Или только потому, чтобы не ссориться с балтийскими соседями? Объясняем про «карту БНР».
На карте Белорусской Народной Республики 1918 года, как известно, в пределы БНР включены: Белосток, Вильнюс и Двинск с запада и пол-Смоленщины и пол-Брянщины (вместе с Брянском) с востока.
Но с той картой интересная вещь. Принято полагать, что она создана по образцу карты белорусской этнографической территории Ефима Карского 1903 года. На самом деле, не совсем так.
Сравниваем и разбираемся.
Взглянув и сравнив обе карты, появляются основания утверждать, что карту БНР создавали, обращая внимание не только на этнографические сведения Карского, но и на политический расчет.
Например, у Карского не включен Двинск (ныне Daugavpils в составе Латвии) — за Двину в той местности белорусские говоры не шли. А картографы с БНР немного подвинули границу, захватив и Двинск. Зачем? Видимо, поддались на искушение посягнуть на крупный город.
Второй, точно такой же момент — у Карского белорусские говоры не доходят до Брянска, останавливаются раньше. У БНР-овцев Брянск также включен. А почему не брать, если можно брать? Также не лишь бы какой город, крупный, можно заявить, может и достанется.
Третий момент — это когда рисовальщики карты БНР намного дальше продвинулись за Белосток, забрали Августов и Райгород, почти до Сувалок дотянулись. Зачем? А всё просто — чтобы иметь границу с Германией. Конечно, для сообщения лучше иметь общую границу (чтобы без транзита), чем ее не иметь. Но при чем здесь этнографические границы? Ни при чем, это разные вещи.
Отсюда первый вывод: границы карты БНР далеко не всегда опираются на этнографию, а следовательно — подчас условны.
Карта Карского. 1903
Впрочем, и к карте Карского есть вопросы.
Во-первых, на ней Гайновка и Бельск — не входят в этническую территорию беларусов (белорусского языка). Хотя, казалось бы, где же еще быть белорусскому присутствию, как не там? Ведь там и по сей день активность беларусов пожалуй наибольшая из ближнего зарубежья.
Во-вторых, не включена и северная Черниговщина. Кто видел давнишние репортажи украинского телевидения с малой родины бывшего президента Украины Кучмы — тот мог услышать, как там беларуский язык звучит от сельчан из-под Новгорода-Северского.
Отдельный вопрос — Полесье, правый берег Припяти. У Карского Туров, Давид-Городок, Пинск, Дрогичин, Пружаны, тем более Брест — вне территории распространения белорусского языка. А вот карта БНР в этом месте почти повторяет (исключительный случай) границу нынешней Беларуси.
Не будем углубляться в лингвистические особенности на Полесье, но отметим, что и Лунинец, и Пинск, и Дрогичин — это земля ятвягов, еще балтского племени (даже названия этих городов — балтские). Язык менялся, люди не менялись. И если смотреть на все те «этнографические» территории (на самом деле обусловленные лишь лингвистически) с этнической точки зрения, то выходит совсем другая картина.
И с этой, этнически обусловленной, точки зрения вытекает другой ракурс взгляда на все те карты и границы.
День единства балтов в Пинске. 2017
Другой взгляд
Первое. От Оки до Вислы жили балты и живут потомки балтов. Когда-то они говорили на близких между собой говорах, очень древних. Из них наиболее архаичным и живым остается нынешний литовский язык.
Второе. Надо понимать направление процесса языковой славянизации давнишнего балтскоязычного населения. Вектор того процесса — условно говоря, с юго-востока на северо-запад. Именно в этом направлении сжималось пространство употребления балтских языков. Теперь оно сжалось до размеров Литвы и Латвии. И продолжает сжиматься, за счёт русифицируемой Латгалии и полонизированной Виленщины.
Третье. Языки, которые исторически существовали и существуют на некогда балтскоязычном пространстве, представляют собой, так сказать, три ступени: «балтские — беларуский — русский».
Сначала, когда пошла языковая славянизация (из городов и через церковь), то балтские языки на большом пространстве вплоть до Оки изменились на беларуский, передав ему многие свои черты (например, дифтонг «аў»).
А позже пошла вторая волна — наступление русского языка, уже без реликтовых особенностей беларуского языка. И здесь для русского языка враг — и беларуский, и тем более балтские. Отсюда такая генетическая ненависть Москвы к нынешним Литве и Латвии, она вот где коренится.
Почему это нужно знать?
Потому что создание Литовской Республики и Латвийской Республики в 1918-м дало возможность немного отодвинуть этот процесс славянизации назад. И это уникальная возможность, которая позволила восстать против логики сокрушительного эволюционного процесса, который (в определенных областях, как в этой, языковой) движется от сложного к более простому (санскрит более сложен чем хинди, латинский более сложен чем итальянский).
Поэтому когда говорят «Вильня наша» или «Двинск наш», то это не на пользу беларускому языку говорят, а на пользу совсем другому процессу, уничтожающему. Нужно защищать свой родной любимый язык, беларуский, от нахлыни со стороны русского языка, который еще более «славянский» (еще более далекий от балтского предка праславянского языка), чем беларуский. Ведь по логике этого процесса и беларуский должен исчезнуть, уступив место русскому.
Про вектор славянизации «юго-восток — северо-запад», как и про ступени «балтские языки — беларуский — русский» — нужно знать и на это ориентироваться в понимании ситуации. Эти два момента расставляют многое по своим местам.
Но этот ракурс будет единственно правильным лишь тогда, когда ценностью вы считаете старину и ее преимущества:
-человеческое перед механическим,
-сложная гармония с природой перед хаосом в социальном и в психическом,
-глубина перед поверхностностью в познании.
Поэтому «Смоленск наш» — это движение в одном направлении (анти-эволюционном, реконкистском, героическом), а «Вильня наша» — движение в противоположном направлении, уничтожающем, упрощающем, это оглупляющее массовидное движение.
Выбирайте.
