Древнерусские становища в археологических памятниках Гомельского Поднепровья

Во второй половине X в. на Руси в основном завершается процесс ликвидации большей части «племенных» восточнославянских автономий. Радимичи и дреговичи — коренное насе­ление Гомельского Поднепровья — разделили общеисторическую участь своих соседей — дре­влян, северян, кривичей и пр.

Дата падения княжения радимичей, живших в Посожье и сопредельных районах поречья Днепра, — 984 г. Тогда войска великого киевского князя Владимира Святославича под води­тельством Волчьего Хвоста разгромили отряды радимичей на берегах р. Песчаны [1, с. 59]. Со времени этого события земля радимичей оказывается в плотном кругу геополитических и экономических интересов наследников Владимира Святославича по собственно киевским, черниговским и смоленским ветвям династии Рюриковичей.

Точное время ликвидации автономии дреговичей в письменных источниках не указано. Но в середине X в. они еще сохраняют самостоятельность, выступая данниками Руси. Об этом сообщает в соответствующем разделе историко-политического трактата «Об управле­нии империей» византийский император Константин Багрянородный [2, с. 75]. По мнению известного исследователя истории и археологии средневекового населения Белорусского Полесья П.Ф. Лысенко, ликвидация дреговичского княжения, скорее всего, произошла незадол­го до утверждения Владимиром Туровского княжеского стола около 988 г. [3, с. 118-120].

Беря в свои руки прежние «племенные» центры (Гомий, Чичерск-Чечерск, вероятно, Лоев и др.), Владимир разворачивает в Гомельском Поднепровье (как и в иных регионах крупнейшего государства) широкую градостроительную политику. Последняя шла в русле всестороннего укрепления державы как в экономическом, военно-оборонительном, так и в иных направлениях. В городах размещаются княжеская администрация, духовенство и воинские гарнизоны великого князя.

Однако цель закрепления регионов Руси в составе единого политического, экономиче­ского, духовно-культурного и фискального пространства была поставлена еще задолго до правления Владимира — во времена княгини Ольги и ее малолетнего сына Святослава. Для противостояния «племенам» или полного устранения проявлений местного сепаратизма, со­здания системы нормированного сбора налогов, осуществления государственного контроля над важнейшими торгово-экономическими и военно-транспортными путями верховная власть учреждает свои опорные пункты на местах. Их история начинается около 945-947 гг., когда они были созданы в Древлянской земле, по Днепру, в Новгородской земле и по Десне. Это произошло сразу после разгрома антикиевского древлянского восстания.

Повесть Времен­ных Лет сообщает:

«Иде Вольга по Деревстей земли с сыном своим и с дружиною, уставляющи уставы и урокы, [и] суть становища ее и ловища. Иде Вольга Новугороду и устави по Мсте повосты и по Лузе оброки и дани; [и] ловища ея суть по всей земли, знаменья, и места, и повосты, и сани ее стоят в Плескове до сего дьне, и по Днепру перевесища и по Десне…» [1, с. 29]

Ком­ментариям и исторической оценке событий, описанных летописцем и часто именуемых «ре­формами княгини Ольги», посвящена огромная историография, которая наиболее полно осве­щена в специальной работе И.Я. Фроянова [4, с. 394-406, 412-421]. Основной вывод исследо­вателей, не рассматривая дискуссионные моменты, можно свести к следующему.

Реформы Ольги пошатнули (а в ряде регионов — свели на нет) устои местной «племен­ной» власти, заложили основы нового административно-территориального устройства расту­щего государства, ускорили его торгово-экономическое развитие, заметно упорядочили фи­скальную политику. Определение мест расположения летописных погостов (повостов) — ин­тересная задача, которую должна решать археология. В понимании автора статьи погосты — это постоянные центры государственной власти, которые выполняли разнообразные функ­ции, в первую очередь, военно-полицейские, административно-управленческие, торгово-эко­номические и фискальные. Искать такие центры следует в узловых географических точках, которые позволяли осуществлять должный контроль над определенными территориями и стратегическими путями военного и торгово-экономического значения. Изначально погосты должны были быть местами пребывания княжеских вооруженных отрядов, чиновников, так­же их окружения в составе слуг, ремесленников, земледельцев, скотоводов и промысловиков (последние обслуживали охотничьи и рыболовные угодья — ловища и перевесища). Населе­ние погостов должно было отличаться этнической пестротой, поскольку в ближайшее знат­ное окружение древнерусских князей входили выходцы из Северной Европы и со всех угол­ков Руси, в т. ч. «разноплеменные» славяне, финны, балты и кочевники. Кроме того, в них могли размещаться интернациональные по составу наемные отряды. Поскольку одной из функций погостов был силовой контроль над местным населением с его «племенной» зна­тью, в них могли действовать определенные ограничения на личные, в т. ч. брачные связи жителей этих лагерей и аборигенного населения.

Остатки погостов ищут археологи России, Украины и Беларуси. Можно привести в каче­стве успешного опыта таких поисков результаты исследований Ю.А. Зайца, обосновавшего на­личие погоста в современном Заславле (летописном Изяславле) [5, с. 106-118]. Примером пого­ста в Гомельском Поднепровье является Моховский археологический комплекс, расположенный на правом берегу Днепра севернее Лоева. С 2003 г. он исследуется экспедицией ГГУ им. Ф. Ско­рины, которая выявила остатки крупнейшего на территории Юго-Восточной Беларуси много­функционального военизированного поселения (городище, собственно поселение, гавань, кур­ганный могильник), расцвет которого приходится на время правления Ольги и ее преемников, вплоть до Ярослава Мудрого, т. е. на вторую половину Х — середину XI в. [6, с. 78-95].

В цитированном выше отрывке ПВЛ наряду с погостами упомянуты становища. Опре­деленной ясности об их исторической сущности на страницах летописи нет, но их функцио­нальная связь с погостами очевидна. Учитывая то, что становища названы после погостов, логично предположить, что в иерархии создаваемых государством опорных пунктов они были образованиями низового ранга. Этимология слова «становище» (место стояния, приста­нище, лагерь) может подсказать возможный путь поиска археологических памятников им со­ответствующих. Следует предположить, что становища дополняли выполнение основных функций погостов, но на микрорегиональном уровне. Соответственно, их размеры были меньшими, вероятно, как меньшей была и степень их защищенности. Главной их задачей было расширение возможностей охраны и эксплуатации в финансово-экономических интере­сах относительно малопротяженных приречных и водораздельных сухопутных участков до­рог, особенно, на подступах к городам или погостам. Они должны давать археологический материал, выпадающий из контекста традиционной культуры местного населения и более всего отражаемый в погребальных комплексах.

Картографирование в Гомельском Поднепровье специфических раннесредневековых подкурганных захоронений с предметами вооружения и воинского быта, неординарным по­гребальным обрядом позволяет обозначить цепочку таких памятников, протянувшуюся меж­ду летописными Брагином и Речицей через предполагаемый древнерусский Лоев, а также указать на такой памятник под Рогачевом. Предлагаемая хронология становищ определяется состоянием источниковой базы в рамках Х-XI вв.

Сеть становищ у Брагина и Лоева картографируется благодаря раскопкам выдающегося исследователя белорусских средневековых древностей, профессора Владимира Зеноновича Завитневича, выполненных им во время «второй археологической экскурсии» в Припятское Полесье (1890 г.) [7, с. 16-17], а один памятник (Лоевский могильник Грегорово Поле) — и с привлечением нового археологического материала.

Погребальные памятники радимичей и дреговичей, проживавших на порубежье их «пле­менных» территорий, как известно, отличаются господством подкурганных захоронений с обря­дом трупоположения на горизонте (ранние) и в яме (поздние), резким преобладанием западной ориентировки умерших, общевосточнославянским набором вещевого инвентаря. Женские моги­лы выявляют этнографическую специфику погребального убора радимичанок и дреговичанок, который в качестве одного из характерных элементов предполагал особые разновидности метал­лических украшений — семилучевых височных колец в первом случае и крупнозерненых бус на проволочном каркасе (нередко в составе височного украшения) — во втором. Расцвет моды на та­кие предметы падает на конец X — первую половину XII вв. [8,изученных могильниках они встречаются регулярно, нередко — десятками экземпляров.

В окрестностях Лоева и Мохова мы наблюдаем памятники, явно выделяющиеся на фоне местной сельской культуры. Таковые отмечены у дд. Колпень и Сенское, а также между Лоевом и Моховом (ур. Грегорово Поле). Колпень находится в 7-8-ми км к западу от Лоевского городища на развилке старых дорог из Колпени в Лоев и Мохов. На разрушенном могильнике, в котором В.З. Завитневич исследовал 18 курганов с ингумациями на горизонте, местные жи­тели собрали много предметов, в т. ч. железные топор и 2 наконечника копий. При раскопках найдены остатки воинского пояса (бронзовые бляшки), а также керамика и пр. В.З. Завитневич заметил, что «Колпеньский могильник, со стороны погребального обряда, представляет явле­ние, совершенно аналогичное с Моховским могильником», но без кремаций [7, с. 16-17]. Итак, в Колпени есть воинские погребения на фоне отсутствия этноопределяющих украшений местного населения. Распаханный могильник у д. Сенское (Синск, ур. Козлово Курганье) в по­запрошлом столетии еще насчитывал до 25 насыпей. Он располагался в 12-13-ти км юго-за­паднее Лоевского городища по старой дороге в Брагин. В.З. Завитневич раскопал здесь 9 кур­ганов, в которых (явно не случайно) встречены только кремации [7, с. 17-18]. На крестьянских могильниках радимичей и дреговичей такая картина нигде не фиксируется.

Достаточно необычная ситуация наблюдается на памятниках в ур. Грегорово Поле. Во время обследования В.З. Завитневича здесь было замечено свыше 70-ти курганов. Проведя раскопки 15-ти из них, исследователь с удивлением отметил, что 2 кургана были «пустые», т. е. не содержали погребений и каких-либо вещей, а в остальных — были костяки, положенные на первоначальный почвенный слой с очень скромным и немногочисленным инвентарем [3, рис. 26: 7, 17, 41, 45, 46, 49], [7, с. 12-13]. Дополнительные раскопки, предпринятые в Грегоровом Поле археологическим отрядом Гомельского дворцово-паркового ансамбля под руко­водством Д.Н. Линденкова (2014-2015 гг.), несколько уточнили, но существенно не измени­ли картину (автор публикации признателен исследователю за устную информацию о данных раскопках). Из двух вновь изученных курганов один не содержал погребения (служил кено­тафом?), но имел предметы, характерные для захоронений — железный нож на древней по­верхности и горшок в насыпи, второй — содержал погребение мужчины с бронзовой лировид­ной пряжкой, железным ножом и разбитым горшком, а также захоронение ребенка. Раскопки и обследования Д.Н. Линденкова в непосредственной близи от курганов выявили остатки крупного (несколько га) древнерусского поселения. Вызывает вопрос то, что при значитель­ной толщине культурного слоя, чрезвычайно интенсивной его насыщенности крупными об­ломками круговой керамики здесь выявлены лишь единичные т. н. «индивидуальные» наход­ки. Основной период функционирования памятника относится ко второй половине X — сере­дине XI вв. Такая хронология основывается на том, что керамика Грегорова Поля и хорошо датированного Мохова идентична как по профилировке, пропорциям, орнаментации, так и по технологии изготовления.

Сходная картина расположения «нетипичных» могильников X-XI вв. прослеживается и южнее, возле Брагина. В.З. Завитневич и здесь открыл предметы древнерусского вооружения и воинского быта. Приведенные в его публикации фотоснимки пяти топоров показывают, что в курганах присутствовали исключительно боевые или же универсальные топоры [7, рис. на с. 73: 1-5]. Специализированные рабочие топоры в могилы не помещали. В 4-5 км от Бра­гина у д. Малейки по старой дороге на Лоев в конце XIX в. находились остатки двух сильно распаханных могильников. Раскопки в ур. Курганье (6 насыпей) дали интересный и неожи­данный результат: в каждом кургане отмечены признаки вертикально вкопанных деревянных столбов, поднимавшихся, по заключению автора раскопок, на поверхности насыпей. В осно­вании малейковских курганов — ритуальные зольно-угольные горизонты. Только один курган содержал в этом слое кремированные кости, остальные — оказались без останков умерших, т. е. могли быть меморативными насыпями-кенотафами, сооруженными в память о погибших на чужбине (надо полагать, воинов). В могильнике, расположенном в ур. Горки Под Котловицами в 1 версте от первого, раскопан 1 курган. На подошве — аналогичный зольно-уголь­ный слой без останков, на котором лежал топор [7, с. 18-20]. Особенность погребального ри­туала Малеек — обряд захоронения и наличие топора.

В 8-10-ти км к северо-западу от Брагина находится д. Микуличи. В конце XIX в. в ур. Горки Возле Микуличского Двора имелись остатки крупного курганного могильника (от распашки тогда сохранялось до 60-ти насыпей). В.З. Завитневич исследовал 13 курганов. В десяти из них были открыты ингумации в ямах необычно крупных размеров, названных ав­тором раскопок земляными «склепами». Есть основания предположить, что речь идет о т. н. камерных гробницах, характерных для военно-дружинного сословия Руси X-XI вв. Есть еще одна особенность микуличских могил: их земляные стенки обмазаны известью или обложе­ны березовой корой. В четырех курганах найдено по одному железному топору и «засапожный» нож, представляющий разновидность универсальных — боевых и охотничьих. Прочие находки из Микуличей также связаны с дружинными традициями. Это редкие в археологиче­ском материале конские удила с мундштуком, небольшие весы и весовая гирька с рисунком, костяные рукоятка, части накладок на лук, пуговицы и др. Сразу в нескольких (!) курганах оказались остатки деревянных ведер, причем в одном случае ведро было украшено серебряными бляшками. Ведра в славянском погребальном ритуале могли предназначаться для оставления покойному напитков, например, «хмельного меда» и явно указывают на до­статочно высокое социально-имущественное положение усопшего и его ближайшего окру­жения. И обряд, и вещевой комплекс Микуличского могильника демонстрируют его неординарный характер. Этот памятник явно не имеет общего с крестьянской культурой. Следует заметить, что совсем рядом с Микуличами в могильнике у д. Пожарки (скорее всего, оставленном местным населением) выявлено проволочное височное кольцо с крупнозернеными бусами дреговичского типа [3, рис. 26: 18].

Таким образом, на подступах к Брагину имелись как обычные поселения сельчан-дреговичей, так и становища с иным населением, контролировавшим дороги. Слабая изучен­ность археологических памятников Брагина не позволяет убедительно говорить о его суще­ствовании в качестве города уже в X в., но материал этого времени получен в ходе разведоч­ных раскопок М.А. Ткачева 1977 г. [3, с. 17].

Изыскания В.З. Завитневича на правом берегу Днепра близ Речицы также выявили на­личие памятников, которые могут быть причислены к кладбищам становищ. В этом плане следует обратить внимание на курганные могильники у дд. Казазаевка и Холмечь Речицкого р-на. Близ Казазаевки, расположенной в 4-5-ти км от Речицкого городища по старой дороге на Лоев, в конце позапрошлого века отмечалось не менее четырех могильников, тогда уже распаханных и насчитывавших ранее значительно большее количество насыпей. В четверти версты от дер. в могильнике (ур. Дивий Луг, над озером Вышняя Речка) располагался курган гигантских размеров (около 107 м в окружности). Из-за этого, наверное, он даже имел у местного населения собственное название — Волотова или Олотова могила. В.З. Завитневич не сумел его исследовать из-за того, что могила была разграблена кладоискателями. Ин­тересно заметить, что в соседнем кургане, правда, обычных размеров, крестьяне нашли же­лезный топор [7, с. 42]. В коллекции В.З. Завитневича, изученной П.Ф. Лысенко, отмечена находка трехбусинного кольца дреговичского типа, но в каком именно из четырех могильни­ков она была найдена, сказать сложно [3, табл. 8].

Вблизи д. Холмечь, которая находится в 28-30 км юго-восточнее Речицы, в т. н. «Дубовицкой группе» по прибрежной дороге на Лоев насчитывалось 113 курганов. В.З. Завитневич раскопал 13 насыпей. В одном кургане открыто сожжение на горизонте, в двух — груды костей животных, в остальных — ингумации на горизонте. В двух курганах выявлены железные топо­ры. Самые необычные и более нигде в регионе Верхнего Поднепровья не встреченные находки — чаши из местной черепахи (в двух курганах три экземпляра) и из человеческого черепа (в од­ном захоронении) [7, с. 28-32]. Обычай изготовления подобных чаш, особенно, из человече­ских черепов, не имеет местных корней. Он, несомненно, ведет свое происхождение из элит­ной воинской кочевнической среды. В этом плане следует вспомнить хрестоматийное сообще­ние древнерусской летописи, которая свидетельствует, что из черепа убитого в 972 г. великого киевского князя Святослава печенеги изготовили питейную чашу. По-видимому, близ Холмеча были погребены выходцы из кочевнических областей. Сюда они могли попасть в составе интернациональных вооруженных отрядов великих князей или наемников. Следует отметить, что в Холмече В.З. Завитневич обнаружил и височное кольцо с дреговичскими бусами [3, табл. 8], но в каком именно могильнике (Дубовицком или отдельно стоящем Заужельском?) оно было найдено, без изучения дневниковых записей сказать трудно. Расположение на подступах к Речице становищ в основном повторяет картину, которая наблюдается у Брагина и Лоева: особенности обряда могильников, находки предметов воинского быта, отсутствие этноопределяющих предметов местного населения (при двух спорных случаях).

Вблизи «летописного» Рогачева, примерно в 16-18-ти км к востоку от исторического центра современного города, можно предполагать наличие еще одного становища X-XI вв. Оно располагалось в 400 м к югу от Гадиловичей по старой дороге на Городец в ур. Якимово. В конце XIX в. здесь имелось не менее 90 курганных насыпей. В раскопках белорусского ар­хеолога А.Н. Лявданского (1930 г.) и московской экспедиции Г.Ф. Соловьевой (5 насыпей, 1963 г.) исследованы только ингумации на выжженном горизонте, причем все они принадле­жат мужчинам. В инвентаре изученных Г.Ф. Соловьевой захоронений присутствуют совер­шенно не характерные для погребений крестьян металлические поясные накладки гнездовского типа от воинских поясов (курган 3), деревянное ведро (курган 4) и редкая костяная расческа в футляре (курган 4). Памятник отнесен исследовательницей к концу X — началу XI вв. [9, с. 9­10]. Г.Ф. Соловьева обратила внимание на отсутствие в могильнике женских захоронений и на необычный состав погребального инвентаря. Она пришла к выводу о том, что здесь «отдельно, видимо, хоронила своих умерших… дружина (или сторожевой отряд) Рогачева…» [10, с. 53]. Интересно, что в соседнем могильнике, расположенном у Гадиловичей на берегу Днепра, рас­копками Г.Ф. Соловьевой (1964-65 гг.), А.Н. Плавинского и В.Н. Рябцевича (1981 г.) выявле­ны типично радимичские погребения, в т. ч. с характерными семилучевыми височными коль­цами [10, с. 50-53], [11, с. 209-210].

Таким образом, становища летописи могут отождествляться с особой категорией па­мятников, присущих Гомельскому Поднепровью периода закрепления радимичских и дрего­вичских земель в составе Руси. В настоящее время они выделяются на основе особенностей подкурганных погребальных комплексов, поскольку места размещения самих становищ только начинают изучаться.

Для становищ Гомельского Поднепровья характерны: 1) расположение на стратегиче­ских участках дорог, ведущих к городам либо предполагаемым поселениям городского типа; 2) крупные (по сравнению с крестьянскими) кладбища; 3) специфические, разнообразные обряды захоронений, нередко с заметным процентом «пустых» (меморативных) могил-кенота­фов; 4) присутствие в курганных могильниках предметов вооружения (наконечников копий, боевых и универсальных топоров, охотничье-боевых ножей, частей луков); 5) преимуществен­но неместный и пестрый по происхождению состав населения гарнизонов. К дополнительному признаку можно отнести наличие при погребенных предметов воинского быта и элитной дру­жинной культуры (деревянных ведер, в т. ч. украшенных металлическими бляшками, удил, пи­тейных чаш из черепах и черепа человека).

К середине XI в. становища, как и тесно связанные с ними функционально погосты (в Гомельском Поднепровье это показывают исследования Моховского комплекса), выполнили свои задачи в процессе государственного строительства и сошли с исторической сцены. По мере развития феодальных отношений их функции перемещались в города, замки, владель­ческие села или продолжавшие развиваться на их местах рядовые деревни-веси.

Литература

1. Повесть временных лет / под ред. В.П. Андриановой-Перетц. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950. — Ч. I. — 404 с.
2. Багрянородный, К. О фемах. О народах / К. Багрянородный; пер. Г. Ласкина. — М.: Типогр. Московск. ун-та, 1899. — 263 с.
3. Лысенко, П.Ф. Дреговичи / П.Ф. Лысенко; под ред. В.В. Седова. — Минск: Навука i тэхніка, 1991. — 244 с.
4. Фроянов, И.Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI-X вв.) / И.Я. Фроянов. — СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1996. — 512 с.
5. Заяц, Ю.А. Заславль в эпоху феодализма / Ю.А. Заяц; ред. Г.В. Штыхов. — Минск: Навука i тэхніка, 1995. — 207 с.
6. Макушников, О.А. Гомельское Поднепровье в V — середине XIII вв.: Социально-экономиче­ское и этнокультурное развитие / О.А. Макушников. — Гомель: Гомельский гос. ун-т им. Ф. Скорины, 2009. — 218 с.
7. Завитневич, В.З. Вторая археологическая экскурсия в Припятское Полесье / В.З. Завитневич // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. — Киев, 1892. — Кн. VI. — С. 11-74.
8. Седов, В.В. Восточные славяне в VI-XIII вв. / В.В. Седов; отв. ред. Б.А. Рыбаков // Археоло­гия СССР. — М.: Наука, 1982. — 328 с.
9. Соловьева, Г.Ф. Отчет о работе Радимичского отряда Приднепровской экспедиции ИА АН СССР за 1963 г. / Г.Ф. Соловьева // Центральный научный архив НАН Беларуси. — Фонд археологиче­ской научной документации. — Оп. 1. — Д. № 226. — 30 с.
10. Соловьева, Г.Ф. Славянские курганы близ г. Рогачева Гомельской обл. / Г.Ф. Соловьева // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. — 1972. — Вып. 129. — С. 50-53.
11. Плавінскі, А.М. Гадзілавічы / А.М. Плавінскі // Археалогія Беларусі. Энцыкл.: у 2-х т. — Мінск: Бел. Энцыкл. імя П. Броўкі, 2009. — Том 1. А-К. — С. 209-210.

Источник

Известия Гомельского государственного университета имени Ф.Скорины. Сер.: Гуманитарные науки. — 2016. — № 4(97). — С. 49-54.