Фольклор хранит лаконичную информацию о
наиболее правильных и удобных нормах жизни,
поведения и общения, универсальных во все времена.
А. Каргин. "Народное творчество" №2, 2005.
"После зелёных святок наступала Петровка — пора самых длинных в году дней и самых коротких ночей". (О. Чебанюк. Предисловие к сборнику Календарно-обрядовi пiснi. Киiв. 1987.С. 11. Перевод мой).
Эта пора завершалась в Украине в канун Купалы, а в Великороссии — через несколько дней после Купалы, — 29 июня, в день традиционного праздника, именуемого в церковном календаре днём Петра и Павла. Церковный пост перед этим днём также назывался "петровки". Чем занимался народ в это время, мы узнаём из царской переписки с церковью в 1551 году: "В первый понедельник Петрова поста в рощи ходят и наливки бесовские потехи деяти. И о том ответ (дать)." (Стоглав. Казань. 1887. С. 91 — 92).
Известно, что дни памяти самых выдающихся христианских святых совпадают с датами почитания и именами главных языческих богов: Влас — Волос, Юрий — Ярила, западнославянский Святовит превратился в святого Витта, а словосочетание "пророк Илья" копирует фонетику устойчивой характеристики Перуна: "пророкочет и льёт". Возможность того, что праздник Петра и Павла "из этой же серии" весьма велика, но для начала необходимо выяснить, а отмечалась ли эта дата в дохристианское время, то есть, достаточно ли древен сам праздник.
Этнографические материалы по этой теме, собранные в предыдущих столетиях не складываются в ясную картину, отражающую суть торжества.
"В Нерехте называют день Петра и Павла — барашка в лоб.
На границе Вольского и Тотемского округов… ежегодно бывает …народный праздник…на который собирается множество народа, и, …убив быка, купленного на счёт всей волости, разнимают его на части и варят в больших котлах.
Предание старинное гласит, что некогда на этот праздник перед обеднею выбежал из густых лесов олень; народ, почитая его даянием Божим, убил его и, разняв на части, приготовил себе обед. Это продолжалось несколько лет, в один год долго не показывался олень, поселяне вместо него убили быка." (И. Снегирёв. Словарь русских пословиц и поговорок. Русские в своих пословицах. М. 1997. С. 274).
Упоминание о братчинах, с закалыванием быка (барашка), а так же старинные предания о выбегающем в этот день олене, который и был первоначально жертвенной пищей, говорят о древности и языческой сути праздника. Эти пиры — "Петровское разговенье" происходили при завершении Петровского поста, начинавшегося с Зелёных Святок. Об этом посте народ говорил: "его придумали попы да бабы…", народ помнил, что это нововведение, олень же вышел к людям в этот день некогда, то есть давно, следовательно, народный праздник первичен, а его христианское оформление вторично. О том, что пиры в этот день не связаны с христианством, говорит и то, что апостол Пётр считался покровителем рыбного промысла и никакого отношения к мясной пище не имеет. (С. В. Максимов. Нечистая, неведомая и крестная сила. М. 1996. С. 248-249).
О грандиозности и языческой сущности праздника говорит ещё и то, что общество следило за тем, что бы в празднике поголовно участвовало всё население. "Тому, кто не участвовал в утренних обрядах накануне Петрова дня, вешали на крыльцо лошадиную голову, которую называли "килой"; при этом стучали в окно и пели:
Петровская Кила
По зорям ходила,
Усех побудила,
Афросинью забыла.
А девушки ходют,
Песни поют,
Фросинью величают,
Килу Фросинье прицепляют.".
(С. И. Дмитриева. Фольклор и народное искусство русских Европейского Севера.
М. 1988. С. 44. Обряд Калужской губернии).
Кила это грыжа, опухоль, нарост, то есть болезнь. Не участвовавшему в обряде преподносилось материальное проклятие — пожелание заболеть, так как он своим поведением вредил коллективу. "Килу" из пучка соломы или надутого телячьего пузыря навешивали провинившимся и в другие значимые для общины дни.
Некая "Кыла упоминается в "Слове о том, как погани суть языцы кланялись идолом". Е. В. Аничков увидел в ней одно из божеств, поклонение которым порицалось христианами…. В Древней Греции существовало поверье о злой женщине "Гилло", или "Гиллу", являющейся, по мнению исследователей, прототипом русских "сестёр — трясовиц". … Кроме того, В Древней Греции были довольно распространены деревни с названием "Калеи"; в частности, в деревне с таким названием совершались таинства в честь Деметры. Название подразумевает местный женский культ и в буквальном переводе обозначает "вопящие женщины" Раз в месяц женщины этой деревни выходили на перекрёстки и поднимали вопль, обратив взоры к луне. То же корень присутствует в именах нескольких древнегреческих богинь (Калипсо, Каллиопа, Каллироя, Каллисто), связанных с землёй, водой и миром мёртвых. В частности, имя Калипсо ("та, что скрывает") указывает на связь богини с миром смерти. С миром тьмы и смерти связаны функции древнеиндийской богини Кали…". (Дмитриева С. И. Фольклор и народное искусство русских Европейского Севера. М. 1988. С. 215-217. со ссылкой на Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914. С. 382. Томпсон Дж. Исследования по истории древнегреческого общества: Пер. с англ. М. 1958. С. 135).
Для нас интересно то, что на Пятра килой была голова лошади, именно лошади, а не коня. Причём вешалась она ленивым девушкам. В восточнославянском фольклоре имеется сказка, которая так и называется — "Кобылячья голова". Это сказка типа "Морозко", о трудолюбивой падчерице и нерадивой дочке, которую съедает Кобылячья голова, смотри, например, в сборнике А. Н. Афанасьева "Народные русские сказки", № 99. Некоторые исследователи считают, что это особый сюжет, который необходимо выделить в отдельный тип сказок. Особенно жутко выглядит вариант из украинского сборника "Героiко-фантастичнi казки", изложенный в стиле быличек, с бытовыми подробностями, так, что создаётся впечатление, что это было вчера, в соседнем селе. (Киiв. 1984. С. 193).
Приверженность к такому странному названию прослеживается и в объектах топонимии. Например, в ареале культуры Псковских длинных курганов (V в. н. э.), в нижнем течении реки Мста между деревнями Полосы и Самокража имеется урочище Кобылья Голова, в котором располагались древнее кладбище (ямные захоронения остатков кремации). (Седов В.В. Славяне. М. 2005. С. 359- 360).
Вообще Кобылячья голова как испытательница девушки встречается довольно часто в русских и украинских сказках. У западных славян чучелом огромной белой лошади пугали девиц, нарушавших запрет прясть в день св. Люции и Барбары, накануне зимнего солнцестояния (12, 16 декабря). В народных поверьях ведьма могла обратиться в жабу, кошку и других животных, но самое страшное превращение в коня — он убивает. (М. М, Валенцова. Святые-демоны Люция и Барбара в западнославянской календарной мифологии. Славянский и балканский фольклор. 2000. М. 2000. С. 370).
Но "перещеголяла" всех индуистская космогония. "В конце кальпы — "дня Брахмы" — наступает пралая — уничтожение материального мира и богов космическим огнём, таящимся в глубинах океана в облике "кобыльей пасти" (вадавамукха). (Самозванцев А. М. Индия: религия, верования, обряды. (древность и средневековье). М. 2003. С. 94).
Мы видим удивительное совпадение индийской космогонии и славянской топографии — близ вод Балтийского моря, на реке со зловещим названием Мста (от "мститься" — мерещиться, казаться или от западнославянского "месть" — msta) располагалась местность Кобылья Голова, которой как бы поглощались останки сожжённых людей.
Однако против распоясавшегося демона в локальных традициях имелись свои приёмы.
Шейн (1887) сообщает о белорусском купальском обряде забивания конской головы. Молодёжь украшала цветами и венками заранее приготовленную конскую голову и вешала её на сук отдельно стоявшего, желательно на пригорке, большого дерева, под которым разводили костёр. Когда огонь разгорался и становился достаточно большим, то каждый присутствующий кидал в голову камни или палки, стараясь сбить её с сука, так, чтобы она упала прямо в огонь, где должна была сгореть совсем. (Гульнi, забавы, iгрышчы. Мiнск. 2003, С. 191. Ссылка на Шейна с. 222). Широко распространённые песни купальского цикла о сжигаемых в кострах ведьмах, по-видимому, описывают этот обряд, сохранившийся на ограниченной территории.
Странного немецкого философа Отто Вейнингера (1880 — 1903), тонко чувствовавшего архетипы, тоже беспокоила кобылья голова: Ещё прежде, чем я думал о лошади, как психолог животных, меня поражала голова лошади, которая производила на меня впечатление несвободы. (Подчёркнуто — мной). В то же время я понял, что эта голова лошади может казаться комичной. Крайне загадочно постоянное кивание головой у лошади. Мне в голову пришла мысль… многое мне разъяснившая — что лошадь выражает собой безумие. (Вейнингер Отто. Последние слова. Минск 1997. С. 144).
Интересно, что в восточнославянских сказках так же говориться о несвободе и комичности Кобылячьей головы:
Отозвалась (на зов девушки вечерять) Кобылячья голова. Стучит, гремит, до дедовой дочки вечерять идёт.
- Девка, девка, отвори!
Она отворила.
- Девка, девка, через порог пересади!
Она пересадила.
- Девка, девка, подсади меня на печь!
Она посадила.
- Девка, девка, дай мне ужинать!
Она подала ей ужин.
("Героiко — фантастичнi казки". С. 196).
Да и вообще, вся эта ситуация прихода головы достаточно безумна. И ведь славяне явили это миру задолго до О. Вейнингера. Вот так-то, а Отто называл русских — самым негреческим (неклассическим) народом из всех народов. (О. Вейнингер… С. 21.).
"…Ряженные "Люцией" имеют зооморфные черты, свойственные демонологическим персонажам: конскую голову, гусиные лапки, птичий клюв". Они могут, зайдя в дом, молча вымести гусиным крылом всё плохое, но могут и перепачкать хозяев сажей или мукой, перевернуть или побить посуду. (М. М, Валенцова. Святые-демоны Люция и Барбара…С. 370). В славянской мифологии испытательницей и оценщицей девушек и женщин является Макошь, её связь со св. Люцией и Барбарой доказана в вышеуказанной статье Валенцовой. Злая сторона Макоши — кикимора, страшна, смешна и безумна — она неопрятна, стучит, гремит по ночам прялкой, путает пряжу, постоянно подпрыгивает, хихикает и кивает головой. Так же, как от недееспособного человека, "от кикиморы не дождёшься рубахи", хотя она и пытается шить, но всегда безрезультатно.
"В Словакии одним из важнейших охранительных обрядов дня св. Люции (как, впрочем, Сочельника и некоторых других дней) было …осеl`ovanie ("хождение со сталью"), основной мотировкой исполнения которого…, было: "… чтобы у вас горшки и тарелки не бились, ножи, топоры не ломались, цепи не рвались". "…рано утром мальчики приносили в дом кусок железа …, ворошили огонь в печи, гремели цепью, произносили благопожелания." (Валенцова. С. 371, 363).
В средневековой Индии, после перехода от жертвоприношений сжигаемых на огне (для Кали — кровавых) к подношению божеству пищи, цветов, плодов (III — IV вв.), зловещей Кале приносили железо. (Самозванцев. С. 97).
Связь влаголюбивой Макоши и "кикиморы болотной" с железом и кровью станет более понятной, если мы вспомним, что железо добывалось из породы, называемой болотный железняк. Места с его присутствием назывались по цвету ржавыми болотами, а сама порода — рудой. Во многих славянских языках рудой называется кровь. Корни руд — руж — рож — род в индоевропейских языках означают красный цвет. Так как с кровью человечество познакомилось раньше железа, можно считать, что ржавые болота и железная руда мыслились кровавыми.
В восточнославянской народной медицине железным ключом, надетым на шею задом наперёд, останавливали ("запирали") кровь. "Подобное лечиться подобным" — этот принцип древнего традиционного лечения, основанный вроде бы на внешнем сходстве крови и руды, в настоящее время находит научное подтверждение — кровь без железа неполноценна, потеря крови вызывающая анемию восстанавливается препаратами железа.
Интересно, что и кила связана с железом, эта связь прослеживается на языковом уровне. Болезнь горла — воспалённые гланды — та же кила, по сути, являются частным случаем разрастания желёзок. О. Трубачёв, выдающийся русский филолог — славист, помимо прочего, выявил этимологическую связь между рудой болотного железняка, желёзками, желваками, гландами, основанную на сходстве этих реалий — всё это маленькие твёрдые комочки; причём, когда гланды воспалены, во рту появляется вкус железа.
Связь лошади с железом более очевидна. Воинственный железный век наступал у разных народов в разное время, но всегда, тогда, когда приручение коня сочеталось с умением "железо ковати".
Возвращаясь к Макоши, можно констатировать, что она имеет отношение к крови и железу в его необработанном (природном) виде, а так же выявляется ещё одна ипостась Богини — белая кобыла или женщина с лошадиной головой. У других индоевропейских племён признаки лошади имели кельтская Эпона и иранская Ардви Сура Анахита, которая носилась по небу с развевающимся конским хвостом. Метла, торчащая из-под подола летящей ведьмы, видимо, есть имитация такого лошадиного хвоста.
Связь коня (лошади) с Солнцем известна, но в сказке "Кобылячья голова" она не видна. Народные обычаи приноса лошадиной головы к ленивым девицам в дни близкие к летнему и зимнему солнцестояниям говорят о том, что сказки этого типа связаны с Солнцем и, вероятно, рассказывались в периоды солнечных фаз, в том числе и на Пятровки. Этот вывод противоречит сведениям о том, что все сказки рассказывались только в осенне-зимний "камерный" период свободный от полевых работ. Записывая подобного рода сообщения, этнографы прошлого не трудились поинтересоваться, каков был репертуар "напечных" сказок. Ведь сказки бывают детские и взрослые, бытовые и волшебные, о героях с активной деятельностью и об удачливых лентяях. Логично предположить, что мифологические сказки о деяниях Богов и Богинь рассказывали не зимой на печи, но в календарные даты, им посвящённые, и не воспринимались рассказчиками и слушателями как собственно сказки, но как сакральные тексты, кощуны.
