Норик в римской империи 117 г. н.э. (ныне Штирия) выделена жёлтым.
Донесение адьюнкта Срезневского, г. Министру Народного Просвещения из Загреба, от 2 (15) августа 1841 года.
Честь имею представать при сем записку о славянских наречиях, как краткий результат филологических наблюдений, сделанных мною во время путешествия по Штирии, Каринтии, Краине и Фриулю. Путешествие cие, к сожалению моему, не могло продолжиться столько, сколько заслуживают cии страны: надобно было оставить время для путешествия по адриатическому приморью, военным границам и Cepбии, которое не могу не окончить еще до наступления зимы.
Из Вены я поехал в Градец (Gradz, Gratz, Grătz). Хотя сей город лежит, можно сказать, в глубине Штирии немецкой, однако же останавливает в себе славянского путешественника по многим причинам. В нём печатались издавна и до сих пор печатаются многие славянские книги, даже для обихода народного.
С умножением типографии в уездных городах эта последняя отрасль народной промышленности книжной в настоящее время в Градце значительно уменьшались; но и теперь ещё составляет источник обогащения для целых семейств. Так книгопродавец и вместе переплётчик (соединение того и другого ремесла вместе в южных австрийских областях очень обыкновенно) Пёбаль почти исключительно промышляет печатанием и продажей славянских народных книг. При университете Градецком есть кафедра славянского языка.
Преподавание впрочем совершенно школьное: оно ограничивается одним славянским языком, и сам этот язык рассматривается только в отношении к штирийскому наречию, и таким образом и для слушателей из штирийских славянцев, а тем более для немцев, кафедра славянская остаётся почти бесполезною. Профессором ныне г. Квас, как уроженец штирийский, и притом знакомый с некоторыми другими славянскими наречиями, он мог бы принести некоторую пользу славянскому языкознанию по крайней мере кабинетными трудами; но не обеспеченный достаточным жалованием за профессуру, должен отвлекаться от учёных занятий совершенно посторонними, адвокатскими, и на сие последние истрачивает ежедневно большую часть времени. В университетской библиотеке, равно в библиотеке Иоанноума есть порядочное собрание славянских книг; впрочем важных по редкости мало, а рукописей вовсе нет. В Иоанноуме хранится только одна пергаменная грамота XV века (она будет сообщена нашей ученой публике г. Премсом). Было в нём также несколько любопытных древностей, между прочим и шлемы с руническими надписями (которые читает Г. Kyxapcкий); но всё это взято в Вену.
В Градце живёт г. Мурко, известный своим славянским словарём и грамматикой. Он ещё молодой человек, прекрасно знает штирские наречия, и мог бы принести своею учёною деятельностью много пользы не только соотечественникам, но и другим славянам: к сожалению и он имеет на это мало досуга. Он занимается впрочем постоянно улучшением своих трудов, и приготовляет их к новому изданию, а лучшим доказательством их своевременности может быть то, что в восемь лет со времени их напечатания они совсем разошлись, и новое издание становится уже необходимым.
Ознакомившись с помощью господина Кваса и Мурка с особенностями штирийского наречия предварительно, я поехал в Марбург, крупный город Словении, с тем чтобы оттуда обратиться к востоку, где господствует собственно штирийское наречие, и где штирийцы особенно отличаются в образе жизни и обычаях от краинцев и каринтийцев. В Марбурге я нашёл г-на Пуфа, профессора гимназии, хотя и немца, но хорошо знающего славянский язык и ещё лучше обычаи штирийцев. Не менее приятно было для меня увидать в Марбурге порядочную книжную лавку переплетчика Ферлинца, в которой я нашёл всё, что издано в последнее время в Штирии, Краине и Каринтии.
Неподалеку от Марбурга живёт Г. Цаф сельский священник. От него можно ожидать много хорошего в отношении к основательному знанию местных отличий народных штирийских наречий. Он собирает теперь материалы для словаря и фразеологии штирийских славян, стараясь наблюдать местность выговора, и не забывает отмечать, где что им услышано.
Я просил его держаться в труде своём метод Вука Ст. Караджича, т. е. записывая слова и выражения, не думать об этимологии, и не забывать того, что словарь не должен быть только массою слов и выражений, но вместе с тем и зеркалом, в котором бы отражались все особенности жизни и мысли народа во всей их возможной подробности. Как не жалеть, что образец, представленный Караджичем, до сих пор остаётся без подражания. Этнография систематическая конечно полезна и необходима; но она во всяком случае должна быть предупреждена словарями, даже и потому что составитель такого словаря невольно попадает на множество таких вопросов, которые очень легко могут не обратить на себя внимания этнографа систематика, пишущего ответы только на те вопросы, которые заранее были приготовлены и нашли место в его системе.
Из Марбурга я отправился в Птую (словен. Ptuj = Птуй, нем. Pettau). Для наблюдателя разнообразия наречий и народностей этот город в Штирии очень важен: он есть центр народной промышленности для восточной половины славянской Штирии; тут встречаешь народ и с берегов Щавницы, и Песницы, и из Дравского поля, и из Быстрицы, и Голошан, и даже из под границ Венгрии и Кроации. Для прогулок пешком время было ещё неудобно, и потому я должен был ограничиться очень немногими, в пользоваться разговором с людьми, заходившими в Птую. Таким образом, я собрал и этнографические сведения о голошанах или холожанах, живущих в горах по правую стороны Дравы к границам Кроации и в самой Кроации. Предание говорит, что холожане ушли в горы во время воин между штирийцами и немцами, чтобы там за неприступными стремнинами сохранить жизнь и независимость. В обычаях и самом образе жизни их о сталось много старинного: старики пользуются у них не только уважением, но и особенного рода властью; есть обычаи о платеже пени за обиду; ещё недавно были у них употребляемы луки для стреляния птиц; а туром (tur ) и теперь ещё называют рычаг огромной величины для сбрасывания камней с гор.
Продолжая путь далее на восток, я посетил на Св. Неделе (Gr. Sonntag) декана Дайника, одного из замечательнейших писателей словенских. Kpoме словенской грамматики, он издал очень много книг поучительного и исторического содержания, и имел бы ещё более влияния, если бы не связал себя особенной ореографией, в которой смешал азбуку латинскую с кирилловскою.
После Святой недели я ездил в Ормуж (Friedau) и Середище (Polsterau), откуда думал пройти далее к венгерским словенцам; но болезнь заставила меня изменить предположение поспешить через Варамдин в Загреб (Agram). Более всего сожалею, что не мог познакомиться с почтенными священниками Кремпелем и Сломшеком, издавшими несколько любопытных книг и сколько можно судить, превосходно знающими словенский язык, в его видоизменениях по наречиям. Не могу здесь не заметить, что Дайнко, Мурко, Цаф, Кремпель и Сломшек, которыми и ограничивается круг словенских писателей в Штирии, все суть лица духовного звания; в Крайне и Каринтии почти то же; и так было издавна: очень естественно, что литература словенская отличается особенным характером, и до такой степени, что словенцу странно видеть словенскую книгу не нравоучительного содержания.
При переезде из Штирии в Кроацию (хорв. Hrvatska — Хорватия) не замечаешь особенной перемены ни в наречии, ни в одежде и архитектуре. Только уже переехав за реку Бедню видим чистых безьяков (так называются жители Кроации около Загреба).
В Краину въехал я через Ускоцкие горы, где колониями живут граничары ускоки (иначе влахи( vlahi; нем. Walachen; венг. oláhok) православной веры, сохраняя обычаи старины, язык родины, и не зная других песен, кроме песен: «od slarini», в которых рассказываются подвиги Марка Кралевича, Бана Скандербега и т. п.
Путь мой в Вюбляну (Laibach) был чрез Новое Место (Neustadt и Вышнюю Гору (Weichselburg). В этих местах живут градищенские хорваты — доленцы (dolinci) или нижние краинцы. Восточная часть их, до Нового Места, называется белыми краинцами, потому что они носят такую же белую одежду, как и хорваты. Их наречие, впрочем, хотя и заключает в себе некоторые хорватизмы, но есть словенское.
Любляна для славянского путешественника есть важнейший город во всех южных немецко-австрийских землях.
Хотя литературной жизни в ней и нет, однако жь есть литераторы и учёные, с любовью занимающиеся родным языком. При лицее Любляны есть довольно богатая библиотека, а в ней между рукописями есть несколько глаголитских, истриянских XIV и XV века, Народный музей и кафедра словенского языка в типографиях Люблянских почти всё важнейшее, что выходит на словенском языке. Наконец сам город почти исключительно населён краинцами (долинцы), а с другой стороны он, по своему положению в отношении к промышленности есть пункт сосредоточения народонаселения Крайны, и даже отчасти Каринтии, Штирии и Северной Истрии.
Между люблянскими учёными первое место занимает Г. Метелко, профессор словенского языка в лицее. Его словенская грамматика известна и оценена в учёном мире, может быть, справедливее нежели в самой Краине. Чувствуя неудовлетворительность старого, так называемого богоричева правописания, и он, подобно Дайнку, изобрёл новое, в котором смешал буквы латинские с кириловскими, и хотя имел последователей, но ещё более возбудил против себя врагов и насмешек. Как бы то ни было, его оригинальные понятия о правописании не остались без добрых последствий, возбудили недоверие к правописанию богоричеву, возбудили мысль, что правописание словенское так или иначе должно быть изменено, а вместе с тем и многое, что дотоле считалось в грамматике словенской несомненной истиной. С влиянием положительным Метелко остаётся на кафедре: только из его аудитории выходят молодые люди с основательным знанием отечественного языка и сознательной любовью заниматься им.
Другой учёный, посвящающий большую часть времена изучению отечества, есть доктор Фрейер, хранитель Народного Музея. Будучи врачом естествоиспытателем, он мог легче всякого другого собрать слова словенские, касательно природознания, и собрал превосходные материалы, особенно по части ботаники. С другой стороны, зная потребность ландкарты Краины, он решился составить сам собственную, в которой бы названия гор, рек, озёр и жилых мест представлены были в возможной полноте и в не столько искажённом виде, как на других картах. Все собственные имена стоят на ней по-словенски и по-немецки, и все переверены на месте. В непродолжительном времени cия карта будет издана.
Доктор Кастелец заслуживает уважение тем, что первый в наше время стал думать о собирании народных песен, и о возвышении словенского языка на степень литературного светского. Галициец Корытко занимавшийся всем, что касается народности краинской, получил первые народные песни от Кастельца; а профессор Водник, известный стихотворец краинский, имел влияние на немногих «Краинскою Пчелой» (Krainska cbelica), которая вышла в четырёх книжках и заключает в себе разные стихотворения.
Кастелец доказал, что любовь к отечественной литературе ещё не умерла в образованной публике, и раскрыл много новых талантов. Главный сотрудник его, доктор Прешерин, есть лучший словенский поэт нашего времени, человек полный поэтического чувства и дарования. Умея очень счастливо подражать народному духу, он очень любим в Краине самим народом. Другой сотрудник Кастельца, Жакель еще молодой человек, но в отношении к народной словесности оказал уже много услуг, и стоит в числе немногих, на которых лежит надежда краинской литературы. Из писателей духовных можно упомянуть об епископе Триестинском Рееникаре, Кланинике, Поточнике, Станиче, Пинтере. К сожалению писатели духовные, исключая немногих, не думают изучать язык народный, и пестрят свои страницы германизмами, так что нередко трудно понять без перевода немецкого. Не могу умолчать о Блазнике содержателе типографии, особенно занимающемся изданием словенских книг. Он думает даже издавать журнал словенский; но ещё не получил на то позволения. Недавно изданы им две книжки народных словенских песен, собранных Корытком. По дороге из Любляны в Целовец (Klagenfurt), особенно в Арани (Krainburg) и Торжце (Neumarkt), я наблюдал наречие и обычаи горенцев или верхних краинцев.
В Целовце я имел удовольствие сблизиться с экстр. профессором Жупаном, отличным знатоком иллирийских наречий и вообще учёным человеком. Впрочем он один и может привлекать туда славянского путешественника; город совершенно онемечился.
Любопытно однако посетить старый памятник, известный под именем «Герцогская стула». Он в миле от города но дороге в Bену. На нём читаются «ma sveti veri» и потом ещё раз «Veri».
Учёный Рунак переводить это «имеет Святую Веру», и относит к тому времени, когда герцоги Каринтии должны были давать клятву, что будут исповедовать христианство.
Может быть, сам памятник, действительно имеющий форму престола, и относится к этой эпохе, но едва ли то же можно сказать о надписи:
а) язык её неправилен: следовало бы читать «ma sveto тоrо»;
b) надпись вырезана на боковом камне перпендикулярно, и едва заметна, так что камень этот кажется взятым из другого памятника;
с) есть, наконец, и остатки надписи горизонтальной, прямо над седалищем, но не славянской, а кажется латинской. Это же «ma sveti veri» чуть ли не должно читать – «Mansveti veri»: римских памятников в Каринтии немало.
Сам Ярник живёт не далеко от Целовца в Мосбурге. Он превосходно знает карантийские наречия, и многие другие славянские, и очень трудолюбив. К сожалению он не может надеяться на подпору своим трудам: в Каринтии мало славянофилов.
Из Целовца я направил путь в долину Розовую и потом в Зильскую (Geilthal). Тут сохранилась чистота старинных обычаев более, нежели в других местах. В Зильской долине и до сих пор ещё исполняется странный обычай разбивания бочек, о котором упоминается и в наших летописях. РЕЗИЯ — 117 г. н.э.
Славян фриульских, которых посетил я после, нельзя насчитать более 20.000. Из этого числа в долине Peзии около 3.000, а остальные, называя себя вообще словинами, живут в горах на юг от Peзии. Любопытно, что резиане имеют предания, будто их предок вышел из Рушии, и Poccию также называют Рушией.
Из гор фриульских я вышел к Горице (Görz), а оттуда чрез Липавские (Wippacher) горы прошёл к Постойне (Adelsberg) и далее к Tpиесту, изучая на пути наречие среднекраинское и другие.
Любопытно было бы посетить ещё горы Идpианские, долину Богинскую (Wobeim), заозерье Циркницкое и горы Чичей, живущих на юг от дороги, идущей из Tpиеста в Реку (Fiume), и доселе остающихся довольно неизвестными; но время и обстоятельства мне этого не позволили. Тем это для меня прискорбнее, что в Краине ещё очень мало развит дух этнографических и филологических исследований.
О путешествии, которое г. Прейс и я сделали по Истрии, хорватской земле, Далмации, Далматским островам и в Чёрную Гору, мы будем иметь честь донести в особенном отчете.
* * *
1. Она будет напечатана в одной из следующих книжек Ж.М. Прим. Ред.
2. Также, будет помещена в Ж. М. Прим Ред.
3. Будет также помещена. Прим. Ред.
4. 1 сажень= 2.13 метра.
5. 1 фут=30,48 см.
Источник: Путевые письма Измаила Ивановича Срезневского из славянских земель : 1839–1842 [к Е.И. Срезневской]. – Санкт-Петербург : тип. С.Н. Худекова, 1895. – X, 374 с.
