: «Ольгердовичи — князья пришли ко мне со стороны моего отца». И вестник быстро добрался до преосвященного митрополита. Архиепископ же, услышав о том, встал на молитву, говоря со слезами: «Господи владыко человеколюбец, потому что противны нам ветры в тихие превращаешь!» И я послал во все соборные церкви и монастыри повелел усердно молиться, творить день и ночь, чтобы все держалось-богу. И послал в монастырь к преподобному игумену Сергию, чтобы внять их молитвам богу. Княгиня же великая Евдокия, услышав о том великом божьем епископии, начала щедрые милостыни раздаваться и постоянно пребывать в святой церкви, молясь день и ночь.
Это же снова уходит и по-прежнему возвращается.
Когда князь великий был на месте, называемом Березуй, за четверть три поприща от Дона настал уже пятый день месяца сентября — день памяти святого пророка Захария (в тот же день и убийство предка Дмитрия — князя Глеба Владимировича), и прибыли двое из его сторожен заставы Петр Горский и Карп Олексин пришли на знатном языке из числа сановников царского двора. Рассказывает тот язык: «Уже царь Кузьмине гати стоит, но не торопится, поджидает Ольгерда Литовского да Олега Рязанского; рассуждая сведениями, полученными от Олега, о твоих сборах царь не ведает и встречи тобою не ожидает; через три же дня должен быть на Дону». . Князь великий спросил его силе царской, и тот ответил: «Несчетное множество войск его силы, никто их не сможет перечесть».
Князь же великий стал совещаться с братом своим и так вновь станенною братьею, с литовскими князьями: "Здесь ли и дальше остаемся или Дон перейдем?" Сказали ему Ольгердпвичи: "Если хочешь твердого войска, то прикажи за Дон перейти, чтобы не было ни одной мысли об отступлении; о великой же силе врага не раздумывай, силу не в силе бога, но в правду: Ярослав, перейдя реку, Святополка" победил, прадед твой, князь великий Александр, Неву-реку перейдя, победил король, и тебе, призывая бога, следует сделать то же самое, И если разобьем. враг, то все спасаемся, если же погибнем, то все косвенно смерть примем — от князей и до простых людей Видно, какое великое множество избранных витязей в войске твоем».
И князь великий приказал войскам по всему миру через Дон переправиться.
А в это время разведчики поторапливают, судя по всему, поганые татары. И многие сыны русские возрадовались получить великую, чаю желанного своего подвига, о котором еще на Руси воины.
В течение нескольких дней многие волки стекались туда, завывая страшно, беспрерывно каждую ночь, предчувствуя грозу великую. У храбрых людей в войсках сердце укрепляется, другие люди же в войсках, я услышал грозу, совсем приуныли: ведь небывалая рать собралась, безумно перекликаются, и галки своими словами говорят, и орлы, во множестве с устья Дона слетела, по воздуху паря, клекчут , и многие звери свирепо воют, ожидая того дня грозного, богом предопределенным, в котором надо лечь тело Электрическая: такое будет кровопролитие, словно вода морская. От того-то страха и ужаса великие деревья преклоняются и трава растет».
Многие люди из-за границы войска печалятся, предвидя свою смерть.
Начали же поганые половцы в великом унынии сокрушаться о конце своей жизни, потому что, если умрет нечестный, то исчезнет память о нем с шумом. Правоверные же люди еще и больше воссияют в радости, ожидая уготованного им чаяния, прекрасных венцов, о которых поведал великому князю преподобному игумену Сергию.
Разведчики же поторапливают, ситуации уже близко поганые и вс± кажутся. А в шестом часу дня примчался Семен Мелик с ним дружиной, а за гналось много татар: нагло гнались почти до наших войск, и лишь русские только увидев, вернулись быстро к царю и сообщили ему, что князья русские изготовились к бою у Дона. Ибо божьим промыслом создал великое множество людей, расставленных и посланных царю: «Князей русских войск вчетверо нашей большей сборища». Тот же нечестивый царь, распаленный дьяволом себе на пагубу, вскричав вдруг, так заговорил: "Таковы мои силы, и если не одолею русских князей, то как возвращусь восвояси? Позора своего не перенесу!" — и повелел поганым своим половцам готовиться к бою.
Семен же Мелик поведал князю великому: «Уже Мамай-царь на Гусин брод, и одна только ночь между нами, исход к утру он дойдет до Непрядвы. Тебе же, государю великому князю, следует сейчас изготовиться, чтобы не застали врасплох поганые».
Тогда начал князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и с литовскими князьями Андреемом и Дмитрием Ольгердовичами жидкость до шестого часа полки расказывала. Некий воевода пришел с литовскими князьями, по имени Дмитрий Боброк, родом из Волынской земли, который знатным был полководцем, хорошо он расставил полки, по достоинству, как и где кому подобает стоять.
Князь же великий, взяв с собой брата своего, князя Владимира, и литовских князей, и всех князей русских, и воевода и взъехал на высокое место, увидел образ святых, шитых на христианских знаменах, хотя какие светильники постоянны, светятся в лучах солнца; и стяги их золоченые шумят, расстилаясь, как облаки, тихо трепеща, словно хотят промолвить; богатыери же русские стоят, и их хоругви, точно живые, колышутся, вроде бы такие же русские сыновья, будто вода, что при ветре струится, шлемы золоченые на головах их, словно заря утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же шлемов их, как пламя огненное, колышутся.
Горестно же видеть и жалостно зреть на подобные русские собрания и устройство их, ибо все единодушны, один за другого, друг за другого хотят Егеря, и все единогласно говорят: Победа, брось под ноги ему врагам-амаликетянам, как некогда кроткому Давиду». Всем этим делились литовские князья, говоря себе: «Не было ни до нас, ни при нас и после нас не было такого войска устроенного.
Князь же великий, увидев свои полки достойно устроенными, сошел с коня их и пал на колени свои прямо перед большой полкой черного знаменем, на котором вышит образ владыки господа нашего Иисуса Христа, и из силы души стал взывать громогласно: «О владыка-вседержатель! Взгляни проницательным оком на людей, что твою десницу сотворил и твою кровью эти искуплены от служения дьяволу.
Вслушайтесь, господи, в звуке нашей молитвы, обратитесь лицом к нечестным, которые творят злые рабы с вашими. И ныне, господи Иисусе, молюсь и поклоняюсь твоему святому, и пречистой Твоей матери, и всем святым, угодившим тебе, и твердому и необоримому заступнику, и молебнику за нас, тебя, русского святителя, нового чудотворца Петра! На милость нашей надеясь, дерзаем взывать и славить святое и прекрасное имя твое, и отца, и сына, и святого духа, нынешнего и присно, и в веках вековых! Аминь!"
Окончив молитву и сев на коня, стал он по полкам ездить с князьями и воеводами, и всякая полку говорила: "Братья мои милые, сыны русские, все от мала и до великого! Уже, братья, ночь наступила, и день грозный обоснован — в В эту ночь бдите и молитесь, мужайтесь и крепитесь, господь с нами, сильные в битвах. Здесь оставайтесь, братья, на местах своих, без смятения. теперь изготовляется, утром ведь уже невозможно будет приготовиться: внешние гости наши уже представляются, стоят на реке на Непрядве, в полях Куликова изготовились к бою, и утром мы с ними питаемся основной чашу, друг друг управляющую, ее ведь, друзья мои, еще на Руси мы возжелали. Сейчас, братья, уповайте на бога живого, мир вам пусть будет с Христом, так как утром не замедлят на нас поганые сыроядцы».
Ибо уже ночь наступила светоносного праздника Рождества святой богородицы. Осень тогда затянулась, и днями светлыми еще радовалась, была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо, и туманы из роз встали. Ибо истина сказала пророку: «Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная».
И сказал Дмитрий Волынец великому князю: "Хочу, государь, в ночь этому примету свою проверку" — а уже заря померкла. Когда наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собой только великого князя, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и повернувшись на татарскую сторону, услышал стук громкий, и кликаясь, и вопль, словно торжища сдвигаются, словно город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно очень, по правой стороне войска татарского вороны кличут и хон птичий, очень громкий, а полевая сторона, будто горы шатаются — страшный громкий, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещает. И сказал князь великий Дмитрий Волынцу: "Слышим, брат,- гроза страшная очень",- и светил Волынец: "Призывай, княже, бога на помощь!"
И обратился он к английскому войску — и была тишина великая. Спросил тогда Волынец: "Видишь ли что-нибудь, княже?" — тот же ответил: "Вижу: много огненных зорь поднимается..." И сказал Волынец: "Радуйся, государь, добрые это знамения, только бога призывай и не оскудевай верою!"
И снова сказал: «И еще у меня есть примета проверки». И сошел с коней, и приник к земле правым ухом на долгое время. Поднявшись, поник и тяжело смотрел. И спросил князь великий: "Что там, брат Дмитрий?" Тот же молчал и не хотел говорить ему, князь же великий долго понуждал его. Затем он сказал: «Одна примета тебе на пользу, другая же — к скорби. вдруг вскрикнула громким печальным голосом, точно в ту ночь, так что горестно слышу очень Я ведь до сих пор многими этими приметами битв проверен, оттого и считаю. на милость Божию-молитвою святых страстотерпцев Бориса и Глеба, родичей ваших, и остальных чудотворцев, русских хранителей, я жду поражения поганых татар. А твоего христолюбивого войска много падет, но, однако, твой верх, твоя слава будет".
Услышав это, князь великий прослезился и сказал: «Господу богу все возможно: все мы дышим в его руках!» И сказал Волынец: "Не следует тебе, государю, этой войску, но только каждому воину прикажи богу молиться и святых его угодников взывать о помощи. : Ведь и есть оружие на противников, которые утром видятся с нами".
В ту же ночь некий муж по имени Фома Кацибей, разбойник, поставил задачу охранять великим князем на реке Чурове за мужество его для верной охраны от поганых. Его исправляя, бог удостоил его в ночь на это зрелище дивое. Стоя на возвышенном месте, он увидел облако, с востока идущее, большое, как будто какие-то войска к западу шествуют. С южной стороны пришли двое юношей, одетые в светлые багряницы, лица их сияли, как солнце, в ближних руках острые мечи, и сказали предводителям войска: "Кто вы велели бороться с отечеством нашего, который нам господь даровал?" И начали их рубить и все порубили, ни один из них не спасся. Тот же Фома, с тех пор удрён и благоразумен, уверовал в бога, а о том видении рассказал наутро великому князю одному. Князь же великий сказал ему: "Не говорите того, друже, никому", — и, воздев руки к небу, стал плакать, говоря: "Владыко господи человеколюбец! Молитв ради святых мучеников Бориса и Глеба помогли мне, как Моисею на амаликетян, и как старому Ярославу на Святополке, и прадеду произнес великому князю Александру похвального короля римского, пожелавшего Не по грехам же мои воздай мне, но излей на нас милость свою, простри на нас парламентие свое, не дай нам в осмеяние врагам нашим, чтобы не издевались над нами врагами нашими, не сказали стране неверных: "Где же бог" , на которых они так надеялись" Но помогите, господи, христианам, им ведь славятся имя ваше святое!"
И отослал князь великий брат своего, князя Владимира Андреевича, вверх по Дону в дубраву, чтобы там затаился полк его, дал ему лучших знатоков из своей свиты, удалых витязей, физических воинов. А еще с ним отправил знаменитого своего воеводу Дмитрия Волынского и многих других.
Когда же настал месяц сентября в восьмой день, великий праздник Рождества Христова богородицы, на рассвете пятницы, когда всходило солнце и туманное утро, начали христианские стяги развеваться и боевые палаты во множестве выступали. И вот уже русские кони взбодрились от звука трубного, и каждый воин идет своим под знаменем. И радостно было видеть полки, выстроенные по совету твердого воеводы Дмитрия Боброка Волынца.
Когда же наступил час второго дня, раздались звуки труб в соседних войсках, но татарские трубы словно онемели, а русские трубы загремели громче. Полки же еще не поддерживают друг друга, потому что утро было туманное. А в это время, братья, земля стонет страшно, грозу великую предрекает на востоке от Солнца до моря, на западе до самой Дуной, и огромное поле Куликово прогибается, а река выступала из берегов своих, потому что никогда не было стольких людей на месте том .
Когда же князь великий пересел на лучшую коню, поехал по полкам и говорил в великой печали сердца свои, то слезы потоками текли из очей его: ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцы победными увенчает нас Христос-бог и спаситель душ наш».
Укрепив полки, снова вернулся под свое имя черное, и сошел с коней, и на другую коня сел, и сбросил себя с царской одежды, и в другую оделся. Прежнего же коня своего отдал Михаилу Андреевичу Бренку и ту одежду на него воздел, потому что любил его сверх меры, и знамя свое черное повелел вооруженосцу его над Бренком держать. Под тем знаменем и убитым был вместо великого князя.
Князь же великий стал на своем месте, и, сняв с груди свой живоносный крест, на котором были изображены страдания Христовы и в котором находился кусочек живоносного древа, восплакал горько и сказал: "Итак, на тебя надеюсь, живоносный господен крест, в том же Видевший явившегося греческого царю Константину, когда он напал на бойца с нечестными, и чудесным твоим видом победил их. так, господи, и покажите милость свою на рабе вашему!"
В это же время пришел к нему посланный с грамотами от преподобного старца игумена Сергия, в грамотах написано: «Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску – мир и благословение!» Князь же великий, прослушав назначение преподобного старца и расцеловав посланца с любовью, тем письмом укрепился точно какими-нибудь твердыми бронями. А еще дал посланный старец от игумена Сергия хлебец пречистой богородицы, князь же великий принял хлебец святой и простер руки свои, вскричав громогласно: «О великое имя всей святой троицы, о пресвятая госпожа богородица, помоги нам молитвами обителей и преподобного игумена Сергия; боже, помилуй и спаси души наши!"
И сел на лучшее свое коня, и, взяв копье свое и палицу железную, выехал из рядов, хотел раньше всех сразиться с самим погаными от великой печали свою душу, за свою великую обиду, за святую церковь и христианскую веру. Многие же русские богатыри, удержав его, помешали ему сделать это, говоря: «Не следует тебе, великому князю, прежде всего самому человеку в бою биться, тебе следует на стороне стоять и на нас смотреть, а нам нужно биться, и мужество свое и храбрость перед ты: если твой господин спасет милость своею, то ты будешь знать, кого чем наградить. Ты же должен, великий князь, рабам своим, наконец, кто заслужил свою голову, память сотворить, как Леонтий-царь Федору Тирону, в соборные записи наших имен, чтобы помнить русских сыновей, которые после нас будут погубим. , то от кого мы и успех ждем, что по нам память устроит, если все спасемся, а тебя одного оставим, то какой мы будем, как стадо овечье, не имеем? макароня: влачится оно из-за стихийных бедствий, а набежавшие дикие волки рассеют его, и разбегутся овцы, которые куда, Тебе, государь, следует себя спасти, да и нас».
Князь же великий прослезился и сказал: «Братья мои, русские сыновья, добрая ваша речь, я не могу ответить, а только благодарю вас, потому что вы воистину благие рабы божьи. Ведь хорошо вы знаете о мучениях Христова страстотерпца Арефы. царь ведет его перед народом и мечом зарубить, доблестные его друзья, один перед другим спеша, каждый из них свою голову палачу под мечом Арефа же, вождь, сказал воинам своим: «Так знайте, братья мои, у земного царя не я ли больше вас почитал было, земную славу и дары приняв? Так и ныне впереди идет подобная мне также к небесному царю, глава моя должна быть первой отсеченной быть, а точнее сказать — увенчанной". Кто больше меня из русских сынов почитал, и благоде беспрестанно принял от господа А нынешнее зло нашло на меня, неужели не смог я претерпеть: ведь из-за меня одно это все и? Не могу видеть вас, победителей, и все, что последует, не позволяет осуществить переход, потому что и хочу с вами ту же самую чашу испить, и тою же смертью уничтожить христианскую святую веру, если умру — с вами, если спасусь — с вами! !"
И вот уже, братья, в то время полки ведут: передовой полк ведет Дмитрий Всеволодович да брат его, князь Владимир Всеволодович, а с правой руки полк ведет Микула Васильевич с коломенцами, а с левыми руками полк ведет Тимофей Волуевич с костромичами. Многие же полки поганых бредут со всех сторон: от распространения нет войск в тех местах, где сойтись. Безбожный царь Мамай, выйдя на высокое место с последователями князьями, следует за божественным кровопролитием.
Уже близкий друг к другу имел сильные полки, и выехал тогда злой печенег из большого татарского войска, перед всеми доблестными похвалами, вид, подобен древнему Голиафу: пять саженцев высотой его и три саженца ширины. И увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и, выступив из ряда, сказал: "Этот человек выглядит похожим на себя, я хочу с ним переведаться!" И был на голове его шлем, как у архангела, руки же он схимою по велению игумена Сергия. И сказал: "Отцы и братья, простите меня, грешного! Брат мой, Андрей Ослябя, моли бога за меня! Чаду произнес Якову — мир и благословение!" — кинулся на печенегу и добавил: "Игумен Сергий, помоги мне молитвою!" Печенег же устремился навстречу ему, и христиане все воскликнули: «Боже, помоги рабу своему!» И ударили по твердым копьям, земля едва не проломилась под ними, и свалились оба с коней на землю и скончались.
Увидев, что настал третий час дня, князь великий проговорил: «Вот уже гости наши подходили и передают другу Другу круговую чашу, что первые уже испили ее, и возвеселились, и уснули, потому что уже пришло время и час настал храбрость свою каждую показать». И стегнул каждый воин свою коня, и воскликнули все единогласно: "Снами бог!" — и еще: "Боже христианский, помоги нам!", — стали призывать поганые татары своих богов.
И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только из-за оружия, но и из-за ужасной тесноты под конскими копытами испускали дух, невозможно было переместиться всем на том поле Куликове: было поле то между Доном и Мечею. На том поле ведь сильные войска сошлись, из них проповедовались кровавые зори, а в них трепетали сверкающие ленты от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак не обозреть то свирепое побоище. Ведь только за один час, в мановение ока, сколько тысяч погибло душ человеческих, созданных божьими! Воля господня свершается: час, и третий, и четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются неослабно христиане с погаными половцами.
Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатые же русские, и воеводы, и удалые люди, такие как деревья дубравные, клонятся к земле под конскими копытами: многие сыновья русские сокрушены. И самого великого князя ранили сильно, и с коня его сбросили, он с трудом выбрался с поля, ибо не мог уже биться, и укрылся чаще, и божьею силою сохранился. Много раз стяги великого князя подсекали, но не уничтожили их божьей милости, они еще больше полагались.
Это мы слышали от верного очевидца, находившегося в полку Владимира Андреевича; он поведал великому князю, говоря: "В шестой час этого дня я видел, как я, как над вами разверзлось небо, из вышлого облака, словно багряная заря над войском великого князя, скользила низко. Облако же то было наполнено руками человека, и мои руки распростерлись". над полком, как бы проповеднически или пророчески, в седьмой час дня облако то много великих венцов держало и опустило их на армию, на головы христиан».
Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели — уже мало христиан, а все поганые. Увидев такой же погибельный успех сын русских, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: "Так какая же польза в стоянии нашем? Какая у нас будет? Кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, терпят поражение от поганых, будто трава клонится!" И ответил Дмитрий: "Беда, княже, велика, но еще не наступил наш час: начинающий раньше жертвует себе вред; колося пшеничные подавляются, а сорняки говорят и буйствуют над благом рожденными. Так что немного потерпим до удобного времени и в тот час Ныне только повели каждого воину богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этим пор уменьшиться благодать божья и помощь христианам». И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, просился горько и сказал: «Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! !" Сыны же русские в его полку горько плакали, видя своих друзей, поражаемых погаными, непрестанно рвались в бой, как бы званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, сила есть вам с кем повеселиться!»
И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нас, и воскликнул громким голосом Волынец: "Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!" — и прибавил: "Братья мои, друзья, смелее: сила святого духа нам помогает!"
Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, как будто соколы испытанные сорвались с золотыми колодками, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а тяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем: и были они, как Давидовы отроки, у которых были сердца львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно.
Поганые же половцы создали свой погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы, нас, Русь снова перехитрила; младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!» И повернулись поганые, и вытянули спину, и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя посекли их, точно лес вырубали — будто трава под косой ложится за русскими сыновьями под конскими копытами. Поганые же на берегу кричали, говоря: "Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко -и в ад сошел ты!" И многие наши раненые, и мы виновны, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.
Безбожный же царь Мамай, увидев своего погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, Раклия и Хорса и великого своего пособника Магомета. * И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, точно огонь, ожигает их.
И Мамай, увидев новых воинов, которые, словно лютые звери, скакали и разрывали врагов, как овечье стадо, сказал свое: «Бежим, исход доброго ничего нам не дождаться, так хотя бы голову своим унесем!» И тотчас побежал поганый Мамай с оригинальными мужиками в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: "Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жена своих не ласкать, а детей своих не видеть, нам ласкать сырую землю, целовать нам зеленую мураву, и с дружиной своей нам уже не видеться, ни с князьями, ни с боярами!"
И многие погнались за ними и не догнали, потому что кони их утомились, а у Мамая свежие кони его, и ушел он от погони.
И это все произошло милостью бога всемогущего и пречистой матери божьей и молением и с помощью святых страстотерпцев Бориса и Глебы, которых видел Фома Кацибей-разбойник, когда в охраненье стоял, как уже написано выше. Некоторые же гнались за татарами и, все добиваясь, вернулись, каждый под своим именем.
Князь же Владимир Андреевич стал на поле боя под черным знаменем. Страшно, братья, зреть тогда, и жалостно видеть и горько взглянуть на человеческое кровопролитие: как морское пространство, трупы человеческих — как сенные стога: быстрый конь не может скакать, и в крови по колено брели, а река три дня кровию текли.
Князь же Владимир Андреевич не нашел своего брата, великого князя, на поле, но только литовских князей Ольгердовичей, и приказал трубить в сборных трубах. Подождал час и нашел не великого князя, начал плакать и кричать, и по полкам ездить сам стал, и не сыскал, и говорил всем: "Братья мои, русские сыновья, кто видел или кто слышал миморя нашего и начальника?" И добавил: "Если пастух погибнет — и овцы разбегутся. Для кого эта слава будет, кто победитель сейчас предстанет?"
И сказали литовские князья: "Мы думаем, что жив он, но ранен тяжело; что, если среди мертвых трупов лежит?" Другой же воин сказал: «Я видел его в седьмом часу твердо бьющимся с погаными палицею своею». Еще один сказал: «Я видел его позже: четыре татарины напали на него, он тоже твердо бился с ними». Некий принц, имя Стефан Новосильский, тот сказал: «Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, и: раненный весь. Оттого не мог я ему помочь, что преследовали меня три татарина и милость божьей едва от них спаслась, много зла от них принял и очень измучился".
Князь же Владимир сказал: "Братья и друзья, сын русские, если кто в живых брат мого сыщет, тот воистину первым будет средь нас!; и рассыпались все по великому, могучему и грозному полю боя, ищучи победы победителя. И некоторые набрели на убитого" Михаила Андреевич Бренка: Лежит в костюме и в шлеме, что ему дал князь великий, другие же набрели на убитого князя Федора Семеновича; Белозерского, сочтя его за великого князя, потому что он был похож на него.
Два же каких-то воина отклонились на правую сторону в дубраву, одного по имени Федор Сабур, а другого Григория Холопищевика, обоих родом костромичи. Чуть отошли от места победы — и набрели на великого князя, избитого и израненного всего и утомленного, лежал он в тени срубленного дерева березового. И найти его и, слезши с коней, поклонились ему. Сабур тот же час вернулся поведать о томю князю Владимиру и сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!»
Все князья и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились и пали в ноги ему, говоря: «Радуйся, князь наш, звонок по-прежнему Ярославу, новому Александру, победителю врагов: победа эта честь тебе принадлежит!» Князь же великий едва проговорил: «Что там,- поведайте мне». И сказал князь Владимир: «Милостью божьей и пречистой его матери, помощью и молитвами сродников наших святых мучеников Бориса и Глеба, и молитвами русского святителя Петра, и пособника нашего и вдохновителя игумена Сергия,- тех всеми молитвами враги наши побеждены, мы же спаслись». .
Князь великий, послушайте это, встал и сказал: «Сей день сотворил господь, возрадуемся и возвеселимся, люди!» И еще сказал: "В этот день господен веселитесь, люди! Велик вы, господи, и дивны дела ваши все: вечером вселится плачь, а наутро — радость!" И добавил: "Благодарю тебя, господи боже мой, и почитаю имя твое святое за то, что не отдал нас врагам нашим и не дал похвалиться тем, кто задумал на меня зло: так суди их, господи, по делам их, я же, Господа, надеюсь на вас!"
И привел к нему коня, и, сев на коня и выехав на великое, страшное и грозное место победы, увидел войска своих убитых очень много, а поганых татар вчетверо более убитых, и, обратно к Волынцу, сказал: "Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобна тебе всегда воеводою быть".
И поехал с братом своим и с оставшимися князьями и воеводами по морскому пути, восклицая от боли сердца своего и слезами обливаясь, и так сказал: "Братья, русские сыны, князья, и бояре, и воеводы, и слуги боярские! Судил вам господь бог! такою смертью умерли. Положили вы свои головы за святые церкви и за православное христианство». И немного погодя подъехал к дому, на котором лежали убитые вместе белозерские: настолько твердо бились, что князь один за другим континентом. Тут же поблизости лежит убитый Михаил Васильевич; став же над ними, любезными воеводами, князь великий начал плакать и говорить: «Братья мои князья, сыны русские, если имеете смелость пред богом, помолитесь за нас, чтобы вместе с вами нами у господа бога быть,- ибо знаю, что вас послушает боже!"
И дальше поехал, и нашел своего наперсника Михаила Андреевича Бренка, а около него лежит стойкая стража Семен Мелик, неподалеку от них Тимофей Волуевич убитый. Став же над ними, князь великий прослезился и сказал: «Брат мой возлюбленный, из-за сходства со мной убитым ты. Какой же раб так может господину служить, как этот, ради меня сам на добровольно смертно грядущего! Была в войске Дария Персидского и так же, как и ты, поступила». Так как лежал тут и Мелик, князь сказал над ним: «Стойкий мой страж, охраняемый мной был твой стражник». Приехав в другое место, увидел Пересвета-монаха, а перед ним лежит поганый печенег, злой татарин, будто гора, и тут же рядом лежит знаменитый богатырь Григорий Капустин. Повернулся князь великий к своему и сказал: «Видите, братья, зачинателя, исхода этого Александра Пересвета, пособника нашего, благословенного игуменом Сергием, и победил великого, сильного, злого татарина, от которого испили многие бы люди смертную чашу».
И отъехал на новое место, повелел он трубить в сборных трубах, созывать людей. Храбрые же витязи, достаточно испытав свое оружие над погаными татарами, со всех сторон бредут на трубный звук. Шли весело, ликуя, песни пели: те пели богородичные, другие — мученические, иные же — псалмы, — все христианские песни. Каждый воин идет, радуясь, на звук трубы.
Когда же собрались все люди, князь великий стал обсуждать их, плача и радуясь: об убитых плачетах, а о здравых радуется. Говорил же: братья мои, князья русские, и бояре поместные, и служили людям всю землю! Подобает вам так служить, а мне — по достоинствам восхвалять вас. Если же сбережет меня господь и будет на своем троне, на великом княжении в классе Москвы, то по заслугам одарю вас. Теперь же вот что нужно сделать: каждый ближайший к своим похоронам, чтобы не попали зверям на съедение тела христианских».
Стоял князь великий за Доном на поле боя восемь дней, пока не отделили христиан от нечестивых. Тела христиан на земле погребли, нечестные тела брошены зверями и птицами на растерзание.
И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Сосчитайте, братья, скольких воевод нет, скольких служилых людей». Говорит боярин московский, имя Михаил Александрович, а был он в полку у Микулы у Васильевича, счетчик был гораздый: "Нет у нас, государь, сорока бояр московских, да двенадцати князей Белозерских да тринадцати бояр — посадников новгородских, да пятидесяти бояр Новгорода Нижнего, да сорока бояр серпуховских, да двадцати бояр переяславских, да двадцати пяти бояр костромских, да тридцать пяти бояр владимирских, да пятидесятый бояр суздальских, да сорока бояр муромских, да тридцать трех бояр ростовских, да двадцати бояр дмитровских, да семидесятый бояр Можайских, да шестидесятый бояр звенигородских, да пятнадцатый бояр угличских, да двадцати бояр галичских, а младшим дружинникам и счета нет, но известно только: погибло у нас; нас дружины на всю двести пятьдесят тысяч и три тысячи, а у нас остались дружины пятьдесят тысяч».
И сказал князь великий: "Слава тебе, высший творец, царь небесный, милостивый Спас, что помиловал нас, грешных, не отдал в руки врагов наших, поганых сыроядцев. А вам, братья, князья, и бояре, и воеводы, и младшая дружина , русские сыны, определёно место между Доном и Непрядвой, на поле Куликове, на речке Непрядве Положили вы. Головы свои за землю Русскую, за веру христианскую Простите меня, братья, и благословите в этой жизни и в будущем!» И плакал долгое время, и сказал князьям и воеводам своим: «Поедем, братья, в свою землю Залесскую, к славному граду Москве, знаки в свои вотчины и дедины: чести мы себе добились и славного имени!»
Поганый же Мамай тогда побежал с побоища, добрался до города Кафы и, утаив свое имя, вернулся на свою землю, не желая терпеть, видя себя побежденным, посрамленным и поруганным. И снова гневался, сильно ярясь, и еще зло замышляя на Русскую землю, как бы лев рыкая и будто бы неутолимая ехидна. И, собрав силу своих сил, снова хотел изгоном идти на Русскую землю. И когда он так задумал, внезапно пришла к нему новость, что царь по имени Тохтамыш с востока, из самой Синей Орды, идет на него. И Мамай, который изготовил войско для похода на Русскую землю, с тем войском пошел против Тохтамыша. И встретились на Калке, и был между ними бой большой. И царь Тохтамыш, победив царя Мамая, прогнал его. Мамаевы же, и союзники, и есаулы, и бояре били челом Тохтамышу князем, и приняли тот их, и захватил Орду, и сел на царстве. Мамай же снова убежала в Кафу; утаив свое имя, скрылся здесь, и опознал был Каким-то купцом и тут убитым он был фрягами; и так зло потерял свою жизнь. Об этом же кончим здесь.
Ольгерд же Литовский, прослышав, князь великий Дмитрий Иванович победил Мамаю, вернулся восвояси со стыдом великим. Олег же Рязанский, зная, что хочет князь великий послать на него войско, испугался и убежал из своей вотчины с княгинею и с боярами; Рязанцы же били челом великому князю, и князь великий посадил в Рязани своих наместников.
* Перун — Небесный Воитель, последовательно Тьме поглотить Свет, удерживающий в равновесии Силы Нави и Яви. Бог, соединяющий Огненные Стрелами Небо и Землю; Синей Молнией гонящий нечисть, а Золотой — оплодотворяющий пашню. Перун — Бог Грозы и Справедливой Силы, Ратных Дел и Порядка (Ряда). Его ремесло — Война, его оружие — Громовая Секира, его древо — Дуб, его любимцы — Витязи-Герои, его путь — Стезя Права и , что чужда всякой лжи и вездеу нечестию. Идущий за ним стягивает силу и славу. Священное животное Перуна — Небесный Тур, яростный и неудержимый, под стать своему воинственному Повелителю.
Салават – имя Сварога у половцев. Бог, создавший небесную радугу.
Раклий — другое имя Семаргла (др.-рус. Семарьглъ, Симарьглъ) — в восточнославянской мифологии божество, входившее в число семи божественных пантеонов, идолы, которые были установлены в Киеве при князе Владимире во время первого переворота (980). .. Бог огня, огненных жертвоприношений, тепла, кузнечного дела, покровитель жертвенников. Бог-посредник между миром людей и миром Богов.
Хорса — Хорс — Славянский бог Солнца — светила. Сын Рода (брат Велеса) Перед утром Хорс отдыхает на острове Радости, а потом в своей солнечной колеснице выводит Солнце на небо. Как и Перун, Хорс считался повелителем молний, поэтому его обычно представляли в образе златокудрого всадника продовольственного по небу в колеснице или просто скачущего на коне. Имя «Хорс» происходит от начала «хор», означает «круг», «окружность», что так же отражает его связь с солнцем. В "Повести временных лет" рассказывается, что изображение Хорса стояло в Киеве на холме в числе главнейших богов. Автор «Слова о полку Игореве» пишет, что Всеслав Полоцкий, превратившись в волка, перебежал путь великому Хорсу.