Почему не предположить, что собиратели и знатоки фольклора не всегда с доверием и пониманием относились к источникам полученных знаний? Даже со всей любовью и трепетом собранная информация могла восприниматься ими пристрастно. Древние знания, предания и мифы нередко принимались во внимание именно искажённо, не должным образом или редактировалось по усмотрению того или иного исследователя. Обладая иным образом мышления и мировоззрения, чем сам этнографический источник, учёный мог с уверенностью воспринимать некую часть информации как суеверие, иначе интерпретировать, искажать и разбавлять водой рационализма при передаче.
Мифология, символизм, традиции, обычаи и практики могут сводиться к музейному каталогизированию, экспонатности, к коллекционированию неких диковин. Их тоже пытались систематизировать лишь как элементы религиозных культов. Проще говоря, если некий специалист и пытается получить истину из уст или рук самих носителей культуры, то препятствием к её пониманию зачастую способна стать его собственная ученость. Роль стороннего наблюдателя и личная невовлечённость в процесс, личное неприятие объекта исследования тоже накладывают свой отпечаток. Пожалуй, что для мифов и символов до некоторой степени также губительны ситуации, когда их канонизируют в какой-либо среде или ареале. Тем самым они идеологически окрашиваются, лишаются потенциала развития или даже изымаются из общего поля возникновения и развития.
Некое изображение лишь тогда становится символом, когда в рисунке присутствует нечто большее помимо его непосредственного и очевидного значения. В изображении должен содержаться ещё и некий неосознанный аспект, который никогда не может быть однозначно пояснён или определён. Неоднократно попадались в различной литературе случаи, когда сами носители некой традиционной культуры просто не могли донести до исследователя исчерпывающей информации об объекте или явлении культурного исследования. Исходное значение, принадлежность, название, происхождение того или иного слова, символа, знака сами представители народа не всегда могли вспомнить и объяснить исследователям. Порой ответом на простые с точки зрения фольклориста вопросы могло быть лишь недоумённое пожимание плечами и расплывчатые слова про то, что «вот наши прадеды ещё помнили, видели, знали, они так делали, поэтому и у нас так же». Во многих культурах существуют термины и символические изображения, которые сами люди просто не могут объяснить логически. Только ощутить, почувствовать интуитивно.
Чтобы подобраться к потайному «божественному» смыслу символа, необходимо иметь опыт общения с ним. «Когда душа начинает понимать символ, перед ней возникают представления, недоступные разуму» — писал некогда К. Юнг. Наверное, именно поэтому для скорейшего приобщения и объяснения символики и мифологии традиционно использовалась психонавигация и цветная графическая визуализация — путешествия в иные психологические пространства, где исследуются «миры бессознательного». Проводниками в такого рода понимание были именно сказители, зачастую превращающие миф в ритуал, способный не просто усадить слушателей вокруг общего костра, но соединить их в единое поле воображения, переместить на иные уровни сознания.
Миф превращается в ритуал, а вместе они объединяются в символ. Символ — это обобщенное выражение чуда. Он одновременно показывает весь мистический переживаемый опыт сразу — в его начале, его течении и финале одновременно. Словно собирает в точку, концентрирует. В то же время содержание, которое мы находим в той или иной форме/символе, разнится от одного человека к другому, от одной культуры к другой. Прекрасным примером является в этом смысле одновременная схожесть и различие восприятия свастики в разных культурных традициях в разные времена. Даже сейчас для кого-то свастика — символ солнца и чего-то божественного, для кого-то — просто способ показать фигу христианскому богу.
Но как бы ни менялись интерпретации и ассоциации, связанные с символом, архетип его значения, основной посыл, остаётся, на каком бы уровне мы его ни рассматривали. Трактовка символов тесно связана с личностью самого лица, взявшегося за его толкование, с его социальным, культурным, географическим окружением, с его сознанием и, конечно, с его намерениями.
Именно эта тяга к искусству думать образами является фундаментальной основой творческого мышления и поступков. Поэтому понимание этнологами, культурологами и фольклористами значимости именно архетипов древних мифов и символов важно для научных исследований.
«В развитии научных идей понимание представляет собой долгий и трудный процесс, который принимает рациональные формулировки за счёт предварительной переработки содержания в бессознательном. Организационную роль играют при этом архетипы, именно они являются тем искомым мостиком, который перебрасывается от чувственного восприятия к идее и является необходимой предпосылкой для возникновения естественно-научной концепции».(Вольфганг Паули, физик)
Скажем так, любой древний символ в какой-то мере сравним с бродячим сюжетом любой древней сказки. За частностями всегда стоит «вечный мотив», архетип, который можно толковать самым различным образом: по меркам психоанализа, философии, социологии, этнологии, даже в рамках литературного наследия. Тем самым мы лишь показываем творческий заряд и потенциал архетипа на самых разнообразных уровнях, но никогда не приближаемся к его конечной истине.
