Кутарев О.В. Славянский Дажьбог как развитие индоевропейского Бога Сияющего Неба (Дьеус-Патер) // Философия и культура. 2016. № 1 (97). С. 126–140.
DOI: 10.7256/1999-2793.2016.1.17386 ISSN 1999-2793

Ссылка на PDF-версию

Аннотация

В статье рассматривается образ Дажьбога – значимого славянского божества языческой эпохи. Большое количество исследований, посвящённых ему полностью или частично, не снимают всех противоречий, которые вытекают из общепринятых его трактовок согласно первоисточникам (прежде всего «Повести временных лет» и «Слове о полку Игореве», а также южнославянскому фольклору). В частности, вопросы вызывает приписывание Дажьбогу солярной природы: если он был богом солнца, то почему в древней Руси почитался и второй солярный бог, Хорс? Автор предлагает новый взгляд на эту проблему, основанный, прежде всего, на сравнительном подходе – сопоставлении с другими индоевропейскими мифологиями (германской, индийской, греческой, балтийской и т.д.). На базе альтернативного прочтения первоисточников и сопоставлений в другом свете рассматривается и этимология имени Дажьбога. В итоге вырисовывается совершенно новый взгляд на Дажьбога, прежде никогда не представленный в науке, хотя отдельные его предпосылки высказывались ранее рядом крупных учёных – как в области этимологии имени, так и в функциональном ключе. Автор пытается ответить на вопрос – мог ли быть Дажьбог развитием индоевропейского Дьеуса, Бога-Отца Сияющего Неба?

Ключевые слова: славянская мифология, славянское язычество, Дажьбог, Дьеус-Патер, Небо-Отец, сравнительная мифология, славянский пантеон, солнечные боги, Хорс, Сварог.

Общеизвестно, что первоисточники по славянской языческой религии крайне скудны. Мы можем найти в средневековых памятниках лишь краткие описания обрядов, например, похоронных [53, с. 166] или почитания некоторых божеств [53, с. 102–103], отрывочные сведения о восстаниях народа против христианства [2, с. 48–49, 84, 123; 12, с. 172–173], фрагментарные описания праздников [64, p. 494–496]. Авторы, в большинстве своём христианские (и в незначительной степени мусульманские) не скрывая, часто осуждают описываемое, отмечая в отдельных случаях лишь самые нелицеприятные подробности, а возможно и выдумывая какие-то детали [3, с. 361]. Очевидно, что главной их целью было осуждение «поганых», как называет язычников древнерусская литература, а не объективное описание тех или иных религиозных феноменов; тем не менее, других источников по славянскому язычеству почти нет.

Если же говорить о высшей мифологии, то есть содержащей мифы о божествах, то ситуация выглядит ещё печальнее. Мотивы, которые можно было бы отнести к ней, можно перечислить по пальцам, при этом многие учёные отказывают и им в славянском происхождении, пытаясь проследить возможности того или иного заимствования, литературного конструирования и т.д. Например, в древнерусской «Повести временных лет» (далее ПВЛ), киевском памятнике начала XII в. [37], в статье за 1071 г. приводится описание восстания волхвов, поддержанного сотнями людей . Два волхва из Ярославля убивали знатных женщин, заявляя, что это поможет справиться с царящим в северной Руси голодом. Против них в Белоозеро выступил киевский тысяцкий Янь Вышатич, который, прежде чем подвергнуть побеждённых волхвов каре, решил расспросить их.

«Они же сказали: “Мы двое знаем, как сотворён человек”. Он же спросил: “Как?” Они же отвечали: “Бог мылся в бане и вспотел, отёрся ветошкой и бросил её с небес на землю. И заспорил сатана с Богом, кому из неё сотворить человека. И сотворил дьявол человека, а Бог душу в него вложил. Вот почему, если умрёт человек, – в землю идет тело, а душа к Богу”. Сказал им Янь: “Поистине прельстил вас дьявол: какому богу веруете?” Те же ответили: “Антихристу” Он же спросил их: “Где же он?” Они же сказали: “Сидит в бездне”. Сказал им Янь: “Какой это Бог, коли сидит в бездне? Это бес, а Бог восседает на небесах, на престоле, славимый ангелами...”» [37, с. 217]

Этот диалог даёт иллюстрацию типичного описания языческих представлений, где главная задача – их осуждение. Трудно представить, чтобы волхвы называли своих божеств неизвестным их мифологии Антихристом; также трудно понять, почему Бог, который бросил ветошку с неба, где он мылся, находится в «бездне» и т.д. Но даже здесь выделяются некоторые фрагменты, могущие восходить к реальному диалогу – это мотив творения первых людей посредством пота божества, находящий параллели в мифах индоевропейских народов. Так, в исландской «Младшей Эдде», наиболее богатом мифами у германских народов источнике, первым существом был великан Имир.

«И сказывают, что, заснув, он вспотел, и под левой рукой у него выросли мужчина и женщина» [46, с. 23], ставшие предками рода великанов

Подобные мотивы известны и индийским Ведам: Сущее «подумало: “Да стану я многочисленным, да вырасту я!” Оно сотворило жар. Жар подумал: “Да стану я многочисленным, да вырасту я!” Он сотворил воду. Поэтому когда человек горюет или потеет, то это из жара рождается вода. Эта вода подумала: “Да стану я многочисленной, да вырасту я!” Она сотворила пищу. Поэтому, где бы ни шёл дождь, там бывает обильная пища. Это из воды рождается пища для питания. И у этих существ есть три породы: рождённые из яйца, рождённые от живых, рождённые из ростка…» [55, c. 340, ср. также: 55, с. 351]

Однако, основной научной тенденцией в XIX–начале XX вв. при анализе данной мифологемы ПВЛ была поддержка мнения, что миф имеет богомильское происхождение [9, с. 93–94] – то есть возник в христианской еретической среде, несмотря на то, что единственными тому доказательствами были наличие дуалистических представлений у богомилов (противостоящие друг другу Бог и дьявол оба участвовали в творении и влияли на мир), и хронологическое совпадение периода написания ПВЛ с распространением этой ереси.

Лишь позднее возникла обратная тенденция «возвращения» славянской интерпретации мифологемы; блестящее рассмотрение соответствующего материала А.М. Золотарёвым позволило ему сделать следующие выводы: «поразительное сходство дуалистических мифов по всему земному шару исключает их заимствование с Балкан восточными славянами, финнами и сибирскими народами. <…>

Задолго до знакомства с болгарскими ересями космогонические мифы восточных славян и их соседей строились на дуалистической основе», но «теми же причинами объясняется, вероятно, успех и распространение дуалистических апокрифов на Руси и их влияние на народное творчество» [16, с. 281; 26]

Возвращение веры в возможность славянского происхождения многих аспектов старого язычества последние десятилетия можно считать тенденцией. В качестве примера бегло рассмотрим подходы к этимологии имени древнерусского божества Мокошь. Если в начале XX в. наиболее крупные исследователи предполагали иноязычное происхождение теонима [3, с. 440; 9, с. 24; 30, с. 295], то позднее доминировать стала версия об основе в нём славянского корня «мок-», в значении «мокрая»; а сама богиня из статуса заимствованной обрела статус пра- или во всяком случае общеславянской [32, с. 398; 57, с. 3.640; 30, с. 310–311; 29, с. 99–100].

В свете вышесказанного, и того факта, что уже в XIX в. были известны и исследованы все доступные сегодня первоисточники по высшей мифологии славян [11, с. 37], представляется не только возможным и плодотворным, но даже и необходимым обращение также к другим областям знаний, могущих дать новые факты для познания славянской культуры. Наряду с археологией, фольклором и этнографией, важнейшую роль здесь играет и сравнительное религиоведение и языкознание. В настоящей статье мы рассмотрим Дажьбога – одного из значимых богов славянской мифологии и постараемся предложить его новую интерпретацию.

У восточных славян Дажьбог относится к числу наиболее часто упоминаемых источниками божеств.

ПВЛ, самый старый древнерусский памятник, содержащий теонимы (имена богов) и описания культа, сообщает в статье за 980 год: «и стал Владимир княжить в Киеве один и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, и Хорса, и Даждьбога, и Стрибога, и Симаргла, и Мокошь. И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей, и приносили жертвы бесам, и оскверняли землю жертвоприношениями своими» [37, с. 127] (cр. с библейскими строками, например, Пс. 105:36–38)

В 988 г. при крещении Руси, Владимир «повелел повергнуть идолы – одни изрубить, а другие сжечь», и после описаний поругания идола Перуна [37, с. 161–163]

ПВЛ больше не упоминает ни одного из перечисленных богов кроме Дажьбога.

В статье за 1114 г. по Ипатьевскому списку говорится, что в Египте вскоре после мирового потопа стал царствовать «Феоста, которого и Сварогом называли египтяне. Когда царствовал этот Феост в Египте, в годы правления его упали клещи с неба, и начали ковать оружие, а до того палицами и камнями бились. Тот же Феоста закон издал о том, чтобы женщины выходили замуж за одного мужчину и вели себя воздержанно, а кто впадёт в прелюбодеяние, тех казнить повелевал. Поэтому и прозвали его бог Сварог. Прежде же женщины сходились с кем хотели, точно скот. Когда женщина рождала ребёнка, она отдавала его тому, кто ей был люб: “Это твоё дитя”. Тот же, устроив празднество, брал себе ребёнка. Феост же этот обычай уничтожил и повелел одному мужчине иметь одну жену и женщине за одного мужа выходить, если же кто преступит этот закон, да ввергнут его в печь огненную. Того ради прозвали его Сварогом и чтили его египтяне. И после него царствовал сын его, по имени Солнце, которого называют Дажьбогом, 7 тысяч и 400 и 70 дней, что составляет двадцать с половиной лет. Не умели ведь египтяне иначе считать: одни по луне считали, а другие днями годы считали; число двенадцать месяцев узнали потом, когда начали люди дань давать царям. Солнце царь, сын Сварогов, иначе Дажьбог, был могучим мужем. Услышав от кого-то о некоей богатой и родовитой египтянке и о человеке некоем, восхотевшем сойтись с ней, искал её, желая схватить. Не хотел он закон отца своего Сварога нарушить. Взяв с собой нескольких мужей и узнав час, в который она прелюбодействует, ночью застиг её и не нашел мужа с ней, а её застал лежащей с другим мужчиной, которого она возжелала. Схватил её, подверг пытке и послал водить её по земле египетской на позор, а того прелюбодея обезглавил. И настало непорочное житьё по всей египетской земле, и все восхваляли его» [37, с. 309–311]

Однако, этот текст – однозначно не является оригинальной русской мифологией; большая его часть византийского происхождения. Выделенные жирным цитаты восходят к древнеславянскому переводу «Хронографии» грека Иоанна Малалы́; по замечанию О.В. Творогова, крупнейшего исследователя и переводчика древнерусской литературы, пассаж о богах статьи 1114 г. ПВЛ это «свободный пересказ главы 23 первой книги Хроники Малалы, главы 1 второй книги и главы 4 четвёртой книги» [37, с. 523] (см. перевод II.1 «Хронографии»: [1, с. 230]; за помощь с переводом с греческого глав I.23 и IV.4 автор хотел бы выразить благодарность А.С. Досаеву. См. также: [30, с. 89–94]). Иоанн Малала жил в VI в., а перевод его произведения на славянский был сделан около X в. у южных славян [52]. При этом интересующее нас «отождествление Гефеста со Сварогом, а Гелиоса (Солнца) с Даждьбогом принадлежит не составителю русского компилятивного хронографа, <…> и тем более не летописцу, включившему фрагмент из Хронографии Малалы в летописную статью 1114 г., <…> а восходит к какой-то древней (если не первоначальной) редакции перевода Хронографии Малалы» [51; 37, с. 523–524]; о возможности южнославянского происхождения вставок о Свароге и Дажьбоге (и соответственно, южнославянском их культе) писал и Г. Ловмянский. Малала придерживался эвгемеризма при толковании персонажей библейской и античной мифологии: боги представали у него великими героями древности, которых затем обожествили из невежества. Как видно, количество самостоятельных славянских вставок в цитату греческого текста невелико, и для мифологических реконструкций использовать их трудно. По сути, оригинальными являются лишь сообщение о ввержении в печь в качестве наказания (хотя Солнце наказал прелюбодеев иначе), и само соотнесение Феоста (у Иоанна Малалы – Гефест) со Сварогом, а его сына Солнца (Гелиос у Малалы) с Дажьбогом. Бесспорно, однако, что если книжник пошёл на такую замену, то эти имена должны были что-то значить для славянского читателя [29, с. 78].

Феоста, несомненно, это лишь древнерусский инвариант имени Гефеста. Ввержение в печь можно объяснить связью восточнославянского образа Сварога / Сварожича с огнё?м. В древнерусских текстовых памятниках встречается такое соотнесение, например: «и огневи Сварожицю молятся» в «Слове об идолах» [9, с. 287] XI–XII в. [36, с. 155]; «огневися молять зовуще его Сварожичем» в «Слове христолюбца» [9, с. 305, 307] XI в. [36, с. 153] Форма Сварог не упоминается в текстах нигде кроме приведённой статьи 1114 г. ПВЛ, хотя новгородские говоры знают слово «сварог» как старое название огня, а также кузнечика [44, с. 214]. Теоним «Сварожич» может означать либо патроним (ср. современное окончание отчеств на «-ич») сына Сварога, либо, для тех времён, деминутив (уменьшительно-ласкательную форму) имени Сварог (в значении «маленький Сварог») [63, s. 148–149]. С Дажьбогом Сварожич не обязательно идентичен [11, с. 160], хотя такие предположения существуют [19; 54, с. 527]. Мы скептически относимся к подобному отождествлению в восточнославянской культуре, где вполне очевидно, что Сварожич равен Огню, а Дажьбог к Огню не имеет прямого отношения. По всей видимости, А. Брюкнер был прав относительно восточнославянского понимания имени Сварожич как деминутива. Всё вышесказанное, с учётом соотнесения и автором статьи ПВЛ 1114 г. со Сварогом Гефеста, позволяет нам очень основательно предполагать, что Сварог был славянским богом кузнечного ремесла, связанным с печью и стихией огня; в то время как собственно огонь называли Сварожич. Теоним Сварожич известен и ряду западнославянских древностей: [53, с. 102–103; 19] и т.д.; как и большинство божеств полабских славян, он имел черты военного бога и оракула (в случае с полабским Сварожичем гипотеза о тождестве с Дажьбогом выглядит допустимой; в таком случае, в отличие от восточнославянского Сварожича, это может быть патроним). Представляется, однако, что его рассмотрение уведёт нас в сторону от древнерусского (отличающегося) понимания Сварога и Сварожича. Завершая рассмотрение Сварога, отметим, что популярная теория о родстве санскритского svarga («небо») со славянским теонимом является почти невозможной с лингвистической точки зрения [30, с. 297; 57, с. 3.569–570]. Другая весомая теория выводит имя Сварога из понятия «свара», т.е. ссора, распря, связывая это как раз с функцией наказывающего бога [57, с. 3.569; 11, с. 157]. Предпочтительной же нужно назвать этимологию, выводимую слово из корня «вар», в значении «кипение, варево» [9, с. 16], (отсюда же простонародное сварганить в значении «изготовить» – ср. функцию кузнеца, создающего изделие из сырья).

А по какому признаку было сделано в ПВЛ, 1114 соотнесение славянского Дажьбога с Гелиосом, греческим богом солнца? Частым в науке взглядом на это является предположение о функциональном их тождестве, что подчёркивается цитатой «Солнце царь» [9, с. 21; 29, с. 80]. Однако там же говорится – «сын Сварогов, иначе Дажьбог» (у Малалы – «сын Гефестов»). На наш взгляд, подобное соотнесение могло быть сделано не только по принципу тождества функции, но и по принципу тождества родства; т.е., как и Гелиос у Малалы приходился сыном Гефесту, Дажьбог в славянской мифологии был сыном Сварога. Данное предположение, не менее допустимое, чем гипотеза тождества функций, неоднократно высказывалось и ранее крупными славистами [30, с. 93; 29, с. 81; 11, с. 156–157; 72, s. 24–30]. Таким образом, Дажьбог вовсе не обязательно должен быть богом солнца.

Этим можно решить известную сложность классической интерпретации славянского пантеона. Дело в том, что уже упоминаемый в перечне божеств ПВЛ Хорс (980 г.) также обычно определятся как солярный (солнечный) бог.

Прежде всего это связано с контекстом упоминания Хорса в другом древнерусском памятнике XII в., эпосе «Слово о полку Игореве» (далее СПИ) [45]: «Всеслав-князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева до рассвета дорыскивал до Тмуторокани, великому Хорсу волком путь перебегал» [45, с. 42–43]

Само имя Хорс, преимущественно выводимое из иранских языков (перс. xuršēt , осет. хур), также значит собственно «(сияющее) солнце». Интерпретация Хорса в качестве солярного божества поддержана значительным кругом выдающихся исследователей [57, с. 4.267; 29, с. 97–98; 6, с. 9–96; 25, с. 242–243] и является доминирующей, хотя альтернативные версии также существуют. Так, А. Брюкнер и некоторые другие поддерживали версию лунной природы Хорса, при этом теоним выводился из славянского харс (ср. хиреть), «истощённый» (аллюзия на постоянно «худеющий» месяц) [29, с. 97; 11, с. 167; 6, с. 22–27]. В новейшей работе А.А. Бескова, посвящённой этой проблеме, снова производится попытка представить образ Хорса как месяца, подкреплённая, по нашему мнению, очень слабо [4]. М.А. Васильев на основании множества фактов смог «надёжно постулировать то, что в восточнославянском язычестве Хорс являлся специально солярным божеством, богом Солнца»; «хотя почти каждое из приведённых источниковых свидетельств по отдельности может быть оспорено, но взятые в своей целостности, совокупности они образуют для Хорса убедительный “солярный вектор”» [6, с. 71, 54]. По-настоящему «разгромленной» сегодня выглядит теория, сопоставляющая имя Хорса с герм. hruss, «лошадь» [6, с. 20]. Формат статьи не позволяет сполна рассмотреть проблематику его функций; однако, ссылаясь на указанные работы, отметим нашу поддержку теорий о солярной природе Хорса.

В таком случае не вполне ясно, зачем относительно небогатому высшему восточнославянскому пантеону был нужен второй солярный бог, каким часто видят Дажьбога.

Исследователи пытались как-то объяснить эту особенность, например, немного разделяя их функции в рамках солнечного образа: «отношение Хорса к Дажьбогу довольно точно определяется аналогией с Гелиосом и Аполлоном у греков» [41, с. 433; 40, с. 444]

«Но в греческой мифологии такое наложение и разделение функций – результат длительного развития и возвышения Аполлона: он вначале не был богом солнца» [25, с. 243]

«На ранних этапах развития древнегреческой религии Аполлон являлся божеством жестоким и мрачным, а одной из его древнейших функций была функция губителя. Солярная же природа стала приписываться этому богу довольно поздно: лишь с V в. до н.э. появились тексты, где между Аполлоном и Гелиосом-Солнцем ставился знак равенства» [6, с. 57–58]

Другие авторы отождествляли Дажьбога и Хорса, часто ссылаясь на «соседство» двух имён в списке богов 980 г. и отсутствие лишь между их именами союза «и» в Лаврентьевской редакции ПВЛ. «Это действительно любопытная подробность, но нельзя переоценивать её значимость. В конце концов, в Ипатьевской летописи имена разделены», а также известно «апокрифическое “Слово и откровение святых апостол”, где имена Хорса и Дыя также не разделены ни точкой, ни союзом и. Однако же, отождествить эту пару божеств ещё никто не предлагал!

Вообще, подобные случаи написания имён древнерусских божеств в поучениях против язычества не являются уникальными»: «напр., “Слово св. Григория”: “пероуноу хърсоу. и мокоши. и виламъ” (список Новгородской Софийской библиотеки), “пероуноу. хорсоу мокоши. Виламъ” (Чудовский список)» и т.п. [4, с. 111]

Сторонники тождества порой определяли Хорса как иранский, а Дажьбога – как славянский вариант одного персонажа [54, с. 515; 29, с. 98–101; 6, с. 28–29]. Но в таком случае непонятно, зачем автору летописи понадобилось приводить два имени одного божества; нужно возразить и насчёт сугубо иранской природы Хорса.

Каким бы ни было происхождение его имени, сам Хорс определённо был богом, которому поклонялись славяне; он «слишком часто присутствует в летописях, поучениях, апокрифах и других древнерусских текстах <…>, видимо, почитался и у южных славян» [25, с. 243]

Его культ был славянам понятен, и ещё в течение нескольких столетий после крещения в поучениях против язычества осуждался и запрещался, заслуживая отдельных реплик и особого внимания.

«Если строго подходить к терминологии, нельзя говорить и о его <…> заимствовании славянами у иранцев. Перед нами ситуация естественного “врастания” культа Хорса в восточнославянское язычество (через механизм ассимиляции иранцев, т.е. в конечном счёте их трансформации на уровне этнического самосознания в этнических славян), естественного вхождения его в качестве органической составной части в собственно восточнославянские языческие верования»

Такие «иранизмы могут оказаться не столько заимствованиями, сколько реликтами иранской речи в языке населения, перешедшего на славянскую речь» (в последнем случае М.А. Васильев цитирует В.Н. Топорова) [6, с. 71–72]

Древность Хорса в славянской культуре может подтверждаться и в случае верности гипотез, по которым ряд понятий связан с Хорсом, например, не имеющие сегодня общепризнанной этимологии слова «хороший» [33], «хоровод» [41, с. 434] (но [25, с. 92]) и т.д.; куда более спорны варианты этимологии «хорватов» у А.С. Фаминцына [56, с. 213–214] или корня «крес» (например, кресало) у М.Е. Соколова [6, с. 20–21]. М. Фасмер утверждает невозможность данной этимологии у слова «хороший», поскольку «полногласная форма Хоросъ не засвидетельствована» [57, с. 4.267], однако существует и такой вариант написания в древнерусских текстах, в частности, в древнем «Житии князя Владимира» XII–XIII вв. [36, с. 199–200]: (в родительном падеже) «Хъроса» [56, с. 206; 30, с. 86; 9, с. 19; 11, с. 166; 25, с. 242].

Кроме того, сторонником такой связи выступил крупный лингвист и мифолог В.Н. Топоров: «...русское слово, которое действительно связывалось исследователями с именем Хорса – хоро́ший. Сама эта связь теперь представляется несомненной, несмотря на оценку её как “невероятной” у Фасмера <…>. Несомненно и направление словопроизводства: “Хорс > хороший”» [54, с. 524].

Мало того, в СПИ снова упоминается и Дажьбог (почему бы, если он – то же самое, что и Хорс?), причём в ином контексте: дважды в выражении «Даж(д)ь-божий внук» (в первом случае написание «Даждь-Божа внука», во втором – «Дажь-Божа внука», как и в ПВЛ [45, с. 39]). Не вполне ясно, кто имеется в виду под его внуком, наиболее часто предполагается, что это эпитет либо князей [11, с. 164], либо всего древнерусского народа [56, с. 212, 222; 9, с. 21; 29, с. 101; 17]. Между тем, отдельно упоминается и Солнце, персонифицированное и в определённом контексте могущее быть прочитанным как божество.

Часть 2

Поиск

Журнал Родноверие