С каким же нетерпением ждала я премьеру «Снегурочки» в воронежском Театре оперы и балета! И каким ударом для меня стала премьера…
Рецензия Ксении Неждановой
Сразу оговорюсь, что к исполнителям ролей претензий нет, хотя смотрела спектакль с участием не первого состава. И даже, по-моему, не второго. Тем не менее пение и актерская игра понравились. Чего не скажешь о костюмах и декорациях…
На протяжении всего спектакля на заднике сцены демонстрировалось кино из быстро движущихся геометрических фигур ярких цветов, что не только резко диссонировало с текстом Александра Островского и музыкой Николая Римского-Корсакова, но и превращало лица артистов в уродливые, покрытые разноцветными синяками рожи, кроме того, вызывало головную боль и угнетающе действовало на психику.
Сцена в тереме царя Берендея вообще началась с медленного подъема высоко вверх нескольких черных бочек-ракет с огромными тряпичными хвостами ярко-красного цвета, символизирующими, как можно было догадаться, огонь. Какое-то время силилась понять, что напоминает мне происходящее, пока на ум не пришла поставленная два года назад на сцене оперного «Родина электричества». Осуществивший постановку художественный руководитель Камерного театра Михаил Бычков буквально напичкал оперу аналогичными образами, ассоциирующимися с преисподней. Правда, даже сия эпатажность оперу не спасла — провалилась с треском, перестав быть интересной публике практически сразу после премьеры. Однако зловещие образы преисподней в «Родине электричества» хотя бы были оправданы самим мрачным духом действа, проистекающим из тяжелого — в кавычках — рока Глеба Седельникова и из односторонне истолкованных худруком-бездарем рассказов писателя Андрея Платонова, которые легли в основу постановки. Но кому в голову могло прийти перенести зловещие образы в светлую, чистую «Снегурочку»?!
Преисподняя дала о себе знать и в сцене встречи главной героини с ее матерью Весной, происходившей в абсолютно черном пространстве. Более примитивного способа показать гнев Ярилы-солнца на берендеев, наверное, и не придумаешь.
Но только ли в том дело, что кто-то решил осовременить классику, не обладая на то необходимым талантом? Сдается мне, что нет. Сдается мне, что кто-то (коллективный или в единственном лице) преследовал далеко идущую цель поерничать, высмеять то, что так дорого сердцу русского человека, что, собственно, и есть русский человек во всех характерных для него проявлениях. Помимо декораций о том же говорят костюмы краеугольных персонажей: Деда Мороза, Весны, Берендея.
В первые секунды появления Деда Мороза на сцене я буквально оторопела: серая мохнатая шевелюра, серая борода, полумаска на лице, стильный балахон… Кто перед нами? Волк из «Красной шапочки» в модерновой трактовке? Мефистофель из «Фауста»? Злой волшебник из какой-нибудь восточной или европейской сказки? Да все что угодно кроме нашего добряка-Деда Мороза! Даже на прагматичного Санта Клауса персонаж на сцене явно не был похож…
Под стать Сивогривому Персонажу оказалась и Весна. Она и ее свита выглядели как вышедшие на промысел публичные девки: яркие, кричащие одежды, ядовитых цветов парики, вульгарные походочки и телодвижения.
Образ же мудрого царя Берендея вообще оказался низведенным до состояния карикатуры.
В первый раз Берендей появился на сцене после взлета под своды его терема адских ракет: разбуженный боярином Бермятой, вылез из-под массивной медвежьей шкуры, распластанной на стоящей посреди сцены огромной печи. От моего внимания не ускользнула и такая деталь — рука спящего царя была вложена в когтистую медвежью лапищу.
Жалобу Купавы на Мезгиря Берендей выслушал сидя на печи в длиной ночной рубахе. Для общения же с народом состоялось его поспешное облачение — в доспехи и корону, приклеенную к… громадной шапке-ушанке!
От пляшущего на сцене народа в очередной раз дохнуло нафталином бычковской «Родины электричества» — из-за серых одежд и безликих лиц. А от леших вообще стошнило — из-за свисающих с их коленок, плеч и горбов резиновых детских головок, искаженных безмолвным криком.
Спектакль увенчался грубым, безвкусным превращением не знающей любви Снегурочки в Снегурочку полюбившую, что было представлено путем смены одежды и парика: многочисленные длинные льняного цвета косички превратились в оранжево-малиновую шапку волос, платье и сапожки из бело-голубых тоже стали оранжево-малиновыми. А сама любовная сцена между Мизгирем и Снегурочкой не обошлась без лежания последней на полу…
Вспоминаю, как каждый раз, когда я проходила мимо афиши о готовящейся постановке «Снегурочки», сердце замирало от предвкушения скорой встречи с одним из изумительнейших произведений русской классики. В том, что спектакль будет на высоте, я даже не сомневалась. Мне казалось, что после того, как Воронеж покинул культуртрегер Эдуард Бояков, а Театр оперы и балета исторг из себя Андрея Огиевского и Михаила Бычкова, ничего плохого на повидавшей виды сцене уже не может произойти. А уж изуродовать «Снегурочку» — поступок вообще из одного ряда с разнузданной пляской перед иконами в храме. Но вот он совершен. И у меня опустились руки.
