Языческие выступления в Северо-Восточной Руси

Несин М.А. Аспирант, кафедра Отечественной истории Исторического факультета Новгородского государ- ственного университета имени Ярослава Мудрого

Аннотация

Данная работа посвящена языческим выступлениям в Северо-восточной Руси. На основе комплексного анализа источников им дается социальная и этническая характеристика, а также максимально восстанавливается ход событий. Автор приходит к выводу, что в настоящий момент нет данных, определенно свидетельствующих об этническом происхождении этих языческих обрядов. В тоже время, можно с уверенностью судить о том, что движения носили религиозный, а не классовый характер, волхвы совершали магические обряды для наступления урожая в неурожайные годы. Но киевские власти жестко боролись с этими обрядами, как с противозаконными, ведь они противоречили устанавливаемым Киевом христианским нормам и опосредованно попирали авторитет киевской власти в крае.

Крещение Руси, осуществленное по инициативе Киевского князя Владимира, без сомне- ния, было важным шагом, предопределившим судьбу страны на века. Однако, новая религия далеко не сразу укрепилась в людском сознании. Неоднократно впоследствии объявлялись в стра- не волхвы, которым порой удавалось вызывать языческие волнения. Важно иметь ввиду и то об- стоятельство, что христианство вместе с христианскими архиереями прибывало из Киева и объективно было проводником киевского влияния. Соответственно, такие языческие выступления всегда вызывали весьма негативную реакцию у киевских князей и их людей, поскольку объективно противоречили повсеместно устанавливаемым Киевом религиозным канонам.

Не миновало это и Ростовскую землю. В Ростовской земле летописи отмечают целых два таких выступления — под 1024 и в 1071 годами.

В историки до сих пор не пришли единому выводу о социальной и этнической сущности этих движений, однако, в историографии их традиционно рассматривают, как важные свидетельства о стадии древнерусских общественных отношений и этнической характеристики региона. Однако, при этом, историки до сих пор не пришли к единому мнению об их социальном и этническом характере. В этой связи, хотелось бы заново рассмотреть данные свидетельства и попробовать дать свой вариант ответа на поставленные вопросы, разобрав содержащуюся в источниках информацию и выявив значение этих событий для современников.

Первое языческое выступление датируется 1024 г. Впрочем, как установил О. М. Рапов, летописец пользовался антиохийским календарем, поэтому эти события следует отнести к 1032 году [21, 137-139]. Древнейшие сведения о нем дошли до нас в составе Повести Временных лет в Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской IV летописях [13, 147-148; 14, 185; 16, 111-112]. Источники связывают его начало с расположенным в Ростовской земле городом Суздалем. С советских времен в историографии часто оно считается восстанем «смердов» в голодный год про- тив усиливающейся феодализации в лице бояр — «старой чади» [8, 20; 9, 154-158; 22, 179; 26, 94]. Правда, еще с дореволюционных пор ученые отмечали в этих событиях важную роль волхвов и языческих верований и обрядов [2, 136; 25, 158]. Этот подход частично сохранился и в послереволюционное время. Поэтому, даже советские историки видевшие в том движении классовую борьбу, порой признавали и значительную роль язычества и волхвов (как например, тот же В. В. Мавродин в своей вышеуказанной монографии) [9, 154-158].

Недавно И. Я. Фроянов, наоборот, связал суздальское движение 1024 года с языческими переживаниями массы рядовых общинников, которые под руководством волхвов убили своих бояр — лидеров, чтобы задобрить суровые силы природы — знать, по мнению ученого, в древне- русских языческих представлениях считалась способной влиять на урожай и погоду. Поэтому, в недороды знатных людей истребляли на благо общины [27, 125-142].

Однако, нам кажется, что изучение летописных данных позволит пролить свет на ход и сущность суздальского языческого выступления.

Важно, прежде всего, иметь ввиду, что, летописи связывают начало восстания именно с Суздалем. Суздаль в те годы уже был укрепленным и значимым городским поселением. Поэто- му смердами суздальцев все-таки называть не следует. Лаврентьевская и Новгородская IV летопись связывает это движение со служителями языческого культа: «всъташа волъсви в Суждале» [13, 147; 16, 111]. Кстати, необходимо отметить, что в Ипатьевской летописи, напротив, сформулировано: «вьсташа вьлъсви в «суждалицихъ» [14, 185]

Прежде исследователи не обращали внимание на это разночтение. Между тем, оно до- вольно существенно, поскольку, в отличие от иных источников, Ипатьевский список Повести Временных лет дает привязку не к Суздалю, а к его населению, что, несколько меняет смысл со- общения. Ведь едва ли «суждальцы» в данном случае, исковерканное название Суздаля — во всех древнерусских источниках он назван в обычной форме. Очевидно, летопись подчеркивает, что волхвы восстали среди суздальских жителей, которые, как раз всегда назывались суздальцами. Это с одной стороны, показывает, что волхвов надо искать в самом Суздале, а не среди селян-смердов, а с другой — что восстание не охватывало даже всех суздальцев, а проходило ис- ключительно в городской жреческой среде. Кроме того, необходимо отметить и еще одно, прак- тически незамеченное историками, обстоятельство: как сообщает Новгородская IV летопись, суздальское жречество избивало не просто старую чадь, а старую чадь «бабы» [16, 112]. Из ис- следователей на него обратил внимание лишь В. В. Мавродин, однако, он исходил из классовой антифеодальной природы этих восстаний и рассуждал на тему того, что в XI в. матриархата не было, следовательно, это все надо рассматривать в рамках бедняцкого восстания против богатой знати [9,156-157]. При этом, почему в таком случае, повстанцы напали именно на боярынь, а не на мужчин --бояр, ученный не объяснил. Да и едва ли можно найти этому убедительное объяс- нение в русле подобной концепции.

Между тем, из этого летописного известия скорее, следует, что перед нами — не избиение бояр-феодалов, а некий языческий магический обряд, с ритуальными убийствами знатных женщин, призванный прекратить голод. Обряд этот подробнее будет описан под 1071 годом, где как мы увидим далее, знатные мужи сами отдают волхвам на заклание своих родственниц во имя наступления урожая.

Другое дело, что историки порой обращают внимания на уникальность термина «старая чадь», который нигде более в источниках не встречается. М. И. Жих считает, что оно звучит «архаично» и относит старую чадь к древней, сходящей с исторической сцены в то время, догосударственной, племенной знати [4, 20]. Однако, на Руси и в более позднее время бытовали анало- гичные архаичные социальные термины. Например, в летописях и за XIII-XIV вв. упоминается городскач «простая чадь», явная социальная антитеза старой [15, 68, 70, 100, 270, 279, 348]. Поэтому, старая чадь 1024 г. скорее всего, просто местная элита, представительниц которой принесли в жертву волхвы.

Таким образом, все это выступление не носило характера классового. Это была сугубо жреческая акция, связанная с языческим религиозным обрядом. Не случайно, согласно летописям, князь Ярослав Мудрый, прибыв в Суздаль, накажет впоследствии именно волхвов, (как уточняет Новгородская IV летопись, именно тех, кто осуществлял обряд: «убица ты... иже бабы избили» [16, 112]). При этом, летописи наставительно прибавляют, что «Богъ наводитъ по гре- хомъ на каждо землю гладомъ, или моромъ, ли ведромъ, ли иною казнью, а человекъ не весть ничтоже» [13, 147; 14, 185; 16, 112]. (В Новгородской IV летописи затем следует фраза: «Христосъ Богъ единъ на небесеъ» [16, 112]).

Таким образом, Ярослав Мудрый противопоставил архаическому языческому представлению о силе ритуальных жреческих магических обрядов христианскую идею божьего промысла.

Мол, сам Бог по делам людей посылает им голод, а так же ту или иную погоду, и нечего взывать высшим силой магией, да еще приносить человеческие жертвы, впадая с точки зрения христи- анских догм, в грех смертоубийства. (Новгородская IV летопись прямо называет волхвов «убицы» [16, 112]).

Очень важно при этом, что волхвы опозорились: еще до приезда Ярослава голод закончился, но не из-за чудодейственных обрядов волхвов. Уже после их кровавых жертв голод даже усилился «бе мятежъ великъ и голодъ по всеи тои стране» [13, 147; 14, 185; 16, 112] — Либо по всей обширной Ростовской земле, либо по окрестному Суздальскому ополью. По Новгородской IV летописи, начались случаи повального людоедства – «яко мужу своя жена даяти, да ю кор- мять себе, челядиномъ» [16, 112]. К слову сказать, это еще один любопытный аргумент против восприятия восстания волхвов как мятежа смердов — если челядь здесь летописец выделил, как принципиально низшую, бесправную категорию, которую ели поедом, то, наверное про движение какой либо иной зависимой категории, вроде смердов бы тоже сообщили прямо. Важно иметь ввиду, что усиление голода затронуло не только одну бедноту, но и широкие круги обеспе- ченных людей, которые традиционно владели челядью. Собственно, как будет видно ниже из летописи, голодом были охвачены «людье вси» [13, 147; 14, 185; 16, 112]. И спасли край от голо- да вовсе не очередные кровавые жреческие обряды, а сами «людье вси». Они отправились по Волге в Волжскую Булгарию и привезли оттуда много зерна «и тако ожиша» [13, 147; 14, 185; 16, 112].

Но Ярослав все равно специально поехал в Суздаль и наказал волхвов. Впрочем, по пред- положению И. Я. Фроянова, главной целью этой поездки (будто бы тщательно скрытой монахом-летописцем), была не расправа с волхвами, а прежде всего, сбор дани для выплаты варяж- ским наемникам [27, 129-140]. Однако, концепция ученого не находит подтверждения в источ- никах и носит сугубо гипотетический характер. А поскольку, как было сказано выше, суздальское восстание волхвов стоит отнести к 1032 г, найм варяжской дружины против Мстислава Тьмутараканского никак не мог быть связан с этой поездкой в Суздаль даже хронологически. Ярослав уже к тому времени 8 лет как нанял варягов и разгромил войско Мстислава. Так что в Суздаль князь прибыл именно ради того, чтобы волхвов наказать. И у него были для этого причины. Ведь их языческая акция противоречила насаждаемой из Киева христианской традиции, а тем самым и попирала авторитет киевской власти. Главным городом в Волго-Окском междуре- чье издавна был Ростов, который на рубеже X/XI вв. превратился в центр княжения, был кре- щен, и там появилась собственная епархия. В самом Суздале тоже имелась православная церковь. Составитель Новгородской псалтыри X/XI в. упоминает, что был поставлен прежде по- пом в Суздале [5, 200]. Поэтому, поведение волхвов считалось незаконным. И, нарушая тради- ции христианской церкви, тем самым опосредованно и являлись своеобразным неповиновением власти великого киевского князя. Не удивительно, что Ярослав придал этому большое значение и отправился лично в Суздаль наказать волхвов. Кроме того, как добавляет Новгородская IV ле- топись, после сурового наказания волхвов, Ярослав «устави землю» [16, 112] (т. е, учинил в крае нечто, связанное с государственным управлением, ввел законодательство, укрепил великокняже- скую власть на местах, и. т. д. — М. Н.) При этом, судя по построению летописного рассказа «устав» той земли был для летописца с наказанием волхвов явно взаимосвязан — эти события упоминаются в прямой последовательности, перед вышеупомянутой назидательной речью князя о силе Божьего промысла и единстве Господа [16, 112]. Видимо, выступление волхвов и подви- гло великого князя «уставить» землю, усилив в ней киевскую власть.

Следующий раз летопись выступление волхвов в Северо-Восточной Руси летописи упо- минает под 1071 годом. Как показал О. М. Рапов, в действительности, те события происходили уже около 1075-1076 годов [21, 145-149]. Как и волнения 1032 г, оно было отражено в тех же списках ПВЛ, а также младшем изводе Новгородской I летописи. Но, кроме того, важные сведе- ния об этом языческом движении содержаться в списке Повести Временных Лет в составе Лето- писца Переславля Суздальского [18, 59].

Согласно летописям, в неурожайную пору «скудости» в Ростовской земле объявились два волхва, которые утверждали, что знают, кто держит зерно. Они двинулись из города Ярославля,за Волгу в сторону Белоозера и по пути на «погостах»  опять стали убивать знатных — «старых», «добрых», «лучших» женщин, взрезая у них спины «за плечьем» и при этом реально вынимая у них всех оттуда, очевидно, из специально припасенных мешков, зерно и продукты [13, 175-178; 14, 164-167; 15, 192-194; 16, 127-129; 18, 59]. Кто-то из местных жителей (очевидно, знатных мужей) поверил волхвам, и стал сам приводить к ним для этого в жертву своих жен, матерей, сестер [13, 176; 14, 164; 15, 192; 16, 128; 18, 59]. Это говорит о том, что перед нами — вовсе не классовая борьба местной бедноты с феодализирующейся богатой верхушкой [9, 154-157; 22, 182; 26, 67], а магический языческий обряд с жертвоприношениями. Только на этот раз, в от- личии от событий 1032 г, инициативу проявляли не только одни волхвы — сами люди отдавали им своих родственниц на заклание. Самих знатных мужей при этом не трогали, убивали именно женщин. И хотя, По летописцу Переяславля Суздальского, киевский дружинник Янь Вышатич их потом обвинял в убийстве «мужей» [41, 63], это видно связано с тем, что они убили потом под Белоозером его попа. Но тот поп — служитель враждебного волхвам Христианства, притом, непосредственный враг, шедший против них с отрядом Яня [13, 176; 14, 164-165; 15, 192-193; 16, 128-129; 18, 59]. С ним — уже не кровавый магический обряд, а сведение счетов. А пока волхвы, двигаясь от Ярославля за Волгой по Волге и Шексне, убивали только женщин, хотя, ритуально изымаемую у них снедь, при этом, брали себе (что, впрочем, понятно, поскольку в долгом пути они нуждались в пропитании). Так они двигались по Волге и Шексне в сторону Бе- лоозера. Поскольку край был крещен сравнительно недавно, то неудивительно, что в голодный год у двух языческих жрецов нашлись приверженцы. По пути к ним пристало иных «людеи» 300 [13, 176; 14, 164-165; 15, 192-193; 16, 128-129; 18, 59]. При этом, люди здесь, в отличии от «старых», «лучших» и «добрых» женщин, никак социально не выделены. Поэтому в данном слу- чае движение волхвов вовсе не выглядит движением бедноты против богатых бояр и боярынь. Два волхва вершили религиозный магический обряд с человеческими жертвами, которые под- держивались не смердами, не простой чадью, а «людьми» вообще. Но вершителями всех дел были именно волхвы, «кудесники». И белозерцы, и собиравший у них дань великокняжеский дружинник Янь Вышатич так и воспринимали [13, 177; 14, 165; 15, 193; 16, 129; 18, 59], а иду- щий с ними отряд вообще не брали в расчет. ( И казнит, кстати, Янь потом именно волхвов) [13, 177; 14, 165; 15, 193; 16, 129; 18, 59]. Другое дело, что такой отряд из 300 человек вероятно, сформировался отнюдь не только в качестве обыкновенных почитателей. Волхвам требовалась силовая поддержка, так как они приближались к городу Белоозеро, где белозерцы были им не рады, правда не с позиций христианского благочестия, а из сугубо материальных. Из-за обря- дов волхвов в белозерской округе на погостах переводилась пища, нечем было Яню платить дани и тот пригрозил белозерцам, что будет долго у них собирать подати.

Услыхав от белозерцев про волхвов, Янь разгневался и «испытал», чьи смерды эти вол- хвы, затем выяснил, что его [13, 176; 14, 164; 15, 192; 16, 128; 18, 59]. Это обычно воспринимают, как социальную характеристику волхвов и всего движения [9, 154-157; 22, 182; 26, 67]. Од- нако, в древней Руси слово «смерд» порой использовалась как оскорбительная уничижительная кличка, по отношению ко всем горожанам, или жителям подвластной территории [13, 242; 15, 40, 252; 17, 285].

Очевидно, так было и на этот раз. Ведь летопись приводит рассказ белозерцев, из которо- го речь шла просто о волхвах и кудесниках и их вышеописанных обрядах. В ответ на это князь  и стал пытать, чьи они смерды, хотя до этого речь о смердах не шла [13, 176; 14, 164; 15, 192; 16, 128; 18, 59]. Едва ли он мог угадать их статус, но ему важно было узнать, происходят ли они из непосредственно подчиненных Киевскому князю земель, ведь недалеко от Белоозера начина- лись Новгородские земли, где, в отличии от тогдашнего Ростова, было собственное княжение. Значит, речь шла вовсе не о настоящих представителях сельской зависимой категории населе- ния. Тем более, что те волхвы происходили из города Ярославля [13, 176; 14, 164; 15, 192; 16, 128; 18, 59]. Слово «смерд» в данном случае служило уничижительным названием жителей под- чиненного Киевской власти края, которые смели нарушать насаждаемые Киевом христианские нормы да еще опосредованно вмешиваться в процесс сбора налогов в пользу Киева! Как князья могли назвать презрительно всех новгородцев или киевлян включая дружинников и архиерея, смердами, или Югра — назвать себя смердами новгородцев [13, 242; 15, 40, 252; 17, 285], так и здесь это слово имело значение не буквальное.

Далее, Янь сам направляется к волхвам и сперва начинает спорить с ними о вере и гово- рит, что он их замучает сейчас а потом они окажутся обречены на вечные муки. На это волхвы самоуверенно говорят, что, по словам их языческих богов, он им ничего не сделает, и они пред- станут только перед самим Киевским князем. Но он пленил их, показав тем самым бессилие их богов. А после дал их на расправу повозникам, у которых эти волхвы убили матерей и сестер [13, 177; 14, 165; 15, 193; 16, 129; 18, 59]. Теперь, когда язычество было посрамлено, убийство женщин уже перестало восприниматься, как благотворный религиозный обряд, а стало воспри- ниматься как грех. И повозники убили волхвов, а их трупы подвесили на дуб, откуда их потом их сорвет («угрыз, отгрызоста») и утащит медведь [13, 177; 14, 165; 15, 193; 16, 129; 18, 59]. Кто это были эти повозники — из местной знати, которая, на подобии новгородских бояр, тоже могла быть уполномочена собирать дань со своих земель. Их-то родственниц и резали на погостах волхвы, ради магического возвращения продуктового изобилия. Теперь зададимся вопросом — из какой этнической среды происходили волхвы, к каким этническим традициям восходили их обряды?

В XI в. в Волго-Окском междуречье, откуда начали в 1071 году «за Волгу» свой северный путь волхвы, проживало смешанное славяно-финское население. Е. А. Леонтьев и И. В. Дубов пишут о постепенной ассимиляции коренного финноугорского мерянского населения сравни- тельно недавно пришедшими славянскими общностями [2, 37; 7]. По мнению В. В. Седова, сама меря той поры была не чисто финским, а уже в значительной степени ославяненным, смешан- ным с кривичами этносом. Правда, процесс ославянивания по мнению ученого шел постепенно, по XIII в. включительно [23, 389-442]. в другой работе В. В. Седов указывал более определенно, что «Славянизация местных финнов здесь продолжалась в XI — XIII вв., а в отдельных местах затянулась до XIV столетия» [24, 192]. Однако, безусловно, что в XI в. население края было сме- шанным и могло использовать как славянские, так и финские элементы языческих традиций. Поэтому, логичнее будет попытаться выяснить природу происхождения описанного нами выше языческого обряда.

В историографии есть на этот счет две основные концепции. Большинство исследова- телей высказывается в пользу финно-угорской традиции, находя весьма заманчивое сопоставле- ние в рассказе П. И. Мельникова-Печерского о традициях родственного древней мери финно-у- горского народа мордвы. Как в XIX веке уверял Мельников-Печерский, даже в современные  ему времена мордва сохранила древний обычай для успешного урожая прокалывать ножом жен- щинам за спиной мешки с едой [10, 339-340] Вот только женщин тех при этом не убивали. (Впрочем, к приезду Мельникова-Печерского страшного голода у них не было, да и  на дворе уже стоял просвещенный XIX в — М. Н.) А еще Мельников-Печерский приводил старое языче- ское мордовское предание о сотворении мира, во многом напоминающее рассказ волхвов в 1071 году в летописном споре с Янем о вере [10, 339-340].

Однако, как недавно выяснил А. В. Карпов, П. И. Мельников-Печерский имя одного из мордовских богов привел неверно, а также неоправданно присвоил ему функции главного мор- довского бога и творца мира. И вообще изложенного Мельниковым-Печерским мифа о сотво- рении мира у мордвы не существовало. По заключению А. В. Карпова, «Фактически Мельников, стремясь реконструировать верования и мифологию мордвы, как систему, допустил определен- ный вымысел» [6, 112]. Поэтому, и иные уникальные сообщения Мельникова-Печерского требу- ют тщательной ревизии, прежде чем применяться в качестве надежного источника по мор- довским обрядам.

Интересные финские аналогии с верованиями и обрядом летописных волхвов нашел современный ученый В. Я. Петрухин. По его мнению, избиение женщин очень напоминало древний вепсский обычай в страдную пору вешать женщине серп на шею, приговаривая при этом: «Или пироги делай, или голову отрубим!»[12, 205] Однако, у нас все-таки нет никаких данных о том, что вепсские женщины при этом как либо отвечали за неурожай, или могли влиять на плодородие.

Ныне, Л. Р. Прозоров, склонный, напротив, считать волхвов славянами, попытался найти в их обряде славянские параллели и в качестве аналогии предложил русское предание о двух це- лителях, которые лечили женщин, рассекая их пополам и опуская в котел, откуда они выходили живые и исцеленные[19, 399-400]. Однако, никакого в действительности никакого принципи- ального сходства с интересующими нас языческими обрядами тут, конечно нет, за исключением, что в 1071 году волхвов тоже было двое. Но в том случае это было случайным совпадением. Ведь, к примеру, в 1024 году их, к примеру, было явно больше — это понятно из Новгородской IV летописи, где наиболее подробно рассказано о том, как Ярослав наказал волхвов. Заодно, ле- тописец указывает, что одних «избили и домы ихъ разграби, а дроугыми показни» [16, 19]. Со- вершенно ясно, что если и о тех и о тех говорится во множественном числе, значит их уже было не менее двух пар. Так что даже здесь не получается численного совпадения с парой героев рус- ского предания о чудесных целителях. Но Л. Р. Прозоров сделал очень интересное наблюдение  о природе летописного спора Яня с Волхвом о сотворении мира. Как установил ученый, в речи волхвов заметны явные черты богомильства, с которым боролась тогдашняя церковь. Тем са- мым, составитель ПВЛ представляет диспут Яня с Волхвами в образном виде борьбы право- славного христианства и богомильства [20, 107-109]. Однако, вопреки Л. Р. Прозорову, из этого вовсе не следует, что летописный рассказ является книжным вымыслом без каких либо реаль- ных основ. Спор этот имел определенное политическое значение. Янь с самого начала провоци- ровал их на религиозный спор, все время подчеркивая, что их боги бессильны. В пылу полеми- ки волхвы расхвастались, мол их боги им говорят, что, Янь им ничего не сможет сделать, а они преспокойно предстанут перед самим князем! А Янь сказал, что боги-бесы им не помогут, и он их сам замучает, что и исполнил, показав тем самым никчемность их языческой веры [13, 177; 14, 165; 15, 193; 16, 129; 18, 59]. После этого уже повозники из местной среды разуверились в чудесах волхвов и набросились на них, как на убийц их родственниц. Это чем-то напоминает известный сюжет с новгородским волхвом и князем Глебом Святославичем. Волхв поначалу тоже пользовался симпатией многих людей (за него даже принципиально выступили все новго- родцы). Князя поддержали лишь его дружинники и епископ, которого волхв призывал убить. Силы были не равны. Но князь проявил находчивость и, спрятав под одеждой топор, подошел к волхву и стал расспрашивать его о его могуществе. Когда волхв расхвастался своими провидче- скими навыками и обещал назавтра сотворить великие чудеса, князь внезапно выхватил топор и зарубил его, продемонстрировав тем самым слабость язычества, и новгородцам ничего не оста- валось, как мирно разойтись восвояси. Сомнителен и другой тезис Л. Р. Прозорова, что волхвы из Ростовской земли не могли знать значения христианских слов «Антихрист», «Сатана»[20, 108]. Все таки, Ростовская земля была христианизирована к тому времени почти столетие, поэтому странно было бы, чтоб жители ее видного города Ярославля совершенно не слыхали даже об Антихристе. А поскольку христианская церковь считает язычество бесовским, волхвы могли иронично сказать, что верят в Сатану-Антихриста.

Что касается кончины волхвов, то историки до сих пор не сошлись во мнениях о ее подлинном значении. Одни считают, что это была светская расправа [9, 154-157; 11,132-144; 22, 182], другие видят в этом проявление языческих обычаев и представлений — бытовавшей у многих поволжских и сибирских народов традиции подвешивать покойников на деревьях и вере в особую роль медведя, считавшегося у славян и священным животным [20, 108; 27, 149-156].

Впрочем, на наш взгляд, летописное известие допускает и первый вариант. Волхвов до- ставили в устье Шексны, находившееся недалеко от Ярославля, откуда они и начали свой путь. Там их убили, а их тела повесили на дуб на видном месте при впадении Шексны в Волгу [13, 177; 14, 165; 15, 193; 16, 129; 18, 59]. Видимо, трупы опозорившихся языческих жрецов специально вывесили на показ их землякам, чтобы те больше не следовали языческим традициям и не верили волхвам. Еще в 1960 году такое предположение высказан Н. Н. Воронин, правда, лишь качестве одной из нескольких предложенных им гипотез [1, 42]. Между тем, едва ли повозники, разочарованные в языческих обрядах, стали бы хоронить убитых ими жрецов по неким языческим ритуалам. В этой связи, то обстоятельство, что их потом уволок дикий зверь, лишь подчер- кивало их жалкую участь, тем более, что в Христианстве образ медведя является негативным.

Поэтому, с точки зрения монаха-летописца, такая посмертная участь для служителей бесовской веры была особенно символична.

Таким образом, у нас нет никаких данных и о сходстве обряда волхвов Ростовской земли с восточнославянскими традициями. Следует признать, что в настоящий момент языческим действиям волхвов не найти никаких достоверных аналогов ни в восточно-славянских, ни в финских обычаях. Древнерусских летописцев, впрочем, не занимало, славянами они были, или финноуграми. Главное было то, что они, живя в подвластно Киеву области, своими языческими действиями нарушали христианские нормы, которые насаждались в их крае из Киева. Поэтому киевские власти в лице князя, или дружинника, сурово наказывали за это.

Литература

• Воронин Н. Н. Медвежий Культ в Верхнем Поволжье в XI в.//Краеведческие записки. — Ярославль., 1964. — Т.
• Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. — Харьков,
• Дубов И. В. Северо-восточная Русь в эпоху раннего средневековья — Л.,
• Жих М. И. — Cлавянская знать догосударственной эпохи по данным начального летописания//Соци- альная мобильность в традиционных обществах: история и современность: Материалы Всероссий- ской научной конференции с международным участием, посвященной 90-летию со дня рождения профессора М.М. Мартыновой и 100-летию со дня рождения профессора Б.Г. Плющевского. Ижевск, 20–21 ноября 2012 г. / сост. и отв. ред. В.В. Пузанов. — Ижевск,
• Зализняк А. А. — Проблемы изучения Новгородского кодекса XI века, найденного в 2000 г. // Славян- ское языкознание. XIII Международный съезд славистов. Любляна, 2003 г. Доклады российской де- легации. — М., 2003
• Карпов А.В. Язычество, христианство, двоеверие: Религиозная жизнь Древней Руси в IX-XI веках. -СПб., 2008.
• Леонтьев Е. А. Археология мери. К предыстории Северо-Восточной Руси. — М.,
• Лимонов Ю. А. Владимиро-Суздальская Русь: очерки социально-политической истории. — Л.,
• Мавродин В.В. Очерки феодальной России. — Л., 1949
• Мельников-Печерский П.И. Полное собрание сочинений. — СПБ., 1909. — Т.
• Мартынов Н. М. — Восстание волхвов на Волге и Шексне во второй половине XI в //Ученые записки Вологодского педагогического института. — Вологда., 1948. — Т.
• Петрухин В. Я. Мифы финноугров. — М.,
• Полное собрание русских летописей. — М., 2000. — Т.
• Полное собрание русских летописей. — М., 2000. — Т.
• Полное собрание русских летописей. — М., 2000. — Т.
• Полное собрание русских летописей. — М., 2000. — Т. — Ч. 1.
• Полное собрание русских летописей. — М., 2000. — Т.
• Полное собрание русских летописей — М., 1995. — Т.
• Прозоров Л. Р. — Мятежи волхвов в Верхнем Поволжье XI в.: индоевропейские параллели // Истори- ческие истоки, опыт взаимодействия и толерантности народов Приуралья. – Ижевск.,
• Прозоров Л. Р. — Диалоги с волхвами в ПВЛ: к вопросу о достоверности // Вестник УдГУ. История. 2003.
• Рапов О.М. — О датировке народных восстаний на Руси XI в. в Повести временных лет // История СССР. — № 2.
• Рыбаков Б. А. Мир истории — М.,
• Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. — М.,
• Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. — М.,
• Соловьев С. М. История России с древнейших времен. В 18 томах. — М., 1993. – Т.
• Тихомиров М.Н. Русская культура Х-ХVIII вв. -М.,
• Фроянов И. Я. Древняя Русь: Очерки социально-политической борьбы. — СПБ.,