Борьба за выживание рода, за сохранение своей территории и захват новых пространств была жесткой. Византийцы первыми из народов, владеющих письменностью, столкнувшиеся с новым противником, единодушны в описании ужасного зла и бедствий, приносимых славянскими вторжениями в пределы империи. Естественно, что без преувеличения не обходилось.
Чего только стоит, например, известие Прокопия Кесарийского о «более чем... 200 000 погубленных и порабощенных ... ромеев» «при каждом вторжении» авар, склавинов, антов. Тем не менее, последствия таких вторжений действительно были ужасными, а с врагами не церемонились. В источниках фигурируют, как правило, стандартные штампы при описании действий противника, славян в том числе: «творили ужасное зло», «заполнили все дороги трупами», многих убили, все разграбили, поработили бессчетное множество, «захватили много городов и крепостей: ... опустошали и жгли, и захватывали в плен», «непрерывно убивали и брали в плен», «грабили, захватывали и убивали» и т.п.
Покотилов С.
Латинские источники более сдержаны. Например, «Хроника Фредегара», отметившая, что славяне Само разоряли и «сильно неистовствовали», пожалуй наиболее эмоциональна в этом плане. Это понятно – Западная Европа не подвергалась таким мощным вторжениям со стороны славян, как Византия. Западноевропейские общества сами еще, в той или иной мере, оставались «варварскими» по природе, поступки славян им были понятнее и мало чем отличались от привычных им стереотипов поведения. Более эмоциональной информация хроник станет позднее, когда немецкая и датская экспансия на славянские земли и насильственная христианизация обострят взаимное ожесточение противников до предела.
Наряду со стандартными штампами, отдельные византийские авторы донесли до нас подробные, красочные и яркие описания конкретных событий, в которых отношение славян к врагам проступает во всей красе. Особенно ценен в этой связи рассказ Прокопия Кесарийского о вторжении 3-х тысячного войска славян в Иллирик (Далмацию) и Фракию, в ходе которого был штурмом взят приморский город Топир. Разделившись на два отряда, славяне разгромили ромейские войска в Иллирике и Фракии. Вначале оба отряда «не щадили никакого возраста, но ... убивали поголовно всех», «так что вся земля, составляющая Иллирик и Фракию, наполнилась трупами, по большей части не погребенными. Убивали же они тех, кто им попадался, не мечом, не копьем и не каким-либо другим привычным способом, но, очень крепко вбив в землю колья и сделав их весьма острыми, с большой силой насаживали на них несчастных, направляя острие кола между ягодицами и вгоняя вплоть до внутренностей человека... Кроме того, вкопав в землю ... четыре толстых столба, привязывая к ним руки и ноги пленных, а потом непрерывно колотя их дубинами по голове, варвары эти убивали (людей) наподобие собак, змей или другого какого животного. А иных они, запирая в сараях вместе с быками и овцами, которых не могли угнать в родные места, безо всякой жалости сжигали». Один из отрядов столкнулся с отборной ромейской конницей во главе с телохранителем императора Асвадом, и разгромил ее «безо всякого труда». Большинство кавалеристов было перебито, а взятого в плен Асвада сожгли в костре, предварительно нарезав из его спины ремней. В конце похода, оба отряда, «как будто опьянев от потоков крови, решили взять в плен некоторых...». Так, захватив штурмом Топир, славяне «всех мужчин, числом до 15 тысяч... тут же убили, все богатства разграбили, а детей и женщин обратили в рабство».
Исследователи указывают, что Прокопий в данном случае пользовался устной информацией, поэтому преувеличения были неизбежны. Кроме того, не одобряя политику Юстиниана, он мог сознательно сгущать краски. Тем не менее согласимся, что для очевидца все письменные и устные преувеличения бледнеют перед одним мигом кровавой действительности. Описанные же способы расправы с пленными встречаются и в более позднюю эпоху и вряд ли придуманы автором.
Покотилов С.
Нередко славянские отряды, обремененные большой добычей, на обратном пути перехватывались византийскими подразделениями. В такой ситуации славяне вначале уничтожали способных носить оружие мужчин, для того, видимо, чтобы они не могли оказать сопротивления и помочь нападавшим, а если ход сражения складывался в пользу противника – вырезали и остальных. Правда, это не всегда получалось. Бывали случаи, когда во время боевых действий пленникам не только удавалось бежать, но и прихватить с собой часть награбленной славянами добычи.
В описанных случаях не следует усматривать какие-то особенные черты, свойственные только славянам или варварам в целом. Войны того времени характеризовались жестокостью по отношению к противнику, безжалостностью – к побежденным. Те же «цивилизованные» византийцы не отличались в подобных случаях гуманностью. Например, действия византийской армии при нападении на территорию славян нацеливались на максимальное нанесение урона живой силе противника, захват пленных и добычи. Как следует из источников, была отработана совершенная система грабежа и переправки награбленного в Византию. При внезапных нападениях на славинии полководцам рекомендовалось «не захватывать живыми тех из врагов», которые могут оказать сопротивление, «но убивать всех встречных и продвигаться дальше. И не задерживаться ради них... а “ловить” благоприятное время».
Во время персидской войны, византийский отряд, проникший ночью в поселение мисимиян (союзников персов), произвел «страшное избиение». Не щадили ни женщин, ни детей. Остававшиеся в домах – «сжигались вместе с домами». «Было захвачено много блуждающих детей, ищущих своих матерей. Из них одних умерщвляли, жестоко разбивая о камни. Другие же, как бы для забавы подбрасываемые высоко и затем падающие вниз, принимались на подставленные копья и пронзались ими в воздухе». При этом византийский автор одобряет «величайшее озлобление» «римлян» «против мисимиян как за убийство Сотериха, так и за преступное злодейство по отношению к послам», в том числе оправдывает и жестокое избиение женщин, ставших «искупительной жертвой за преступное бесстыдство своих мужей». Вместе с тем, по его мнению, не следовало проявлять такую жестокость по отношению к детям, «которые... не являлись участниками злодейств их отцов...».
Расправы и казни в Византии отличались особой изощренностью и жестокостью. Так, например, схваченного Христиана, союзника «архонта северов Славуна» по набегам на империю, вначале лишили рук и ног, потом врачи «разрезали его живым от лобка до груди, чтобы узнать устройство (тела) человека». В завершение всего «его предали огню». В конце VII в. Юстиниан II, после перехода на сторону арабов части войска, набранного им из переселенных славян, «перебил их (славян) остатки вместе с женами и детьми...» и т.п.
Можно приводить примеры и в отношении других народов. Например, визиготы (везеготы), по словам Прокопия Кесарийского, «как с вражеской страной обошлись со всей Европой», показав себя «самыми жестокими из всех людей». Взятые города «они разрушили до такой степени, что... от них не осталось никакого следа... Попадавшихся им людей они всех убивали, равно и старых, и молодых, не щадя ни женщин, ни детей. Потому-то еще и доныне Италия так малолюдна». Вспомним также массовое избиение булгар в Баварии с женами и детьми, которые пришли в качестве просящих защиты и крова, а не врагов. Да и более поздние времена не отличались гуманностью к врагам и побежденным (особенно когда речь шла о борьбе с инаковерными). Один из ярких примеров – кровавое крестоносное наступление в Прибалтике, приведшее к полному уничтожению ряда племен и т.п.
Однако в мотивах жестокости варваров и цивилизованных народов, видимо, имелись существенные отличия. Поступки первых, в глубинах сознания, диктовались инстинктом самосохранения кровнородственного коллектива в окружении чужих, а следовательно, враждебных сил. Поэтому противник уничтожался, ему стремились нанести как можно больший урон. Жестокость к врагу была естественной, обусловленной военной обстановкой. Поступали так потому, что так искони поступали с врагами. На много вперед варвары не заглядывали, не преследовали каких-то далеко идущих политических целей. По окончании боевых действий все ожесточение проходило. Например, после заключения мира с осажденными в Фессалонике горожанами, славяне безбоязненно подходили к стене, продавали пленных, вели обмен товарами, вступали в непринужденную беседу с бывшими врагами, обсуждая перипетии недавней осады. Жестокость, таким образом, была естественной, но не изощренной. Практицизм византийцев, когда пленника не просто казнили, а проводили одновременно медицинский опыт, варварам, и славянам в том числе, был чужд. Со стороны же византийцев, жестокость являлась средством достижения определенных политических целей, одним из средств осуществления внешней и внутренней политики. Она оправдывалась идеологией отношения к варварам и язычникам. Религиозная непримиримость с этой стороны была более сильной и заидеологизированной. Стоит ли говорить о том, что не менее изощренно византийцы предавали казни и своих сограждан за те или иные преступления. Подобного отношения к соплеменникам варвары не знали.
Источник: Пузанов В.В. Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты. – Ижевск, 2007.
