Материал, который вошел в книгу «Міфалогія роднага краю», доктор филологических наук Алексей Ненадовец 35 лет собирал в фольклорных экспедициях:
- Моих информаторов уже нет. Поколение их 50 — 60-летних детей удивляется, откуда я, их ровесник, знаю о мифологических персонажах. А ведь я все узнал от их родителей! А еще Адам Мицкевич, читая лекции в Париже, говорил: белорусская мифология — одна из самых богатых в мире. Я сегодня уверен: рядом можно ставить и нынче раскрученных благодаря сериалу «Игра престолов» скандинавов, и японцев, и китайцев — мы ничуть не проиграем.
О белорусских "бажанятах" Алексей Ненадовец написал в своей новой книге.
- Но от языческого пантеона божеств в современной культуре белорусов почти ничего не осталось.
- С приходом христианства «полномочиями» прежних божеств наделялись святые. Волос (Велес), отвечавший за животноводство, стал святым Власием. О властелине молний Перуне, от которого христианские святые Илья и Юрий получили свои функции, напоминает лишь слова «пярун» (молния) в белорусском языке и название деревни Перуново в Лунинецком районе. Хотя Перун считался богом-воином — как Один у скандинавов и Тор у германцев. Почти забыт всемогущий Род, а еще Лель — божество любви…
Помню, мама говорила моему сыну, своему внуку, лет тридцать назад: «Прычапіўся, як мара». Но объяснить, что это значит, она не могла. А ведь Мара у наших предков — это то, что могло не давать спать, отнимало здоровье или влияло на настроение. Когда ребенок тянул руку к огню в грубке, бабка с дедом ему говорят: «Жыжа!» Это предостережение — от имени Жыжаль, бога домашнего огня. В одной из ритуальных песен, которую исполняли на похоронах самоубийцы, было: «Кыш, кашалака-жабалака, паленцам табе па барадзе…». Потому выражение «кыш!» могло относиться к древнему демону. А когда малыш трогал замерзшее окно, старшие произносили: «Зюзя!», неосознанно вспоминая языческого бога зимы. Сейчас Зюзю оживили в туристическом бренде на Поозерье, правда, от мифологии новый образ далек.
Таким образ Зюзи (справа), совершенно не похожим на Деда Мороза или Санта Клауса, увидел знаменитый белорусский график Валерий Слаук. А слева его видение Евника. Фото: mythology.by
РУСАЛКИ МОГЛИ ЗАЩЕКОТАТЬ ДО СМЕРТИ, А БАБА-ЯГА БЫЛА КРОВОЖАДНОЙ
- Кого больше всего почитали из мифологических существ?
- По-особенному относились к Домовику. Жил он за печью и на печи, где часто грели кости дед и баба. И когда мыши скреблись в черном углу, говорили: Домовику не спится — его место занято. Славяне представляли его огромным или небольшим, красивым или сердитым — все в сравнении с человеком. А вот Домовенок Кузя из известного мультфильма на записанные за полтора века словесные портреты не похож. Еще считалось, что младший сын в семье — Домовик, ему досматривать отца и мать. Ну а в доме без Домовика царил разлад. На Полесье о таких соседях говорили: «У хаце мацюкі гаспадараць».
- Вы часто проводите параллели с персонажами массовой культуры — они далеки от настоящих мифологических существ?
- Да, это и результат того, что мифология долго считалась пережитком прошлого, и итог эксплуатации выдуманных еще в XIX веке персонажей, и попытки нынешних этнокультурологов искусственно приблизиться к европейской мифологии. В итоге получается много вторичного. Сейчас раскрутили цмоков, напоминающих то ли маленьких драконов, то ли небольшое Лох-Несское чудовище. Но они, как и Змей Горыныч из русских сказок, — не наши персонажи. У белорусов было Цуда-Юда — трехголовое, а то и с 6, 9 или даже 12 головами. Думаю, этот персонаж стали представлять так, когда монголо-татары приходили на земли восточных славян и стреляли из катапульты бочками с горящей нефтью, у нас неизвестной. Когда нефть в полете разливалась огненными пятнами, появилась ассоциация с огнедышащим многоголовым чудовищем.
Герои вроде Домовенка Кузи — далеки от своих мифологических прототипов. Фото: кадр из мультфильма
- А что касается детских мультфильмов?
- Там мифологические персонажи стали сказочными, а характер у них — осовремененный, далекий от фольклорного прообраза. Например, Русалочка в диснеевском мультфильме показана очень милой влюбленной девушкой. А белорусские русалки могли до смерти защекотать заплутавшего путника. Или Баба-Яга — в сказках дурноватая старушка, летающая на метле. А ведь ее имя происходит от слова «ягла» — мертвечина, а сам персонаж считался кровожадным. Если говорят о Водянике (Водяном), сразу вспоминается советский мультфильм и песня: «Я Водяной, я Водяной...» Но Водяник у белорусов был бородатым стариком, а не плутоватым пенсионером в шляпе. Правда, строка «никто не водится со мной» вполне справедлива. Считалось, что отношения с Водяником поддерживали только мельники, которых видели волшебниками, ведьмаками. А рыбаки не свистели и не плевали на воде, чтобы не тревожить Водяника. Кстати, в нашей мифологии Водяник представал в двух образах — Тихона и Вирона, они отвечали за тихую и неспокойную — вирливую воду. Их женами и были русалки, в которых превращались утопленницы. Правда, образ властителя воды уходит. Последний раз фразу «Вадзянік забраў» я слышал в Лельчицком районе в 1980-х. Теперь об утопленниках говорят только «Вада забрала». А Болотник, родственник Водяника, стал исчезать из народных представлений после мелиорации.
Имя Бабы-Яги (не сказочной, а мифологической) восходит к слову "ягла" — мертвечина. Фото: кадр из фильма
ЧЕРТИ БОЯЛИСЬ ЖЕНЩИН, А С МУЖЧИНАМИ ЛАДИЛИ
- В нашем фольклоре почти не встречается случаев, когда мелкие демоны и «бажаняты» убивали человека, — говорит Алексей Ненадовец. — Но чертей, «нячысцікаў» остерегались, хотя их считали «рахманымі», терпеливыми, доверчивыми даже. Это, наверное, отпечаток характера белорусов. А еще интересно, что мужчина с чертом мог договориться. Вспомните, нашу народную сказку «Чортаў скарб», где черт в итоге даже качал детей в люльке у главного героя Янки. Или гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки», когда кузнец Вакула оседлал черта. А вот женщин черти боялись, они от них получали то серпом, то котелком, то вилами, то колом.
Конечно, представления о персонажах и их проказах формировались в быту. Дед с бабой могли лежать на полатях, а тут удар в стену — они на пол. И назавтра рассказывают, мол, черти пошутили. А это молодежь гуляла, и ребята колом врезали со всего разгона по стене. На моей родной Пинщине мужик выскочил среди ночи из дома разогнать шумных парней. Те его схватили и закинули в колодец. Когда утром дядьку достали, он клялся, что это происки чертей: «Каб хлопцы, дык яны мяне задам уніз кінулі б, а гэтыя — галавой». А при переезде в новую хату в старой Домовику оставляли поднос с хлебом и кашей. И просили его перейти вместе с хозяевами. Если через пару дней каша была съедена, считали, что он согласился. Хотя там наверняка похозяйничали мыши...
- Однако лучше поберечься, чем наоборот — это ведь белорусский принцип?
- Конечно, и дом в этом смысле был крепостью. К примеру, сейчас пошла мода убирать пороги в деревенских домах после ремонта. А ведь он считался границей между миром живых и миром мертвых. Лет пятьсот назад под порогом хоронили родителей — хозяев дома. И там же, считалось, жили уж и уженица — их воплощения. Еще там хоронили некрещеных детей. На порог нельзя было садиться, а тем более что-то на нем сечь топором — так тревожили Домовика, нарушали порядок в доме, обижали живших прежде. А почему наши предки на новоселье стали пускать перед собой кота? Это теперь придумывают что-то про уют, а тогда считалось, что если в новой хате есть нечистая сила, то пусть она кота лучше схватит, а не человека.
Этнограф начала ХХ века Исаак Сербов снял крестьянскую семью у их дома – обратите внимание, какой высокий у него порог! Фото: gants-chas.by
- Какой персонаж нашей можно назвать самым редким?
- Не все белорусы могут сказать, что такое евня (деревянное сооружение для просушки снопов. — Ред.). А наши предки верили в Хлевника и в Евника — у каждой дворовой постройки свой хозяин.
- А для городов персонажи нашей мифологии характерны?
- В каменных домах таким персонажам тесно, им надо раздолье. Хотя литераторы показывают «нячысцікаў» и в многоэтажках. Но там многое можно объяснить неспокойными соседями, к примеру. А в принципе, несмотря на урбанизацию, хочется, чтобы память о нашей мифологии оставалась — ведь это тоже наши корни, наиболее древняя часть нашей культуры...
