Фото: Людмила Ковалева
На премьере «Сердца Пармы» в Челябинске Алексей Иванов ответил на вопросы читателей — и не только про фильм.
Писатель Алексей Иванов провел творческую встречу с почитателями его таланта в «Синема Парке» накануне вечернего сеанса «Сердца Пармы» — фильма, который девять недель держал место лидера проката и стал главной премьерой года в отечественном кино.
На встречу с Алексеем Ивановым каждый второй явился с книжкой. Поэтому, чтобы осталось время на автограф-сессию, писатель отвечал на вопросы полчаса, а не час. Вопросы, надо заметить, были толковые и разные. Иванов от ответов не уходил, говорил искренне и развернуто. Предлагаем вашему вниманию самые интересные.
Сценарист в кино никому не нужен
- Какое участие вы принимали в создании сценария «Сердца Пармы»?
- Никакого. Я вообще не люблю, как делается фильм. Мне это чисто по-человечески неинтересно. Мне интересно писать роман. Когда режиссер бегает и орет, когда актеры что-то изображают, осветители свет выставляют, потеет оператор за камерой — это не мое. Я по своим романам сценарии стараюсь не писать. Писатель в производстве фильма может участвовать либо как автор первоисточника, либо как автор сценария. Я побывал и в той, и в другой роли. Я был автором сценария фильма «Царь» и сериала «Тобол» и считал, что я ответственный за кино в целом, должен вмешиваться, объяснять свою точку зрения и настаивать на своем.
Но в нашем кинематографе сценарист никому на фиг не нужен, никто его не слушает. Режиссер перелопачивает твой сценарий на свой вкус. Это не только моя история, так со всеми сценаристами поступают. Режиссеры переделали мои сценарии так, что от них остались только рожки да ножки. Было, что я и имя из титров снимал. А когда я автор первоисточника — режиссер делает экранизацию в чистом виде.
Я в таком случае самоустраняюсь и считаю, что лучшее, что может сделать автор, — это не мешать режиссеру. Продал права на экранизацию романа — и стой спокойно в сторонке, не лезь, кури бамбук. И жди спокойно результат. Я так же поступал и с «Географом...», и с «Общагой», и с «Ненастьем», и с «Пищеблоком». И с «Сердцем Пармы».
- Почему вы в своем романе обращаетесь к мифу и что он для вас значит?
- Очень интересный вопрос. Вы знаете, миф — это основа нашей культуры. Даже сейчас, в XXI веке. Наши представления о жизни и о мире состоят процентов на семьдесят из мифов, хотя мы эти знания считаем объективной информацией. Но если вы имеете в виду мифологию древних народов — то, во-первых, мне она подходит по сюжету, а во-вторых, мне лично это очень нравится. Это углубляет историю, делает ее укорененной в среде. И еще очень красиво.
Мифология отточена столетиями, если не тысячелетиями. Она оставляет только самые яркие, выразительные и законченные образы, и работать с мифологией для писателя всегда большое наслаждение. Если писателю удается зацепить в произведении миф, он счастлив.
Бабу-ягу придумали на Северном Урале
- Расскажите, пожалуйста, с чего все началось? Вот Ильфу и Петрову Катаев идею подкинул. Кому-то в трамвае на ногу наступили — пришел, книгу написал. А у вас как?
- Лично для меня любое произведение начинается с события или впечатления, которое можно потом разархивировать как файл. «Сердце Пармы» не было исключением. Я попытаюсь рассказать вкратце, хотя это длинная история. Началось с того, что где-то в середине 1990-х годов я попал на Северный Урал и был поражен тем, что вдруг увидел атмосферу древнерусской сказки. Не классического горнозаводского Урала. Я увидел вдруг то, то рисовал художник Билибин. Помните его иллюстрации к сборникам русских сказок? Я увидел какие-то богатые холмистые равнины, дремучие леса, где елки, заросшие лишайником, увидел изрытые временем валуны, покрытые мхом, низкое небо, ветер... Какое-то ощущение эпичности, печали, мощи.
Для меня необычным было впечатление: почему русская сказка находится на Северном Урале? Я заинтересовался этим и постепенно выяснил, что русский фольклор сложился в XV веке. Это как раз время, когда русские впервые вторглись на Урал. Они пришли на Урал, в мир финно-угорских язычников, увидели их обрядовые практики, ритуалы...
Эти удивительные вещи они начали в своей русской среде пересказывать, перетолковывать по принципу глухих телефонов. И в конце концов из вот этих пересказов, историй о жизни и быте финно-угорских племен и родились русские сказки. Очень многие образы русских сказок — например образ Бабы-Яги — рождены именно на Северном Урале.
И я понял, что уральское Средневековье — время зарождения русских сказок. И если ты решишь написать роман о том времени, ты напишешь, с одной стороны, абсолютно реалистичную вещь, а с другой — абсолютно сказочную. И то и другое восприятие этой истории будет совершенно справедливо. Так я решил написать роман, который был бы между сказкой и реальной историей. Роман о первом, точнее, последнем древнерусском княжестве Великая Чердынь. И главным героем я, разумеется, выбрал князя. Вот из этого впечатления и родился роман.
- Мне очень понравился ваш князь Михаил в «Сердце Пармы». Понравилось то, что вы не изобразили его супергероем. В нем есть свои слабости. Вопрос: как вы относитесь к своему князю Михаилу?
- Он, конечно, не супергерой. Этот персонаж по типу, скорее, близок к Гамлету. Гамлета точно нельзя назвать супергероем. Суть князя Михаила в том, что он находится на пограничье двух миров: христианского и языческого. Разумеется, он не хочет уничтожения ни того, ни другого мира. Но все упирается в вопрос судьбы. Дело в том, что для христианина судьбы не существует. Христианская вера дает человеку свободу воли, она сам строит свою жизнь — нет никакого рока, фатума, предначертания. Что он хочет со своей жизнью сделать, то и сделает. Свобода воли — это достижение христианства.
Язычники же свободы воли не имеют. Их судьба зависит от множества богов. Они все время что-то у богов поэтому выпрашивают, как-то манипулируют ими, покупают что-то... Не то чтобы они в товарно-денежных отношениях находятся с богами, но принцип «Ты мне — я тебе» работает. И, разумеется, свободы воли для язычника не существует. И вот князь Михаил оказывается на пограничье этих миров и принимает эту землю как свою родину. А если так, получается, он лишается свободы воли. Он должен жить по тем же законам, как его земля. И с точки зрения христианства это неразрешимая проблема. Да и с точки зрения язычества — тоже.
Что делать человеку, который хочет сохранить христианскую веру и свою землю? Он, как Гамлет, выбирает, быть или не быть, и приходит к единственно возможному выводу: личное самостояние. Несогласие со своей судьбой, но подчинение своей судьбе.
Поэтому он продолжает любить женщину, которая ему не пара и сама немного сумасшедшая. Поэтому он защищает язычника от своих единоверцев-христиан. Поэтому он понимает, что главной его победой будет его поражение. В конце концов, поэтому в финале романа он разрешает врагу выстрелить в себя. Это большой и сложный разговор, но вкратце смысл я изложил.
Вы оскорбили Советский Союз
- Я ознакомился с вашим творчеством, сам родился в Советском Союзе. И меня немного покоробило ваше отношение к нашему прошлому — вампиры вот эти в пионерлагере (речь о повести «Пищеблок». — Прим. ред.). Я увидел в этом оскорбление. Это так или не так?
- (В зале гул, но Иванов реагирует спокойно) Я отвечу. В 1980 году мне было примерно столько же лет, сколько пионеру Валерке Лагунову. Что вас конкретно покоробило? То, что я описываю общество, которое уже не уважает символы советского строя? То, что я дал их вампирам, чтобы вампиры могли прятаться среди людей? Или то, что главный герой искренне переживает, что эти символы людям не нужны, а вампирам нужны? Мне кажется, там никакого оскорбления советскому строю нет.
Обыгрывание — да. В несколько рискованном ключе, быть может. Но нельзя это обыгрывание воспринимать как оскорбление. Собственно говоря, роман является некой скорбью по поводу того, что все хорошее, мифологичное в советской культуре было утрачено. Но утрачено обществом, а не мной. Я только отразил этот процесс.
Встреча с писателем прошла с аншлагом
Почему московиты в красных кафтанах?
- Алексей, я знаю, что вы при создании произведений очень трепетно относитесь к историческому материалу, глубоко погружаетесь в тему. Как вы относитесь к тому, что история стала сублимацией идеологии? Исторические события и герои очень вольно трактуются, наделяются подходящими к политическому контексту смыслами. Ваше мнение на этот счет?
- Здесь два вопроса. Первый: что делать, если историю подверстывают под политику? Разумеется, этого делать нельзя, хотя это всегда происходит. Но тут проблема немного в другом. Дело в том, что в нашем обществе исторический жанр в культуре стал самым главным. Вот такого быть не должно. Как должна быть устроена культура? Примерно 50 процентов произведений должны быть о современности — чтобы люди рассуждали о том, как они живут сейчас. Скажем, 25 процентов — об истории, 25 — фантастика, то есть о будущем.
У нас 75 процентов произведений — об истории, как правило, о сталинском времени. Это свидетельствует о том, что общество застыло, перестало развиваться. Уткнулось лбом в тупик. Когда нельзя смотреть вперед, начинаешь смотреть назад. Такое внимание к историческому жанру говорит о том, что мы как страна, как общество, зашли в какой-то очень глубокий кризис. Это ответ на первый вопрос.
Второй вопрос — по поводу исторических фактов и их искажений. Да, погружаюсь глубоко, но это мне не мешает менять или искажать факты, если мне это нужно для моей художественной цели. Понимаете, факт — это инструмент историка. А инструмент писателя — это образ. И если для того, чтобы показать историю более ярко, нужно отступить от факта, ничего страшного в этом нет, если при том не нарушается структурная основа истории. Я эту основу не нарушаю, но от фактов могу отступать. Художнику это дозволено. В конце концов, историю надо изучать по учебникам и научным трудам, а не по романам и фильмам.
Я уже много прочитал рецензий по поводу «Сердца Пармы» — почему у вас идут московиты в красных кафтанах, когда такие кафтаны у стрельцов появились на сто лет позже. Да вы что? Ну какая разница? Посмотрите, как это выглядит на картинке. Например, пермское войско очень разнообразно: воины в кольчугах, таежные воины в рогатых шлемах и шкурах, эльфы в одежде из рыбьей кожи с белыми волосами — то есть сборное войско, которое говорит о том, что это мультикультурный мир. А все московиты одеты одинаково.
Кадр из фильма «Сердце Пармы» (реж. А. Мегердичев, 2022, kinopoisk.ru)
Когда они идут строем через поле, такое ощущение, что через поле течет кровавая река. И понятно, что ничего хорошего от этих московитов ждать не приходится. Когда они идут в бой, они все одинаковые. Они выглядят как строевая машина, которая несет смерть. В них нет ничего человеческого, ничего разнообразного, ничего причудливого.
И вот для такого впечатления режиссеру нужно было одеть московитов в красные кафтаны несмотря на то, что они появились гораздо позже. Ну и что? Зато режиссер создал образ, который описывает конкретную эпоху — эпоху, когда мультикультурное разнообразие было уничтожено московской экспансией. Я считаю, что это все художественно оправданно. А значит — можно.
- Фильм «Сердце Пармы» собирает кассу уже три уик-энда подряд. Это лучший результат года для отечественного кинематографа. У вас есть ответ на вопрос «почему»? На какой запрос откликнулся фильм, что так востребован сегодня?
- Да, у меня есть несколько ответов на этот вопрос. Один такой: людям нравится фэнтези. И они с удовольствием посмотрят фэнтези на отечественном материале. Другой ответ: молодой аудитории, пацанам нравится махач на мечах. Кому-то нравится история вообще или история Урала в частности — они посмотрят фантазийный фильм на основе региональной истории. А кого-то, например, интересует то, что происходит в мире сейчас, как найти этому объяснение — и фильм явился откликом на этот запрос. И они будут искать объяснение в этом фильме, потому что это действительно умный фильм.
Могу сказать, что «Сердце Пармы можно сравнить... Пусть это прозвучит нескромно, ну и плевать. Можно сравнить с «Тихим Доном». Когда вышел «Тихий Дон», красные сказали: да, это про нас. И белые сказали: да, это про нас. И вот сейчас, когда вышло «Сердце Пармы», и патриотический, и либеральный лагерь говорят: да, этот фильм — вклад в нашу копилку.
