Языческие рефлексы в славянской христианской терминологии
В славянских предствлениях, по-видимому, не было различия ада и рая: слово ирий, так же, как и слово рай, служат вообще обозначением потустороннего мира. Архаическое (дохристианское) неразличение ада и рая отразилось в таких старославянских и древнерусских терминах, как порода "рай" и род, родство, рожьство, рожение "преисподняя" (см.: Срезневский, Ⅱ, стлб. 1208-1209; Срезневский, Ⅲ, стлб. 138-140, 143-144, 146). Если слово порода, несомненно, объясняется из гр. παράδεισος — как заимствованное слово, подвергшееся на славянской почве морфологической адаптации — то слова род, родство и т.п. обычно трактуются как результат неправильного понимания греческого слова славянскими переводчиками, а именно: смешение гр. γέεννα "ад" и γέννα, γεννέα, γέννησις "рождение" (см.: Котляреский, 1868, с. 21; Миклошич, 1875, с. 49; Фасмер, Ⅲ, с. 330, 491). Вряд ли можно согласиться с такой трактовкой: представляется совершенно очевидным, что названия рая и ада были восприняты на славянской почве как производные от корня род, выступавшего, надо думать, как общее обозначение царства мёртвых (обители предков). Адаптация гр. παράδεισος как раз и обусловлена, на наш взгляд, этимологическим сближением с род, т.е. соответствующим переосмыслением греческого заимсвтования.
Вместе с тем, имя Род в славянском языческом пантеоне может рассматриваться как одно из названий мифологического противника Бога Громовержца, выступавшего наряду с названием Волос Велес (см. сводку данных о Роде, например, у Афанасьева, Ⅲ, с. 319, 386-389, 416-419; Иванова и Топорова, 1965, с. 171-172). В частности, домовой, который представляет собой, по-видимому, одно из воплощений Рода, может рассматриваться и как эпифания Волоса. Ср. указание Даниила Заточника, что "дети бегают Рода" (см. изд.: Зарубин, 1932, с. 24), где, по всей вероятности, слово род обозначает домового, а также такое название для домового, как родитель и вообще очевидную связь домового с культом предков (см.: Добровольский, 1898, с. 377, ср. Афанасьев, Ⅱ, с. 76); при этом слово родитель по отношению к усопшим означает не столько предков, сколько вообще родственников (таким образом именуется, например, и те члены рода, которые умерли во младенчестве и не оставили по себе потомства), и поэтому было бы точнее говорить вообще не о культе предков, но именно о культе рода. Ритуальная трапеза Роду и Рожаницам, о которой часто упоминают древнерусские источники, может быть сопоставлена как с угощением домового, так и с угощением усопших "родителей" (см., например: Афанасьев, Ⅱ, с. 86)*. Аналогичным образом, т.е. исходя из культа Волоса, может быть объяснена связь Рода с долей (Афанасьев, Ⅲ, с. 388; Владимиров, 1896, с. 42); ср., между тем, связь Николы с долей (Афанасьев, Ⅲ, с. 373-374, Афанасьев, 1957, № 573) при том, что Никола является христианским заместителем Волоса (Успенский, 1978). Связь Волоса с оругом и властью** соответствует связи Рода с родом как социальной единицей.
Таким образом, обозначение потустороннего мира совпадает с наименованием противника Громовержца, т.е. мифологического Змея, который и представляет собой прообраз восточнославянкого Волоса (ср. Иванов и Топоров, 1974, с. 45 сл.). Ср. в этой связи древнерусское червь "геена, ад" (Срезневский, Ⅲ, дополнения, стлб. 272), чему соответствует изображение ада на русских иконах "Страшного Суда" в виде открытой огнедышащей пасти чудовищного змея (Афанасьев, Ⅲ, с. 17), ср. диалектное ад "пасть" (СРНГ, Ⅰ, с. 203-204); в русских заговорах болезни, изгоняемые из человека, отсылаются "аду в челюсти" (Афанасьев, Ⅲ, с. 102) — т.е. в пасть змея. С другой стороны, характерной чертой русской иконографии "Страшного Суда", отличающей её от византийской, является и то, что у ног Судии Праведного здесь может изображаться длинный извивающийся змей, который ведёт от престола Судии в преисподнюю (Покровский, 1887, с. 320, 322, 368, ср, Антонова и Мнева, Ⅰ, с. 123). В силу сказанного, такие выражения в древнерусских текстах, как "родъ огньный", "родьство огненное" или "огнь родный, родьствьнный" (Афанасьев, Ⅲ, с. 811) сопоставимы с представлением об Огненном Змее и об адском огне, исходящем из пасти змея.
* Сколько-нибудь подробная аргументация тезиса о генетической связи домового и Волоса не может быть осуществлена в рамках настоящей работы; отметим, однако, широко распространённое представление о змеиной природе домового (Афанасьев, П, с. 539-540; Афанасьев, Ⅲ, с. 300; Добровольский, 1914, с. 180, 271; Зеленин, 1914-1916, с.51, 867; Цейтлин, 1912, с. 163), поверье о возможности гибели домового от громового удара (Никифорский, 1907, с. 53) и функция домового как покровителя скота (Померанцева, 1975).
** Ср. в этой связи, с одной стороны, диалектные велéс (валец) "повелитель, указчик", вóлос "власть", волосить "властвовать, управлять", и, с другой стороны, древнерусские владь, влодь, володь "волосы". Особенно характерны рязанские поговорки: "Велик Волос: и крутит, и кутит, как похотел, так и волосит (властвует)!" и вместе с тем: "Волостовое дело" (Макаров, 1846-1848, с. 47; Диттель, 1898, с. 208; ср. СРНГ, У, с. 58, 60). Отсюда же объясняется и волость как административный термин, т.е. обозначение управляемого округа (ср. Иванов и Топоров, 1974, с. 74); показательно, между прочим, что в белорусских условных языках волость (местное управление) может называться волосянка (Романов, ⅠⅩ, с. 48-49). Ср. также вервь (верёвка) как административный термин (см. Топоров, 1973, с. 119 сл.); одновременно вервь связана с пряжей и родом, ср. древнерусское ужик "родственник" и "верёвка" (там же, с. 122, 126, 129, ср. замечания Потебни, 1914, с. 98, о ввитье и вязанье как символе родства); точно так же с понятием рода, по-видимому, связаны слова группы волос~волость. Вместе с тем, и слово верея, этимологически связанное с вервь~верёвка, может означать участок леса (Топоров, 1973, с. 129, ср. Фасмер, Ⅰ, с. 298), ср. в белорусских условных языках вирiя, верея "борода" (Романов, ⅠⅩ, с. 34-35).
Библиография:
- Антонина и Мнева, Ⅰ-Ⅱ — В.И. Антонова, Н.Е.Мнева. Государственная Третьяковская галерея. Каталог древнерусской живописи ⅩⅠ — начала ⅩⅤⅢ вв., тт. Ⅰ-Ⅱ. М., 1963.
- Афанасьев, Ⅰ-Ⅲ — А.Н. Афанасьев. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов, чч. Ⅰ-Ⅲ. М., 1865-1869.
- Афанасьев, 1957 — А.Н. Афанасьев. Народные русские сказки в 3-х томах. М., 1957.
- Владимиров, 1896 — П.В.Владимиров. Введение в историю русской словестности. Из лекций и исследований. Киев, 1896.
- Диттель, 1896 — Диттель [инициалы не указаны]. Сборник рязанских областных слов. — ЖС, ⅤⅢ, 1898, вып. 2 (отд. Ⅱ)
- Добровольский, 1898 — В.Н.Добровольский. Даные для народного календаря Смоленской губернии в связи с народными верованиями. — ЖС, ⅤⅡ, 1898, вып. 3-4 (отд. Ⅰ).
- Добровольский, 1914 — В.Н.Добровольский. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914.
- Зарубин, 1932 — Слово Даниила Заточника по редакциям ⅩⅡ и ⅩⅢ вв. и их переделкам. Приготовил к печати Н.Н.Зарубин. Л., 1932 ( = "Памятники древнерусской литературы", вып. 3).
- Зеленин, 1914-1916 — Д.К.Зеленин. Описание рукописей Учёного архива Императорского Русского Географического общества, вып. Ⅰ (Пг., 1914), вып. Ⅱ (Пг., 1915), вып. Ⅲ (Пг., 1916). Продолжающаяся пагинация во всех выпусках.
- Иванов и Топоров, 1965 — Вяч.Вс.Иванов, В.Н.Топоров. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период). М., 1965.
- Иванов и Топоров, 1974 — Вяч.Вс.Иванов, В.Н.Топоров. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974.
- Котляровский, 1868 — А.Котляровский. О погребальных обычаях языческих славян. М., 1868.
- Макаров, 1846-1848 — М.Н.Макаров. Опыт русского простонародного слоотолконика. Отд. оттиск из ЧОИДР (1846-1848) без места и года.
- Миклошич, 1875 — Franz Miklosich. Die christliche Terminologie des slavischen Sprachen. Eine sprachgeschichtliche Untersuchung. Wien, 1975 (Separatausdruck aus dem ⅩⅩⅠⅤ. Bande der Denkschriften der philosophisch-historischen Classe der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften).
- Никифоровский, 1907 — Н.Я.Никифоровский. Нечистики. Свод простонародный в Витебской Белоруссии сказаний о нечистой силе. Вильна, 1807 (оттиск из изд.: "Виленский временник", кн. Ⅱ, 1907).
- Покровский, 1887 — Н.В.Покровский. Страшный суд в памятниках византийского и русского искусства. — "Труды ⅤⅠ Археологического съезда в Одессе" (1884 г.), т. Ⅲ. Одесса, 1887.
- Померанцева, 1975 — Э.В.Померанцева. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975.
- Потебня, 1914 — Ал.Аф.Потебня. О некоторых символах в славнской народной поэзии. О связи некоторых представлений в языке. О купальских огнях и сродных с ними представлениях. О доле и сродных с нею существах. Изд. 2-е. Харьков, 1914.
- Романов, Ⅰ-ⅠⅩ — Е.Р.Романов. Белорусский сборник, вып. Ⅰ-ⅠⅩ. Киев-Витебск-Вильна, 1886-1912.
- Срезневский, Ⅰ-Ⅲ — И.И.Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, тт. Ⅰ-Ⅲ. СПб., 1893-1912.
- СРНГ, Ⅰ-ⅩⅠ — Словарь русских народных говоров, вып. Ⅰ-ⅩⅠ. М.-Л., 1965-1976
- Топоров, 1973 — В.Н.Топоров. О двух праславянских терминах из области дренего права в связи с индоевропейскими соответсвиями. — "Структурно-типологические исследования в области грамматики славянских языков". М., 1973.
- Успенский, 1976 — Б.А.Успенский. Культ Николы на Руси в историко-культурном освещении (Специфика восприятия и трансформации исходного образа). — "Труды по знаковым системам", Ⅹ. Тарту, 1978.
- Фасмер, Ⅰ-ⅠⅤ — Макс Фасмер. Этимологический словарь русского языка (пер. с немецкого и дополнения О.Н.Трубачёва), тт. Ⅰ-ⅠⅤ. М., 1964-1973.
- Цейтлин, 1912 — Г.Цейтлин. Знахарства и поверья в Поморье (Очерк из быта поморов). — "Известия Архангельского общества изучения Русского Севера (Журнал жизни Северного Края)", 1912, № 1 (с. 8-16), № 4 (с.156-165).
Вторичные моделирующие системы, Тарту, 1979
