В трудах античных писателей славяне, подобно многим другим «варварским» народам, оказались как будто скрытыми под шапкой-невидимкой.
Первое историко-этнографическое описание северной части ойкумены принадлежит Геродоту (ок. 484 — 425 гг. до н. э.). Более десяти лет им владела «охота к перемене мест». За это время он объездил почти все страны Передней Азии и побывал в Северном Причерноморье. Геродот наблюдал и изучал обычаи и нравы чужих народов без тени расового высокомерия, с неистощимым интересом подлинного исследователя, «чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности».
Геродот подробно описал жизнь и быт многих народностей Северного Причерноморья — прежде всего скифов и других ираноязычных племён, упомянул даже кельтское племя «невров» (нервиев, Nervii). К сожалению, исконно славянские земли остались совершенно неизвестными «отцу истории». Области за Дунаем, пишет он, «по-видимому, необитаемы и беспредельны». Историк сетует, что проникнуть туда невозможно из-за метелей и вьюг: «Земля и воздух там полны перьев, а это-то и мешает зрению».
Римляне с трудом отличали славян (венедов) от более известных им «варварских» народов — германцев и сарматов. Римских историков и географов смущало не столько действительное этнографическое сходство между ними, сколько их общая принадлежность к необъятному и единоликому варварскому миру.
Германцы, подобно славянам, поздно выделились этнографически в глазах античных людей из окружающей массы варварских племён. Первоначально германцами галлы называли одно из зарейнских племен и познакомили с этим названием римлян, которые перенесли его на все народы, обитавшие между Рейном и низовьями Дуная — таковы были границы античной Германии. Иначе говоря, для римских писателей германцами были все, кто не походил на кельтов (галлов) и ираноязычных кочевников (сарматов). Поэтому в «германцы» были повёрстаны и многие славянские племена.
Причислению славян к германцам в немалой степени способствовало то обстоятельство, что те и другие зачастую вступали в военно-политические союзы. По словам Тацита, германские (то есть вообще варварские) племенные дружины постоянно пополнялись воинами из соседних племён. «Если племя, — пишет он, — в котором они родились, закосневает в длительном мире и праздности, множество знатных юношей отправляется к племенам, вовлечённым в какую-нибудь войну...». Подобно германцам, славяне (у Тацита — венеды) отнюдь не отличались миролюбием. Тацит свидетельствует, что они «многое усвоили из их (германских. — С. Ц.) нравов, ведь они обходят разбойничьими шайками все леса и горы между певкинами и феннами», то есть земли между Дунаем и Восточной Прибалтикой.
Сравнительное языкознание свидетельствует и об обратном влиянии — славян на германцев. Известны, по крайней мере, 18 лексем, проникших от славян к носителям западногерманских диалектов, начиная с середины I тыс. до н. э. [См.: Седов В. В. Славяне. Историко-археологическое исследование]
Не зная общеплеменного самоназвания славян, древнеримские авторы, тем не менее, невольно скользнули взглядом по многим славянским племенам и в искажённом виде зафиксировали их племенные этнонимы — лугии (лужичане), варны, или варины (это племенное название находит объяснение только в языке поморских славян, где «варн» произносилось вместо «вран», «ворон»; память о них хранит река Варнова), колдуи и мугилоны (этнонимы явно славянские, сохранившиеся до позднейших времён в названии коледичей — ветви полабских сербов, и Могильно — города лужичан ), вельты (велеты-лютичи) и т. д. [См.: Гильфердинг А. Ф. История балтийских славян. М., 1855. Часть первая. Гл. IV]
Для античной историографии варварский мир был отталкивающе чуждым и, как следствие, внеисторическим. Правда, именно римские писатели перенесли имя венетов на славян, но в этнографических описаниях Средней Европы и Северного Причерноморья они прибавили мало нового к тому, что было известно уже грекам.
Почтенная литературная традиция в изображении варваров зачастую брала верх даже над личными наблюдениями и впечатлениями, как это можно видеть на примере Овидия. Его элегии могли бы стать одним из достовернейших источников по истории и этнографии Северного Причерноморья, если бы ссыльный поэт непостижимым образом не предпочёл опереться в описании природы и населения этого края не на собственные наблюдения, а на литературный авторитет Вергилия, который, в свою очередь, поэтически обработал «скифский рассказ» из «Истории» Геродота.
Впрочем, Страбон жаловался на чисто физические трудности, с которыми приходилось сталкиваться исследователю этих районов: страны там холодные и бедные, говорит он, а жители их, свирепые и дикие, чрезвычайно неприязненно относятся к иноземцам.
Область обитания славянских племён продолжала оставаться для римлян, как и для греков, terra incognitа (неизвестной землёй), суровой пустыней, которую покинули люди и боги (Овидий. Тристии. IV, 4, 38).
Тем не менее воздействие древнеримской цивилизации на славянский мир было весьма активным и многогранным. Даже в эпоху раннего Средневековья керамика славянских культур Подунавья всё ещё изготовлялась в точном соответствии с римскими мерами жидкостей и сыпучих тел. Из северодунайских провинций империи славяне заимствовали развитые формы земледелия. В местах славянских поселений находят сравнительно короткие мечи, подобные римским гладиусам. Культурное взаимовлияние между славянами и латиноязычным населением римских провинций зафиксировано и в языковой сфере. Всё это свидетельствует о весьма плодотворном соприкосновении славян с античной цивилизацией. Разумеется, речь идёт только о племенах, живших вдоль римского лимеса — системы пограничных укреплений; далее на север античное влияние не проникало.
Помимо культурных контактов на границах провинций, римляне могли познакомиться со славянами во время военных конфликтов за границами дунайского лимеса. Характерно, что когда в середине III в., император Волузиан одержал победу в Нижнем Подунавье над союзом «скифских» племен, сенат преподнёс ему титул не «Скифский», а «Венетский», что указывает на пребывание славян в это время по крайней мере в Поднестровье. Это подтверждается и данными Певтингеровой карты («Tabula Peutingeriana») — дорожника III или IV столетия, который поселяет северо-восточнее Карпат и в Поднестровье «венетов-сарматов». Кроме того, в ряде географических названий, сгруппированных главным образом в среднем и нижнем течении Дуная, читаются искажённые славянские слова: Bersovia (совр. река Брзава), Tierna (совр. река Черна), Ulka («волк»), Urbate («верба») и т. д. [Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 49]
Всё это позволяет заключить, что славяне начали вторжения на территорию империи задолго до эпохи Великого переселения народов, хотя, по всей вероятности, ещё не претендовали на самостоятельную роль в варварских союзах.
