Первая книжечка Виктора Петровича Астафьева "Царь-рыба" у нас в Красноярске вышла в 1987 году стотысячным тиражом и мгновенно была раскуплена.

Те, кому она не досталась, писали жалобы в крайком партии и краевые газеты: издайте ещё, не хватило! Спрашивали, почему книга разошлась только по "блатным"? К таковым в идринской районной газете относили и меня. Был редактором.

Для маленького сельского района выделили всего 60 книг. А у нас было только 14 директоров совхозов, плюс директора школ, работники отдела культуры, райкома. Плюс заслуженные работники культуры и народного образования, депутат крайсовета.

Нашу редакцию неделю лихорадило: почему именно Статейнову? Есть люди, которые проработали в газете больше.

В наше время подобные жалобы невозможны — есть нечего, о чём речь? Книги покупают только самые "сдвинутые". Эти и сегодня готовы голодать ради хорошей литературы.

Рассуждать, почему стотысячного издания на Красноярск оказалось мало, можно сколь угодно долго. Если теперь местные издательства выпускают две тысячи экземпляров какой-то книги — это праздник. А что изменилось? Города, села люди — почти те же. Но другое время. Наглое, хамское, вороватое. Те "блатные" по сравнению с нынешними ворами — ангелы.

Только книга не умерла, настойчиво ждёт своего часа. Вернётся сразу, как только уйдут из руководства страны случайные люди. От них ведь — бескультурье, водка, наркотики, ничегонеделание.original photo thumb 1920
В. П. Астафьев и писатель Ж. П. Трошев.

Какая это была книга -"Царь-рыба"!

А потом пошло и поехало совсем в другую сторону. Критика в адрес Виктора Петровича со стороны людей старшего поколения, в том числе его ровесников, подсказывает: Астафьев при всём величии был обыкновенный человек со всеми недостатками, способный ошибаться, торопиться в оценках людей и событий, но редко когда признававший собственные ошибки.

Нет необходимости причислять его к лику святых. Святым он не был, как не будет им любой из нас. Но его гений так высветил талант своего хозяина, что там, наверху, он со святыми. Он вместе с Русью и её народами. Он никогда не отделял себя от России и останется с нею навсегда.

Другой раз почешешь макушечку — нужно ли предсказывать будущее?

Случайно или не случайно, Виктор Петрович Астафьев родился на берегах Енисея в никому не известной Овсянке.

Мать его в Овсянке жила, отец. Бабушка Екатерина Петровна здесь первый раз солнышко увидела и тут же, в приспевшее время, глаза закрыла на веки вечные. Судьбы мамы и бабушки сложили так, что Витя Астафьев родился в Овсянке.

Со слов писателя, бабушка была добрейший, душевный человек. Духовность — это ведь не только библиотеки и картинные галереи. Но и половодье на Енисее, прилёт скворцов, шёпот звёзд в сорокоградусные морозы. Стакан молока, которым благословляла Екатерина Петровна внука на ночь, сказки её, наставления к покорности и управляемости и постоянные прощения детских прегрешений внука.

А маленький Витя был на них богат. Всё это он сам вспомнит и осознает через много-много лет в книгах. И добавит много. Как он сам признавался, чем больше писал Екатерине Петровне, тем больше влюблялся в бабушку.

Благодатное семя таланта Астафьева посеяли отец с матерью: любознательность и задумчивость — от них. От них и неравнодушие. Это всё ещё до родов в ребёнка впечатывается, небушком.

А уж взрыхлила талант и поливала его бабушка. Ей он и посвятил так много рассказов. Самая лучшая книга писателя, на взгляд многих, не "Прокляты и убиты", не "Печальный детектив", а "Последний поклон". Это памятник совершенства русского языка конца двадцатого века. Гранитная ступенька в отечественной филологии, которую сроду не разобьют. В том числе и духовные колебания самого писателя. Читать его будущим поколениям и читать.

"Последний поклон", как "Велесова книга", "Тихий Дон" и "Капитанская дочь",- символы отеческой гордости. Те самые кирпичики в стене истории, мимо которых без остановки не пройдёшь.

Я хорошо помню первую встречу с Виктором Петровичем Астафьевым. Было это, по-моему, в 1986 году на семинаре партийных работников. Собирали редакторов районных газет и секретарей по идеологии райкомов партии.

original photo thumb 1920 1
Портрет В. П. Астафьева. Художник В. Широкова

Нас много чему учили, в том числе — как писать интереснее и понятней для сельчан. Пригласили поговорить с нами и Виктора Петровича. Он ругал с трибуны хозяйственников, что осенью угробили много хлеба. Но я-то хорошо знал, что каждый день шли затяжные дожди, и убрать хлеб не было никакой возможности.

Чёрной руганью испепелил партийных чиновников за чёрствость и отдалённость от народа, ещё чего-то говорил: ярко, захватывающе. Ох, как он издевался над властью! А ведь та власть была намного человечней. Добрее. В сотни раз добрее, и пустословов в её рядах было намного меньше, чем у нынешней. Вот почему тогда сразу охватило какое-то недоумение. Его обвинения с лукавинкой, далеки от правды.

Хвалил Виктор Петрович с трибуны капитализм, где ему уже удалось побывать. И тут кто-то ему хлопал, но кто-то недоумённо качал головой. Перед кем мы должны склонить головы и смириться, почему? И никто тогда не думал, что хитростью и обманом нас заставят смириться. Что Красноярская ГЭС станет собственностью американцев. И правда Виктора Петровича будет на стороне хитрецов. Его подхваливали за антикоммунизм, а на самом деле крутили в сторону от своего народа.

Правда, потом через полтора-два десятка лет я стал задумываться. Почему он позже не критиковал также вслух Ельцина, распнувшего великую страну? Почему он не кричал на всю Вселенную, что разрушаются колхозы и совхозы, останавливаются заводы и фабрики, уничтожается армия? Почему он не кричал, что его народ окунули в водку и наркотики, лишили образования и медицины? Не критиковал Горбачёва, во всяком случае — вслух?

Хотя правда — вот она, наверху. Курятник возглавил хорь и уничтожал кур под аплодисменты и смех соседних хорьков... Ох, как нас тогда дурили и как над нами смеялись! Таких дураков, которые бы соглашались с будущим собственным рабством, найти трудно. Но оказалось, что нас двести пятьдесят миллионов.

Думаю, думаю, а ответа нет. Почему Астафьев с искренним негодованием призывал раздавить гидру — защитников Белого дома в 1993 году? В это время он был в Англии, оттуда поздравил Ельцина с победой. Оценка Астафьевым событий 1993 года мне непонятна...

Теперь, когда после тех сражений прошло два десятка лет с небольшим и многое забылось, а жизнь всё хуже и хуже, только психически ненормальный человек может сказать, что Виктор Петрович был прав. Рассуждать об этом горько, а нужно.

Астафьев сам фронтовик, был ранен, и не раз, видел, сколько кровушки пролили наши ребята, защищая многонациональный Советский Союз. Он оплакивает их в своих книгах. С другой стороны, кого он призывал добить: оборванных деревенских старушек, которые забыли, когда ели вволю, двенадцатилетних девчушек, что идут на панель, потому что есть нечего в доме? Или молодых ребят, которых умно и расчётливо толкают в ямы наркомании?

А что выиграл Виктор Петрович от своих подписей под воззваниям к Ельцину? Его дети и внуки особенно? Что выиграют праправнуки?

original photo thumb 1920 2
Могилы Викторы Астафьева и дочери его Ирины

Это печаль. А хорошего сколько! Например, неоценимая его работа по спасению русского языка. Как ни пытались испохабить русский язык и в семнадцатом, и в девяносто первом, и сейчас пыжатся и корячатся, то одну букву убрать, не нравится она им, то другую, то правила писания изменить, на латинский шрифт велят переходить... Главное, изуродовать его, искорёжить, сделать хуже и непонятней других. И тогда они сравняют нас с собой, а равного по силе, но бесхитростного легче бить и даже убить.

А язык выжил, окреп даже, благодаря Астафьеву. Но ведь не только ему спасибо, но и тем, кто наполнил красивым слогом язык самих словотворцев.

У Виктора Петровича это — бабушка Екатерина Петровна Потылицына. Не будь её в Овсянке, и Астафьев оказался бы другим. Совсем не нынешним. На голом асфальте талант механический, стриженый, ручной, предсказуемый и скучный. Вон их, сколько теперь — "известных" писателей в Москве. Целые стада, которые всю свою силу и знания посвящают очернению нашего языка.

Поливают и поливают в своих статьях таких, как Астафьев. Имя Астафьева периодически кидают в грязь. Мы возмущаемся и негодуем, а зря. Приходит время, и эти люди уходят туда же, куда и мы, и на грешной земле их никто больше не вспоминает. Они сами себе такую судьбу выбрали: откукарекать — и в реку беспамятности. А Астафьевы, Пушкины, Шолоховы, Симоновы, Твардовские были и остаются. И останутся.

"Деревенщик" должен первый стакан молока выпить прямо возле только что подоенной коровы. Зачерпнутое из ведра, тёплое и сладкое молоко, с пеной по бокам стакана. И чтобы босыми ногами при этом на земле стоять. Это крепче молитвы к большому поднимает.

Пусть для прозрения ребёнку и потребуется снисочка зим и лет. Отныне и на веки он будет жить землёй и боготворить людей, на ней работающих. Деревенщик, если потребуется, умрёт, но не предаст своей земли.

Ежегодно в дни памяти Астафьева о нём много вспоминают. Десятки школ получили его имя. Педагогический университет в Красноярске. Речной корабль есть с именем Астафьева. Сейчас, говорят, новый красавец строится, тоже его именем назван. По горячим следам ещё лет десять эти присвоения будут модны. Но не ими обеспечена вечность жизни писателя, а словом его душевным.

Каждый по-своему видит Астафьева, но почти все считают его союзником. Часть красноярских газет в юбилейные дни его девяностолетия через своих авторов больше напирали на то, что Астафьев — яркий борец с фашизмом и черносотенством, Виктор Петрович — знамя нынешней демократии, борьбы с тоталитаризмом, коммунизмом, ещё чем-то.

Другие публикуют интервью с Астафьевым с полностью противоположными взглядами. На мой взгляд, странным было бы в подобных случаях единомыслие. В том числе и со стороны самого Астафьева. Он не мог не менять взглядов.

Не верю ни в какие его споры с государственниками. Чёрная сотня — это монахи, все, как один, погибшие на поле Куликовом, но до смерти успевшие показать врагам Отечества мощь разъярённого воина. Они не боялись смерти, когда отлетали их головы под ударами сабель врагов. Они врезались в гущу воинов противника, кололи и рубили врага. Падая с коней с пробитой грудью, они громко кричали: за Русь! Смерть за Отечество монахи считали благодатью, подаренной Христом лучшим.

Астафьев был патриотом Отечества. Не может быть другим человек, который пишет на прекрасном русском. Не мог он не любить Россию. Если ненавидишь язык, на котором пишешь, плюёшь в народ, который вскормил тебя, тогда ты не талант, а выращенное асфальтом многодумие. Гений без таких понятий как "Родина" и "мой народ" не живёт.

Просто Виктор Петрович как одарённость из серии единиц, во всём остальном — обычный мирянин. С теми же грехами, что и мы. Это лихо подметили вездесущие журналисты. Постарались наши газеты, чего только в юбилейные дни про него не печатают.

И детей на стороне нашли, и внуков. И мысли противоположные привели в пример. Сегодня, мол, Астафьев говорил одно, завтра — другое. Дескать, хитромудрый, метался, смотрел, к кому выгодней примкнуть. А молодёжь читает эти книги и может поверить.

Заступиться за Астафьева некому. Одни обижены на него, другие, как и он, ушли в мир иной... Но Русь за Астафьева, как и он когда-то стоял за неё.

Так получилось, что у Астафьева две книги "Царь-рыба". Первая, изданная в советское время, и вторая, им доработанная, со вставленными, прежде вычеркнутыми редакторами, абзацами и, вроде даже, главами.

В моей личной библиотеке вторая книга с дарственной надписью писателя. А первую купил ещё в далёкие восьмидесятые, в книжном магазине Идры, по талончику.

Не знаю, кому как, но человеку, истосковавшемуся по светлому языку, удобней читать первую. Её приятно взять в руки на ночь, увезти на недельку на дачу. Почитать у мамы на сеновале, в самолёте, поезде. В первой слог ярче, события человечней, понятней книга, сдержанней, к добру зовущая.

Самому Астафьеву дороже вторая. Я видел, с каким благолепием он брал её с полки перед тем, как мне подписать. Дескать, вот, удалось при жизни издать то, что и задумывал. Так и написал: только её смотрите. Всё тут правда.

Он писал свои книги, у него святое право больше любить что-то из написанного, звонче о нём говорить. А мы будем читать то, что нам нравится.

Что касается противоречивости не только Астафьева, многих других художников, это не новость. Радовался же когда-то Горький поражению родной страны в Японской войне, даже поздравительную телеграмму отправил японскому императору. А мы до сих пор от этого поражения оклематься не можем, не исключено — понесём ещё большие потери.

Но потом тот же Горький писал письма Ленину с просьбой пожалеть того или иного мученика, не расстреливать. Дескать, простить нужно талант. Но никого Ленин не пожалел. Поэтому их стреляли, стреляли и стреляли. Патронов хватало, палачи без работы не сидели. Не реки, а океаны крови россиян пролиты.

Но иногда и Горький молчал. Например, во время расстрела Николая Гумилёва. Это хорошо доказал исследователь творчества Гумилёва Павел Лукницкий. Книга вышла совсем недавно и уже за подписью жены Лукницкого — Веры.

Горький нередко плакал, что уничтожают совесть нации. Ещё и ещё писал письма Ильичу, получал отказы и опять лил слёзы, при этом уверяя всех россиян или тогда уже советских людей, что советская власть должна очистить свою землю от врагов. А врагами почему-то объявлялись лучшие сыны России.

Какого Горького нам сегодня жалеть, а какого ненавидеть? Плачущего о россиянах или пляшущего от того, что Япония оттяпала у нас исконные земли.

Нельзя делить, он один и весь наш. Хоть "По Руси" читай, хоть "Детство", "Юность". Тоже копилочки сладости русского языка.

Во время напряжённой работы над книгами, раз за разом вспыхивал очередной дурью Лев Толстой. Воевал с церковью, а фактически — с Россией. А как он поддерживал всякие забастовки, выступления против царя. Поддерживал всех, кто ненавидел Россию, всех кровопийцев принимал у себя.

Был такой Кэннэн из Америки. Он проехал по тюрьмам и выдал гадость о России. Возмущались все патриоты, а Толстой не только принял Кэннэна у себя, но и поблагодарил его за самую великую услугу — линчеваниие Руси. Однако шелуха отлетела, осталось, что должно остаться. Толстой с нами и с нашими потомками будет.

Астафьев написал про свою войну, он её под старость лет вспомнил, как вспомнил, так и рассказал. Зачем ломать копья и отталкивать из-за этого большое имя на обочину истории? Золотую точку в слове о войне ещё не поставил никто. Придут другие, напишут своё, совсем от высказанного Астафьевым отличное. Будущие поколения будут восторгаться уже этими книгами. А Виктору Петровичу обязательно отдадут дань благодарности за его книги о войне.

Это неповторяемость материи. Святые не умирают, они всегда с нами, даже если мы и кидаем камни в их память. Астафьев и сегодня с нами, ещё крепче думает о нас. А небо простило ему однобокость в оценках тяжёлой войны. Тем более, что будущие писатели постараются подумать, почему мы всегда бьём друг друга. Русские — немцев, немцы — русских. Братья — братьев.

До сих пор в Красноярске не было музея истории сибирского села, сибирского быта. История эта не только русская, но и родных братьев наших киргизов и татар, тувинцев и алтайцев. Казаки раньше единицами везли себе жён в Сибирь, большинство женились здесь, на местных.

Иначе откуда в Красноярске появились русские с чёрными чубами, откуда у нас тёмные лица и чёрные глаза? От бабушек наших — татарок и киргизок, чеченок и буряток. От них же любим мы баранину и конину больше, чем сало. От них же помним, что кроме Христа есть ещё другие боги, которым бабушки наши и деды издревле молились.

Я очень долго занимаюсь историей Сибири и хорошо знаю, что у скифов Всевышним был бог Род. Роду голубоглазые скифы молились тысячи и тысячи лет. Род — это тоже единобожие. Родственники — это люди не только одной крови, но и одной веры.

Теперь музей сибирской истории есть — усадьба бабушки Астафьева Екатерины Петровны в Овсянке. Сделали её, хоть и на свой лад, но именно те, которых мы сейчас считаем "новыми русскими". Один из них — наш бывший губернатор Александр Хлопонин. Вложил личные деньги, порядка двадцати миллионов.

Когда много думаешь над этим, приходишь к выводу: а ведь не одни они делали, вместе с Астафьевым. Если же это промысел божий, то — молитвами Астафьева. Ему теперь музей мало нужен. А вот мы в нём нуждаемся.

Я специально побывал в домике несколько раз подряд. Всё близкое, родное: иконки в углу, стол с белой скатертью, широкая лавка у окна. Зашёл во двор Екатерины Петровны, и где-то за плечами остались мелочные томленья. Всё забудешь в домике бабушки, одна Великая Русь перед глазами.

Бесполезны споры, на чьей стороне был Виктор Петрович. Астафьев и не уходил никуда из Овсянки, России.

Есть ещё одно святое место у Енисея неподалёку от Овсянки — нынешняя смотровая площадка. Уникальный утёс, с которого далеко-далеко виден Енисей и сама Овсянка у горизонта. Теперь на площадке стоит памятник книге Астафьева: громаднейший осётр, разорвавший сеть, и рядом — гранитная книга.

Место на утёсе промыслительно. Постоишь минут пять и чувствуешь, как силы небесные наполняют тебя. Покопаться бы, узнать больше об утёсе. До прихода казаков это было капище языческого поклонения богам у скифов, гуннов, киргизов, хакасов, тувинцев, белокурых и голубоглазых динлинов. Так китайцы назвали скифов — кавалеристов.

Может особая энергия в скале, чувствуют её особо приближённые к Богу. Сто лет назад рядом с утёсом монашеский скит стоял, а ещё раньше здесь было веданное место язычников. Место, где молились единому богу мирового язычества — Роду.

Без молитвенников утёс не жил никогда. И сегодня кто-то вяжет и вяжет здесь на берёзы голубые и красные ленточки. Узелки напоминаний о себе добрым духам. И вешают на решётки оградки замки как символ вечности и потому нерушимости круговорота людей и идей.

Пусть историки разберутся, расскажут правду про утёс. И подтвердят нашу мысль: не мог в Овсянке не родиться гений. А не гений не мог, как смог Астафьев, поднять русский язык на небывалую ранее высоту. Может, только Шолохов сделал это в двадцатом веке больше, лучше и выше, а второй — Астафьев. Во всяком случае, Шолохова он сам первым называл.

Это интервью мною опубликовано в "Парламентской газете", тогда её возглавлял Леонид Петрович Кравченко, а рукопись с правками Виктора Петровича хранилась у меня. Недавно отвёз её в библиотеку Овсянки.

Благоустроили площадку по решению бывшего губернатора Красноярского края Александра Хлопонина — специально подчеркну это, для истории. Чтобы потом правду рассказывали детям и внукам.

Так сделал Хлопонин с мудрыми исполнителями смотровую площадку, что уходить с неё не хочется.

А подтолкнул губернатора к этому — Астафьев. Читал Хлопонин книги Виктора Петровича или не читал, вслух об этом ни разу не обронил. И наш брат журналист во всеуслышанье его не спрашивал. Главное, Хлопонин поднял всех нас этой смотровой площадкой чуть ближе к Богу. Храм сделал под открытым небом, вот за что спасибо. Может сам Хлопонин при этом и не видел Бога. Это не важно, он нас к нему подтолкнул.

Будущее не предсказывается, в обёртке таинства и спрятана сладость жизни, какой бы горькой в действительности она ни оказалось. Вряд ли в ближайшие столетия в Овсянке будет ещё один Астафьев. В саморазвитии материя не повторяется. Но будущий талант обязательно погреется о слово Астафьева, не сомневайтесь. Материя исключает порванные цепи, всё связано. Прошлое можно на время спрятать, но его не отделить от будущего.

Никто никогда не сможет оторвать Астафьева от России, русского языка, наших святых. Ибо он ими и был послан на землю и волю их, по большому счёту, выполнил.

Всё остальное вторично.

Поиск

Журнал Родноверие