Такими знаменами пчеловоды помечали ульи и борти. Фото: Личный архив Алексея Ненадовца.
«Комсомолка» узнала, что предков во времена Великого княжества Литовского за воровство меда карали смертью.
У доктора филологических наук, профессора Алексея Ненадовца и его сына Егора Ненадовца, младшего научного сотрудника Центра исследований белорусской культуры, языка и литературы НАН Беларуси, в издательстве «Белорусская наука» вышла книга «Жужнела пчолка, жужнела...». Мы расспросили Алексея Михайловича, как белорусы относились к пчелам, тем, кто их разводил, и что из «прыбытку» от ульев наши предки отправляли на экспорт.
В дереве было по 3 — 4 борти с пчелами
О происхождении пчел говорят мифологии разных народов. Например, есть версия, что первый рой в неводе из моря вытянули рыбаки. По другой, бог превратил в пчел слезы обманутой девушки. А еще был вариант, будто первый рой вынесли с египетской земли странники, вложив в наголовья посохов по пчелиной матке.
- Белорусы издревле относили пчелу к божьим созданиям. Заметьте, мы не говорим, что пчела сдохла — только пчела умерла, — отмечает Алексей Ненадовец. — В нашем фольклоре считалось: сотворяя мир живых существ, бог пропустил пчелу. А когда ее создал дьявол, бог попробовал ее медку и захотел забрать пчелку под свое покровительство. Черт не согласился, и бог превратил пчелу в шершня, который первым, считается, покусал как раз неуступчивого «нячысціка».
Такие экземпляры еще можно встретить на Полесье. Фото: Егор Ненадовец
А вот первые пчелы, верили в народе, не кусались. Они были дикими, но жили неподалеку от древних людей и опыляли их посадки. Вообще на наших землях эти насекомые связаны прежде всего с эпохой бортничества.
- И сегодня в обиходе есть слово «бортнік». Это не просто пчеловод, а тот, кто выдалбливал борть в живом дереве, вися над землей по много часов, — объясняет Алексей Ненадовец. — У дубов или сосен высотой 20 — 25 м срезали верх — так заботились, чтобы буря не сломала ствол. Особенно ценились деревья с 3 — 4 бортями. У каждой висело по самобитке от медведя: косолапый по ней ударял, а в ответ получал нередко смертельный удар. Кстати, заброшенные борти и самобитки и сегодня встречаются на Полесье.
Каждую борть обозначали знаком — знаменом. Алексей Михайлович замечает: когда смотришь на них, возникают ассоциации со скандинавскими рунами и с даже с современными буквами.
- Выскажу гипотезу: это могут быть реликты нашей ранней письменности. Кирилл и Мефодий принесли славянам алфавит, грамоту, но, может, знамена указывают: существовала и иная система? К сожалению, сейчас практически невозможно исследовать хотя бы легендарное происхождение и значение знамен…
Знамена пчеловодов и технология подъема колоды на дерево. Фото: Личный архив Алексея Ненадовца
На экспорт ВКЛ отправляло прополис и воск
С каждым ужесточением правил пользования лесами (речь о княжеских, царских и локальных помещицких предписаниях) и сложностью доступа к бортям люди стали переносить пчел ближе к жилищам. Тогда белорусы стали вырезать ульи в колодах. Ставили их на пасеках — там, где «пасеклі лес».
- Выбрать дерево, — замечает Алексей Ненадовец, — считалось искусством. Колоду брали толщиной не менее 90 см, а лучше — 1 м 40 см. Дерево искали не самое крепкое, где меньше суков, но и не гнилое — иначе не сделать стенки, чтобы пчелы не вымерзли. По-особому колоду ставили относительно солнца, ветров, дождей.
Постепенно крестьяне стали переносить колоды ближе к жилью, в свои сады. Считалось, что самый захудалый хозяин должен иметь 2 — 3 улья. А самое ценное, что шло в ВКЛ на экспорт, был не мед, а прополис, который использовался в медицинских целях, и воск, нужный для свечей.
А это уже не столь архаичная конструкция для улья. Фото: Егор Ненадовец
- Неудивительно, что связанные с пчеловодством преступления жестко наказывали еще по Статуту ВКЛ. Люди знали: лучше попросить ложку меда на коленях, но самому не лезть. Поначалу наказывали двумя копами грошей — немалой суммой, которой хватило бы на пять коров. А затем вступало в силу копное право, дарованное королем: собирались старейшины и решали, кто должен найти и наказать преступника. Порой доходило и до смертных приговоров. Но жертва преступления могла пожалеть преступника, — говорит Алексей Михайлович.
А еще каждый, кто прежде имел дело с пчелами, знал заговоры. Не зря этих людей считали знахарями. Заговоры считались родовыми, потому и шептались вполголоса и при особых обстоятельствах. Просили про сохранение пчел, защиту их от злодеев и от животных. Обращались к богу и к Богородице.
- Например, в 1970-х на Пинщине дед-пчеляр и знахарь Тимофей Шпаковский шептал заговор под липой, надев чистую сорочку и портки, умывшись. Получалось своеобразное таинство. Главное, что была вера в помощь этих слов. Заговор начинался так (на полесском диалекте): «Стуй, руй, молодый! Ны іграй, а до зымлі прыпадай…». Я спросил, могу ли записать эти слова, и он не обиделся, надиктовал мне заговор, сказав, что доверяет, знает моего отца. А его собственный сын не захотел заниматься пчелами — пошел на комбайн…
- вспоминает Алексей Ненадовец.
Ученый добавляет, что сейчас заговорный жанр почти исчез. Пользуются им лишь те, кто зарабатывает деньги на этом.
Белорусы привыкли видеть такие ульи. Фото: Егор Ненадовец
- А в принципе, сбор меда касался всей семьи. Вспомните «Новую зямлю» Якуба Коласа — там ради этого события собрался род. И «прыбытак» от улья тоже был на весь род: каждому наливали гладыш меда, у кого из родственников ни стояли бы эти ульи. То есть традиция как минимум в конце XIX века у понеманских белорусов существовала. А вспомните «Людзей на балоце» Мележа. Когда у главного героя, Василя, попросили меда для больного ребенка, он не дал. Дед ему сказал, что надо бы, а Василь ответил, мол, на всех не напасешься. То есть лет за 20 — 30 парадигма сменилась. А ведь у белорусов считалось: если пчеловод мед пожалел как лекарство, к нему относились негативно…
