Российские археологи — о том, что они откопали в 2018 году в Крыму, Вьетнаме, Абхазии и Ленинградской области.
В октябре в России заканчивается археологический сезон: каждый год археологи отправляются в экспедиции в самые разные регионы страны и мира, чтобы найти новые важные свидетельства из жизни древних культур и цивилизаций. Спецкор «Медузы» Полина Еременко поговорила с участниками этих экспедиций и узнала, что интересного они откопали в этом году (например, древнегреческий город под Сухуми и прекрасно сохранившийся могильник на 300 погребений у крымского шоссе).
Антон Анойкин, старший научный сотрудник Института археологии и этнографии сибирского отделения РАН
Сотрудник экспедиции сибирского отделения РАН за работой в Ушбулаке (Казахстан)
Архив Антона Анойкина
Каменные орудия верхнего палеолита, найденные в Ушбулаке
Архив Антона Анойкина
Тяжело говорить о своих находках. Для специалиста это может быть уникальный, красивый материал, а неспециалист скажет: «Нашли пару булыжников».
В этом году мы продолжали работы, которые были начаты в Восточном Казахстане в 2014 году. В позапрошлом году в Шиликтинской долине, буквально в 5 километрах от Китая, был найден уникальный для Центральной Азии памятник — стоянка Ушбулак. Такие памятники известны в Западной и Восточной Европе, большое количество есть на российском Алтае, но на территории Казахстана таких стоянок известно не было. В 2016 году у нас были разведочные работы, в 2017–2018 годах — уже раскопочные.
Если возраст стоянки, который мы прогнозируем, окажется древнее, чем у алтайских памятников, то мы можем предположить, что человек шел через Узбекистан, затем Казахстан и только потом оказался на Алтае. Если даты окажутся моложе, значит, центр формирования культуры был все же на Алтае.
Это история не про национальную гордость. Она просто рисует нам более точные пути распространения наших предков по континенту. Гордость может быть только за все человечество в целом, поскольку в то время не было ни границ, ни национальностей.
Мне интересно погружаться в историю отчасти потому, что мир тогда был более цельным. Сейчас мы создали собственную природу и в ней живем. От «нормальной» природы мы зависим только в периоды катаклизмов. А в то время человек целиком зависел от того, что его окружает, был лучше приспособлен [к природе]. Как мы сейчас вписаны в города, так и люди верхнего палеолита были вписаны в какие-то участки территории. Но они были куда более мобильные, чем мы. Они зависели от каменного сырья, из которого делали орудия. За качественным сырьем могли ходить за 300 километров, и это было нормально. Сейчас у нас есть самолеты, возможность перемещаться быстро на дальние расстояния, при этом на короткие расстояния мы практически не передвигаемся. А для них каждый день по 50, по 100 километров проходить было вполне нормальным. Они жили в движении.
Там был жесткий мир. У нас тоже жесткий, но скорее психологически. В физическом плане мы уступаем предкам — но и они вряд ли смогли бы выжить в нашем мире, несмотря на всю выносливость.
Павел Колосницын, заведующий сектором полевых исследований Центра археологических исследований НовГУ
Хороший год для Новгорода: погода очень археологическая — сухое, теплое лето, благоприятное для раскопок. Сенсационных находок не было, личных вещей Рюрика, конечно, не нашли. Но археология — это постоянное накопление знаний. Наша задача не найти что-то, чтобы все бы увидели и ахнули, а накопить информацию. Мы исследуем усадьбы, остатки деревянных мостовых. Вот тут выбрасывали кухонные отходы, здесь был скотный двор. В остатках домов — битая посуда, остатки орудий, ювелирные украшения. Мы находим город — в этом главное отличие археологии от кладоискательства.
Самая яркая находка, конечно, это всегда берестяные грамоты. В этом году нашли несколько абсолютно шикарных. Почему эти грамоты важны? Тут надо начать немножко издалека. Проблема изучения российской истории — малое количество письменных источников. Причины — узкое распространение грамотности, дороговизна писчего материала. Кроме того, примерно 99% письменных документов погибли в пожарах. Если мы говорим о домонгольском периоде, письменные документы этого периода можно пересчитать по пальцам.
В XI веке кому-то в голову пришла очень прогрессивная для того времени идея использовать в качестве писчего материала бересту. Береста находится в любом лесу, в любом дворе, от полена можно оторвать кусок. На этой бересте с помощью острой палочки (металлической или костяной) процарапывали тексты. Вокруг Великого Новгорода и Старой Руссы такие земли, в которых органика хорошо консервируется, и береста, попадая в этот слой, не разлагалась. Берестяную грамоту можно достать, развернуть и прочитать.
Чаще всего это личные записки, долговые записи, черновики завещаний. Муж посылает жене записку: «От Бориса к Натахе, прошу прислать ко мне человека на жеребце, у меня много дел, и пришли рубашку». Или сын из Смоленска присылает в Новгород грамоту своим родителям, где сообщает, что в Смоленске дешев хлеб — продавайте усадьбы и приезжайте в Смоленск. Из этой грамоты мы понимаем, что в Новгороде явно период нехватки еды.
Из грамот можно узнавать имена. Есть крестильные имена — Наталья, Борис, — а есть имена, которые использовались в обиходе и нигде не зафиксированы. Например, девушка по имени Долгая Коса. Еще в грамотах важно упоминание населенных пунктов. Автор пишет в Новгород, что шел из Ярославля, замерз во льду возле Углича, — это информация о торговых путях. Бывают сообщения о семейных устоях — муж женщину оскорбил, она обращается к братьям и отцу с просьбой ее защитить от этого оскорбления. Любовные записки тоже бывают — женщина пишет мужчине: «Почему ты ко мне больше не приходишь?»
В этом году группой под руководством Елены Тороповой была найдена грамота — список то ли должников, то ли собранных налогов. Говорится, что у такого-то — 5 размер, у такого-то — 6. «Размер», по наиболее распространенному мнению, мера, которой измеряли соль при продаже. Дальше расшифровывать эту грамоту будут уже специалисты-лингвисты, археографы, которые специализируются на древнерусском языке.
Александр Кандыба, научный сотрудник Института археологии и этнографии сибирского отделения РАН
Александр Кандыба (в центре) на раскопках в Акхне, Вьетнам
Архив Александра
Найденные вьетнамской экспедицией бифасы — каменные артефакты раннего палеолита
Архив Александра Кандыбы
В этом году я работал во Вьетнаме, в Дагестане и в Алтайском крае. Большую часть времени я провел во вьетнамской экспедиции, где я заместитель руководителя по работам. Моя специализация — ранний палеолит: это когда человек взял в первый раз в руки камень и создал из него орудие.
Во Вьетнаме четыре года назад мы открыли новую культуру — Анкхе. Как мы называем новую культуру? Ищется какая-нибудь река, село, гора, ручей. Культура Анкхе была названа по ближайшему городу. Ей примерно 800 тысяч лет. Обнаружили каменные орудия, продатировали отложения, в которых они лежали, и получили возраст. Чтобы заявить, что мы открыли культуру, одного памятника мало — поэтому у нас их 23. Важна серийность, чтобы доказать, что находка постоянно существовала в культуре. Просто один предмет, который ни на что не похож, вызывает только больше вопросов.
Нас пригласили сюда работать вьетнамские археологи. Традиция сотрудничества российской и вьетнамской археологии очень давняя — с 60-х годов прошлого века. Тогда работали ребята из петербургского Института материальной культуры, а сейчас уже девять лет как работает наш новосибирский Институт археологии.
Для вьетнамской стороны наши открытия важны. Нас курирует Коммунистическая партия, которая до сих пор здесь у власти. Все чиновники с нами сотрудничают, помогают. На одном памятнике, который мы открыли, уже музей построили. Здесь гораздо больше, чем в России, уделяется внимания сохранению объектов культуры, причем неважно каких — такая установка сверху. Будем откровенны, это очки дополнительные для чиновников — так они показывают, что заботятся, чтобы сохранили, не растащили, не разворовали. Содействие обалденное — там, где мы работаем, были полевые дороги, а сейчас асфальтовую дорогу строят, чтобы нам удобнее было.
С местными жителями мало общаюсь — для меня язык очень сложный, поэтому разговариваю только иногда через наших коллег-вьетнамцев, которые знают английский. Вообще они дружелюбные, особенно по отношению к Российской Федерации. Иногда приносят нам на раскопки какие-то фрукты местные. Названий не знаю, потому что у нас это не продается. Они говорят название, но я забываю через два дня. На любителя.
Вьетнамские технологии на раскопках от русских не отличаются. Их учителями были советские археологи, поэтому у нас методика одинаковая, удобно работать. Единственное, чего у нас нет, но что очень любят здесь, это караоке. Вечером идем куда-нибудь — почти всегда караоке. Любят «Катюшу» — они ее переделали, перепели. И не только ее: «Подмосковные вечера», «Миллион алых роз» — вьетнамский текст, немножко изменена мелодия. Напеть не могу вам сейчас — даже если я буду очень стараться, не уверен, что скажу «миллион алых роз». С их тональным языком можно попробовать произнести «миллион алых роз», а получится «я хочу домой».
Николай Макаров, директор Института археологии РАН
В этом году раскопали могильник на трассе Симферополь — Севастополь. Если бы не обследование территории, которое предваряло строительство дороги, мы бы еще долго ничего не знали об этом могильнике.
В могильнике — более 300 погребений. Их не разграбили в древности и даже не затронули современные грабители, которые еще недавно были очень активны в Крыму. Крым до 2014 года был местом, где грабительство процветало. Все-таки при российской власти законы соблюдаются, больше надзора. Не хочу ситуацию идеализировать — есть и свежие повреждения на памятниках, так что я не готов говорить, что этой проблемы теперь не существует. Но масштабы другие. Это уже не 1990-е годы, когда просто подгоняли экскаваторы к кургану.
Каждое из трехсот погребений, что мы нашли, — прямо произведение искусства, инсталляция. Погребения обустраивались для бога, для вечности (как хотите, так и называйте), в них вкладывалась какая-то нечеловеческая креативность.
В этих могилах почти нет вещей, произведенных местным населением. Многие предметы, которые там найдены, можно было бы найти и в Восточном Средиземноморье, и в Западном Средиземноморье, и в римских провинциях, и на черноморском побережье. Это пример сильнейшего античного влияния на варварское население. Глобализация — явление не только современного мира.
Вещи красивые — изделия из стекла, бусы, оружие, металлические украшения. Через несколько лет мы все это увидим в экспозиции крымских музеев. Пока задача перевести дух, потому что раскопки 300 погребений — это серьезная операция, которая требует больших сил. Это масштабные тактические работы — расчистить погребения, документировать комплексы, собрать вещи, провести первичную реставрацию, чтобы все не рассыпалось. Но это, конечно, дает драйв, чувство прикосновения к прошлому.
Михаил Шуньков, директор Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН
Мы продолжаем изучение в Денисовой пещере в Алтайском крае. Это один из ведущих археологических объектов в мире. Там 10 лет назад была выявлена новая, неизвестная науке популяция уже вымершего древнего человека — денисовский человек, денисовец.
Два года назад (я об этом писал статью в журнал Nature) там был обнаружен фрагмент человеческой кости, который принадлежал гибриду: мама была неандерталкой, а отец — денисовцем. То есть Денисова пещера — еще и единственное место в мире, известное на сегодняшний день, где сосуществовали эти две древние популяции. Не просто сосуществовали, а вступали в очень тесные взаимоотношения.
В этом году в Денисовой пещере было найдено много орудий и украшений из кости, которые свидетельствуют о высоком эстетическом уровне обитателей. Костяные иглы с просверленным ушком, например, говорят о том, что денисовец сам шил себе одежду. Причем эти находки датируются возрастом от 40 до 50 тысяч лет — очень древний возраст для человеческой истории. Значит, юг Сибири, Алтай в это время — один из центров формирования культуры.
В Денисовой пещере работает только одна экспедиция — нашего новосибирского Института археологии и этнографии. Но в ней принимают участие специалисты со всего мира: палеогенетики Института эволюционной антропологии Макса Планка, специалисты по радиоуглеродному датированию из Оксфордского университета. Естественно, такой объект привлекает внимание ведущих специалистов со всего мира, и мы охотно откликаемся.
Виктор Лебединский, руководитель подводной археологической экспедиции Института востоковедения РАН
Подводная археологическая экспедиция Института востоковедения РАН в Крыму
Архив Виктора Лебединского
Якоря, найденные экспедицией Института востоковедения РАН в 2018 году
Архив Виктора Лебединского
В этом году мы работали в устье реки Бельбек на северной стороне Севастополя — досконально обследовали морское дно. Нашли свинцовую посуду, местные жители передали нам свинцовый котел, который тоже обнаружили в этом районе.
Все эти находки позволяют предположить, что здесь во II—III веках произошло кораблекрушение. Как? По свинцовой посуде легко определить, что это вещь времен Античности: свинец активно использовался в римский период на судах, поскольку был недорог, не бился, как керамика, — и, что важно, потому, что о его вредных свойствах еще не было известно.
Чем ценна эта информация? У нас так мало сведений про мореплавание эпохи Античности и Средневековья (небольшое количество изображений на фресках, граффити), что любая находка — якорь, посуда — помогает восстановить историю навигации, нравы. Даже свинцовый котел заставляет задуматься — пищу разогревали на жаровне или открытом огне? Это предмет для дальнейшего исследования.
Кроме свинцовой посуды мы обнаружили якорную стоянку у мыса Аюдаг. Найдены якоря V—VII веков и до XI века нашей эры. Это значит, что там была постоянная стоянка судов в эпоху Византии. Это коррелирует с раскопками на суше — там обнаружены византийские строения и византийский храм VI—IX веков. Там же обнаружены якоря XVII—XIX веков — значит, якорная стоянка была там и в периоды новой и новейшей истории. Что дают нам этим знания? Якорные стоянки позволяют восстановить историю навигации: где были порты, где происходила разгрузка и загрузка — это все элементы мозаики. Морская составляющая очень важна для понимания жизни тех времен. Это современные люди живут все на суше, а раньше города и страны связывали в основном морские пути, перемещение грузов и пассажиров шло морем.
Находки позволяют набрать информацию для дальнейшего датирования якорей. К сожалению, якоря, которые мы сейчас находим, датируются достаточно широкими диапазонами времени. Определить возраст якоря мы можем, только если он найден на месте кораблекрушения. Кораблекрушение, в свою очередь, датируется найденной на его месте керамикой. Керамика — лучший датирующий материал, она наравне с монетами дает узкие хронологические рамки. У якорей такого нет, поэтому каждый новый якорь помогает уточнять временную шкалу.
Результатом наших исследований могут быть научные статьи, монографии, экспозиции в музеях. Я уже 20 лет занимаюсь подводной археологией — меня с университета еще задела история мореплавания. Этот аспект в жизни древности недостаточно изучен, мы тут фактически первооткрыватели. Ученых, которые сейчас работают под водой, очень мало. Мы собираем материал, которым будут пользоваться еще много поколений ученых.
Аскольд Иванчик, руководитель отдела сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН, профессор МГУ и РАНХиГС
В этом году был наш первый сезон раскопок в Абхазии. Задача перед нами стоит такая. Восточное побережье Черного моря — одна из зон древнегреческой колонизации. Другие побережья хорошо исследованы, древнегреческие города там найдены, с восточным побережьем это не так. Мы знаем из источников, что главный греческий город в этом районе называли Диоскуриада, но он до сих пор не найден.
С начала ХХ века есть мнение, что Диоскуриада находится на месте современного Сухуми. Раскопки на территории Сухуми ведутся давно, большая площадь вскрыта, но все слои датируются временем не раньше III века до нашей эры. Это проблема, потому что Диоскуриада была в VI веке до нашей эры. Мы изучали описания путешественников и греческих источников, которые упоминают этот город. Благодаря им удалось найти место, которое очень подходит. В прошлом году мы там побывали, выяснилось, что какое-то поселение там было, потому что керамика встречается на очень большой площади.
В этом году мы там начали раскопки. Результаты удивительные. Все находки датируются концом VII и III веком до нашей эры. Наиболее впечатляющая находка — раздавленная греческая ваза, которая расписана в известном среди специалистов стиле диких козлов. Но главный результат — обнаружена оборонительная стена большой мощности, не меньше четырех метров толщиной. Это существенный аргумент в пользу того, что древняя Диоскуриада находилась именно здесь — мощная оборонительная стена говорит, что здесь находился большой город, а не какое-то мелкое поселение. Этой же гипотезе соответствует обнаруженный материал, который датируется тем временем, когда существовала Диоскуриада.
Пока это только гипотеза. Чтобы это стало сенсацией, нужно подтверждение. Например, надпись, где будет название города. Если такая надпись будет найдена, то это стопроцентное доказательство. До тех пор можно считать, что гипотеза более или менее обоснованна. В следующем году продолжим работать. Если все подтвердится, то там работы на долгие-долгие годы.
Станислав Бельский, научный сотрудник отдела археологии МАЭ РАН (Кунсткамера)
Расчистка кургана на реке Сясь в Ленинградской области
Архив Станислава Бельского
В могильной яме глубиной два метра в Ленинградской области мы нашли очень странную вещь: череп и длинные кости. Я пока еще зоологам их не показывал, но, скорее всего, это кости медведя. Я совсем не понимаю, что все это значит. Медвежий культ — известное явление, но я никогда не видел, чтобы медведя хоронили вместе с человеком. Медведь для обитателей лесной зоны был важным животным, они его считали своим предком, поклонялись ему, это все в русских сказках есть. Иногда встречаются медвежьи лапы рядом с погребением человека, иногда имитация — глиняные лапы. Но я никогда не видел кости в одной могиле с человеком. Как с этим работать, будем думать. Человек не сожженный, рядом с ним вещи, поэтому, думаю, не ошибусь, если скажу, что это XI век — первые попытки христианизации уже идут, тела уже не сжигают, но все еще хоронят по древним ритуалам вместе с вещами.
Огромная проблема для меня и моих коллег — то, как сильно у нас в Ленобласти грабят средневековые кладбища. Фатальная совершенно ситуация. Делают это своего рода профессионалы — работают бригадами по несколько человек весной, когда нет травы. Можно в апреле проехать по области — и заметишь персонажей, которые по полям ходят с металлодетекторами. Много объектов в Приозерском районе, где я в основном работаю, были очень сильно разграблены этой весной. Пришлось докапывать то, что осталось. Мне, конечно, было нерадостно наблюдать эту картину. Ужесточение законодательства не помогает, с каждым годом грабят все интенсивнее — видят же, что их никто не наказывает. Достаточно заехать на Удельный рынок и посмотреть — там полно археологических предметов продают. Следующим поколениям, которые будут заниматься эпохой железа, нечего будет копать, потому что все разграблено в дым.
