В ходе опроса, недавно проведенного в Эстонии, выяснилось, что только 20% местных граждан считают религию важной частью своей жизни. Таким образом, по официальным статистическим данным, эстонцы являются наименее религиозной нацией планеты. Но означает ли это, что у них отсутствует вера?

Прогулки по ветреным улицам Таллина, мимо изящных шпилей старого города и церквей, из которых доносится колокольный звон и песнопения, могут создать обманчивое впечатление об этом городе и стране в целом.

Если присмотреться, то выясняется, что большинство прихожан в местных храмах — иностранные туристы.

Как-то раз в воскресенье я зашел в Домский собор в Таллине и поразился: оказалось, что большая часть верующих — приезжие из Голландии, и только несколько человек на задних рядах (не более 15) — коренные эстонцы, регулярно приходящие в храм.

История вместо религии
Однако, по словам настоятеля собора Архо Тухкру, эта проблема существует давно.

"Люди у нас верующие, — говорит священник. — Только они не хотят принадлежать к церкви. У нас просто нет традиций, по которым люди идут в церковь целыми семьями".


Национальная символика для многих эстонцев гораздо важнее, чем религиозная

Хотя лютеранская церковь является крупнейшей в Эстонии, к ней принадлежат всего 13% населения страны, говорит Тухкру.

Но есть и более убедительная статистика: только каждый пятый эстонец считает веру важной частью своей жизни.

Подобная тенденция отражается на всех уровнях общества. Например, в школах, где религия не является отдельным предметом.

Вместо этого на уроках истории юные эстонцы узнают о завоевателях, немцах и датчанах, которые принесли в их страну христианство. В те годы эту религию стали считать вероисповеданием колонизаторов, которое отвергало большинство населения.

"Думаю, одна из причин, по которой в наши дни эстонское общество можно называть светским, — это четкое различие между национальной и религиозной идентификацией нашего народа", — поясняет советник правительственного департамента по делам религии Ринго Рингвее.

Еще одно препятствие — это язык. Многие эстонцы попросту не могли понять слова проповедей, которые им пытались втолковать заморские миссионеры.

"Лютеране говорили на немецком, — объясняет Рингвее. — В XIX веке появилась Русская православная церковь, и до начала XX века ее языком был русский".

В 1920-х, когда Эстония стала независимой, появилась Эстонская апостольская православная церковь (ЭАПЦ), которая относилась к юрисдикции Константинопольского патриархата, а не Москвы. В ее церквях службу вели в основном на эстонском языке, но после оккупации Эстонии Советским Союзом ЭАПЦ присоединили к Московскому Патриархату.

Во времена Советского Союза религия не поощрялась. И если в других бывших советских республиках после развала СССР христианство пережило возрождение, в Эстонии этого так и не произошло.

Впрочем, это совсем не означает, что эстонцы ни во что не верят.

Неоязычники
В лесу, расположенном примерно в 300 километрах от Таллина, я встретил группу любителей природы. Даже не просто любителей, а людей, которые ей поклоняются.


Айгар Пихо, отец восьмерых детей, называет себя язычником

"Мы — язычники, — говорит Айгар Пихо, отец восьмерых детей, житель поселка Рыуге на юге Эстонии. — Наш бог — в природе. Не спешите, присядьте и послушайте".

Айгар, как и многие эстонцы, человек одухотворенный. Он называет свое вероисповедание "Маауск" (то есть "родная вера"). Согласно этой религии, самое священное — это деревья и земля, которые обладают божественной силой.

У Айгара есть место для молитвы — лес. Но у него нет ни обрядов, ни священных писаний, поэтому его религию трудно назвать организованной.

Тут вступает его 22-летняя дочь Котре: "Мы говорим: "Да, мы "маауск", но в подробности не вдаемся. Мы просто понимаем, что это означает гармонию между природой и нашими душами".

Меня приглашают на праздник летнего солнцестояния, во время которого Айгар и члены его семьи танцуют около огромного костра, сооружают гигантские деревянные качели и поют.

Девушки собирают цветы и делают из них венки, которые, по местным древним верованиям, нужно класть под подушку, чтобы найти мужа.

Такие традиции глубоко укоренены эстонской культуре: более 50% населения страны говорят, что верят в некую жизненную силу, хотя и не могут толком ее описать.

Впрочем, есть некоторые споры относительно возраста таких традиций.

"Они обычно основаны на фольклорных исследованиях, которые велись в конце XIX — начале XX века, — считает археолог Тынно Йонкус, который специализируется на истории эстонской религии. — Они в это верили, и этим пользовались. Но это нельзя отнести к средневековью, или к дохристианским временам".

Другие считают иначе. В Эстонии существует группа под названием "Маавалла Кода", которая опирается на древние рунические календари.

Понимающая рябина
Среди трех-четырех сотен ее членов — Андрес Хейнапуу и его сын Отть. Для этих людей связь с землей — это нечто очень личное. Все строится на отношении к живой природе, которая тебя окружает.

"У дерева нет ушей, — говорит Андрес Хейнапу, один из членов религиозной группы. — Я прихожу к дереву и мысленно задаю отчетливый вопрос. А потом я каким-то образом чувствую, что мне посылают ответ".

"То есть вы беседуете с деревом?" — спрашиваю его я. "Конечно!" — отвечает Андрес.

Я говорю, что тоже хотел бы говорить с деревьями, но каким же образом можно поддерживать разговор с предметом?

В ответ Отть возражает, что дуб в разговоре может быть весьма резким в суждениях, а рябина, напротив, склонна проявлять понимание.

Поговорив с членами "Маавалла Кода", я понимаю, что большинство эстонцев любят природу и стремятся защитить ее. И что некоторые люди, такие, как Отть и его отец, проявляют в этом уж слишком большое рвение.

Те чувства, которые они испытывают к своей стране и ее природе, — это своеобразный мирный национализм.

Но именно из-за него церкви стало трудно определить свое место в обществе, где христианство — и организованная религия в целом — остаются далеко не главным приоритетом.

Поиск

Журнал Родноверие