Сегодня не только в науке, но и в «массовом сознании» распространено суждение о малости дошедших до наших дней следов языческого миропонимания. Но, даже стремясь оставаться на сугубо научных позициях, безоговорочно соглашаться с ним не стоит. Мало осталось того, что мы можем однозначно истолковать как «языческое» и считать его сохранившимся со времён распространения среди славян природной веры. Однако сведений для обобщения, сопоставления и восстановления в достаточно целостном виде древнего миропонимания и, следовательно, основ веры наших предков достаточно. Дело за умением и желанием извлечь таковые сведения из источников. Делать это нужно непредвзято, избегая бездоказательных утверждений в духе псевдооткровений.
Возможно, стоит вначале выстроить общую «матрицу», своего рода структурный каркас того, какой она могла быть — на основе сопоставления с тем, что нам известно о природной вере вообще, о ключевых представлениях людей прошлого, о реалиях их жизни — и вот на таком фундаменте выстраивать собственно реконструкцию. Иначе говоря, вместо привычной дедукции прибегнуть к индукции — не забывая, конечно, выполнять перекрёстную проверку.
Число людей, интересующихся славянской мифологией и духовной культурой вообще, растёт на глазах. Но среди них нет единства, зато есть огромное количество споров, чаще всего агрессивных и бесплодных. Причина такого их количества — если отбросить низменные душевные устремления отдельных личностей и их слабости — в неграмотности и некомпетентности спорящих, в незнании ими правил ведения научных исследований и т. п.
Вторая же причина, на наш взгляд, в своеобразном подходе к частностям и склонности, в конце концов, теряться в них. Обсуждение того, сколько горшков и как именно следует разбить в обрядовых целях при тех или иных обстоятельствах, сколько и в каком порядке выпить чарок хмельного и т. д. — несомненно, достойное дело. При условии, что мы знаем, зачем вообще нужно разбивать эти горшки и пить это хмельное.
Думается, вот какого подхода не хватает сегодня: основанного на ключевых понятиях традиционного мировосприятия, исполненного не откровений, а содержательного смысла, глубоко практичного, опирающегося на древнейшие слои памяти и в то же время способного развиваться, соответствовать современным условиям.
Поэтому нам представляется важным вести разыскания именно в направлении определения упомянутых «ключевых точек», осмысливать то, как их представляет себе человек, живущий по обычаю. Собранные сведения можно и нужно рассматривать пристрастно, выделяя в них поздние наслоения и заимствования. Имея в наличии запас «первооснов», «набор понятийных смыслов», мы получим удивительную возможность выстроить, восстановить на получившейся основе и недостающее.
При внимательном чтении мифов всякий раз удивительным образом открываешь всё новые и новые смысловые их оттенки. Порою для этого вовсе не требуется погружаться в экстатический транс и изображать из себя шамана, а достаточно просто бросить незамутнённый взор на страницы печатного текста. Затем — оглядеться вокруг и увидеть то, как и почему именно мир представлялся нашим предкам именно таким, а не иным.
И тогда оказывается, что и речь не может идти о «примитивности» древних воззрений и способов объяснения мира. Допустимо лишь говорить о том, что люди прошлого видели мир иначе…
Стоит кратко напомнить некоторые значимые черты древнейшего миропонимания:
— осознание неотделённости человека (и людей) от мироздания в целом (подробнее см. Косарев, 2008), убеждённость в глубинном единстве всего мироздания;
— чёткое, хотя и по-разному проявляющееся в разных культурах, разделение мира и всего сущего на противоположности, которые в то же время являются неразрывными частями единого целого и не могут выжить друг без друга (так называемые бинарные оппозиции);
— вера в существование «сверхъестественных» существ, чьи возможности превышают возможности отдельного человека (боги, духи). Мир в целом чаще всего рассматривается как манифестация единого божества, как нечто неотдельное от него. Впрочем, в язычестве важно, что и человек может подняться до их уровня, встать с ними наравне, а то и превзойти (таковы легендарные отшельники в индуизме);
— убеждённость в существовании законов (принципов, установлений), которым подчиняются все части Мироздания — в том числе и высшие существа (боги, духи). Зачастую эту убеждённость с формальной точки зрения, видимо, нельзя даже рассматривать как религию;
— принятие существования возможности волшебным путём влиять на мир и процессы в нём, от личного блага до макропроцессов, одновременно представление о том, что эта возможность накладывает на человека те или иные ограничения. Именно в таком представлении, а не в неких сверхвозможностях человека, кроются основания древнейшей магии;
— особая роль ритуалов и праздников, которые понимаются как необходимость содействовать богам в деле поддержания закона и миропорядка, передаются из поколения в поколение и не могут быть изменены. Отсутствие «бессмысленных» действий. Суетные поступки людей преходящи, а творения богов подчинены иному ходу событий. Так же и то, что совершенно людьми в подражание богам, божественным перводеяниям (образцам), приобретает иную ценность;
— отсутствие претензий на абсолютную истину, допущение разных взглядов на неё. Боги (духи) одних могут быть более слабым, нежели боги (духи) других. Но и те, и другие вторичны по отношению к чему-то более общему, отстранённому от «суетных дел».
Для нас эти мировоззренческие установки служат своего рода ключами к пониманию корневых основ различных мифов. Осмыслить их можно, если подходить к ним с разных сторон, непредвзято и нетенденциозно. Дошедшие до нас предания многослойны и могут быть непротиворечиво истолкованы с нескольких точек зрения. Собственно, на этом отчасти строится и мифологический символизм. Например, какое-либо древнее образное представление можно понять как описание одной или нескольких вполне конкретных реалий окружающего нас мира (типичный пример подобного подхода — метеорологическая школа в мифологии). Одновременно мы можем осмыслить их и как некие сугубо психологические феномены (здесь на ум приходят труды К. Г. Юнга или С. Грофа). Вместе с тем миф в силу своей всеохватности не является ни тем, ни другим. Или, что столь же справедливо, и тем, и другим. А также ещё чем, чего мы до конца не знаем и что невозможно в полноте осмыслить в рамках исторических или естественнонаучных знаний.
Невзирая на громадное число научных или околонаучных (не говоря уже о псевдонаучных) трудов по мифологии, до сих пор отсутствует некий объединяющий и в то же время внутренне непротиворечивый подход. Остаётся надеяться, что когда-либо он будет создан, ибо основы такового заложены, на наш взгляд, в трудах ряда учёных — например, Е. М. Мелетинского, М. Элиаде или М. Ф. Косарева.
Пока же этого не произошло, мы полагаем справедливым придерживаться сложившихся правил поисков глубинных оттенков тех или иных мифов, памятуя о том, что понять их, не учитывая изложенные выше особенности, не представляется возможным. И в любом случае «внутренние откровения» кого бы то ни было не приведут к действительному пониманию сущностных сторон преданий, особенно в случае, если их носители напрочь стремятся перечеркнуть то, что уже известно и собрано многолетним трудом десятков историков, этнографов, археологов.
Время и пространство — основополагающие понятия при описании мира в той или иной культурной традиции. Но зачем нам сегодня, помимо сугубо познавательного интереса, углубляться в древнейшие представления о Мироздании, свойственные нашим предкам? Ведь мы не можем не понимать, например, что Земля — не плоская, что Солнце — звезда, одна из многих, причём особо не выдающаяся. Равно как мы, скорее всего, согласимся: Мирового древа именно как «суперрастения» нет. Это — удачная, чрезвычайно ёмкая метафора. Но… бесполезна ли она? Только для сторонника механистического подхода к окружающему…
«По мере развития наук наш мир становится всё менее человечным. Человек ощущает себя изолированным в космосе, поскольку его связи с природой разорваны, а эмоциональное “подсознательное единение” с явлениями природы утеряно. <…> Нет больше связи с природой, нет и той глубоко эмоциональной энергии, возникавшей от этого символического единения»
(Юнг, 1996, с. 95)
О ещё одной составляющей этой же проблемы мы говорили в наших предыдущих работах неоднократно (см. список литературы). Речь идёт о разрыве между тягой к священному и «профанным» укладом современной жизни, метко подмеченной ещё одним выдающимся учёным, М. Элиаде.
Лозунг «назад, к Природе» в нынешних условиях едва ли возможен, а воплотить эту идею в действительность можно только в виде явного или скрытого бегства. Так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдут некие существенные сдвиги в общественном сознании. Если они, конечно, вообще произойдут.
Однако остаётся иной путь — изменение себя и противодействие личной оторванности от живого Космоса. В этом случае, поскольку человеческое мышление в значительной мере строится на основе архетипов, тем более уместно внимание к мифологии как к их наиболее яркому выражению. Возвращение к Природе — задача скорее мировоззренческая и психологическая. Думается, для её решения уместно и обращение к тем или иным прикладным приёмам, которые позволят современному жителю города пережить, а в идеале и закрепить это удивительное чувство единения с миром.
Миф — совокупность неких сведений, информация, зашифрованная особым образом, свод традиционных установлений, изложенных в виде символов и т. д. Он может быть рассмотрен как культурный код (или знаково-образный текст), понятный тем, кто знает к ним ключ. В данном случае таковыми могут выступать носители мифологического сознания. Осмелимся думать, что владение подобными ключами играло существенную роль в обмене знаниями в древних обществах. Да, собственно, других способов обмена ими и не существовало — только образно-символическая передача.
«Благодаря культурной традиции космологическая модель мира с не основными мироорганизующими параметрами во все эпохи присутствует в общественном сознании людей как некое хранилище метафизических смыслов миропорядка и в различных формах воплощается в социальной практике и социальных отношениях. Такими формами выступают языческая обрядность, лежащая в основе всех народных культур; идеалы и принципы всех мировых религий, народные сказки, детская субкультура, организация социального пространства, сюжетные мотивы массовой культуры, семантика изобразительного искусства, структурное содержание социальных утопий и др.»
(Василькова, 2002)
В прошлом, скорее всего, существовали разные культурные коды для разных групп населения. То есть, помимо очевидных различий по общественному положению, то есть вертикальных, отмечена и «иерархия» горизонтальная — основанная на гендерном или профессиональном различии (см., например, Элиаде, 1999). С учётом затруднённости информационных связей между удалёнными областями естественно ожидать немалых различий в деталях таких знаковых кодов, их многочисленности. Это объяснит, например, и отсутствие единого мифа о творении мира у славян, и бессмысленность потуг его воссоздания. Также в определённой среде и в разное время возникают и «профессиональные» космогонические мифы.
Однако «…некоторые типы мышления стали, похоже, совершенно чуждыми большинству наших современников»
(Генон, 2002, с. 87)
Говоря о мифе в контексте отражения им пространства как одной из составляющих Мироздания, мы оказываемся в некотором затруднении. Миф — не только и не столько символ, как полагал А. Ф. Лосев.
«Одна из важнейших функций мифа — способствование нахождению человеком своего места-в-мире, формирование его путем моментального схватывания-осознания, заставания себя-в-мире в определенном месте и в определенной ситуации, раз и навсегда данным. Миф — способ вписывания себя в мир, нахождение в нем своего топоса, изначально и естественно человеку присущего (топос человеческого — “естественное место” человека). Способ вписывания — отождествление себя со своим местом-в-мире, и собственно с миром (предельный случай — мифологема тождества микро- и макро-косма). Миф, в том числе миф о происхождении, есть способ этого отождествления»
(Саврасов, 2000, с. 84)
Почему интересен именно древнейший пласт мифа? Если обратиться вновь к параллелям из области психологии, он в известной степени тождествен моменту индивидуации, тому, можно сказать, катарсису, который испытывает человек в миг осознания себя как думающей, мыслящей личности. При этом личности не только отдельной, но и такой, которая является частью сообщества (семьи, рода, племени или иного объединения людей). Именно в таком соединении человек и становится тем, чем он в значительной степени является: отдельной индивидуальностью и частью большего целого.
Полагаем, подлинный — если угодно, изначальный — миф оказывается тем инвариантом, который органично, естественным образом, объединяет несоединимое, позволяя находить взаимосвязь множества процессов и явлений. Это, с одной стороны, позволяет отличить обрывки мифов и доподлинно архаичные мифологические сюжеты от современных подделок под них, а с другой открывает возможность проследить те или иные реалии окружающей действительности, осмысление которых приводило к складыванию мифа.
Вообще объяснение появления мифа какой-либо одной причиной, скорее всего, бесперспективно. Миф описывает совокупность явлений, которые представляются в рамках мифологического сознания связанными между собой, пусть даже с точки зрения научной они не родственны.
Хотя «в основе мифа, так и в основе так называемой научной данности лежит некоторый изначальный, первичный, более или менее или же совершенно скрытый таинственный факт, исходный момент — “вещь в себе”, “изначало”» (Ильин, 1930, с. 13), миф и наука многое видят по-разному.
Мы понимаем: можно сколь угодно точно восстанавливать мифы и собрать огромное количество более или менее достоверных цитат из первоисточников, однако без постижения обычая на деле, на собственном опыте всё это так и останется спекулятивными отстранёнными рассуждениями. Не случайно всё шире развивается движение так называемой исторической реконструкции, причём от по сути ролевых игр «в рыцарей» всё большее число его участников приходит к необходимости более глубокого проникновения в материальную культуру и духовный мир народов прошлого, в том числе и методом полного погружения, исторического эксперимента на серьёзной научной основе. Также и экспериментальная археология движется путём воссоздания условий жизни прошлого, путём их моделирования и последующей репрезентации в виде результатов экспериментов. Однако в части культуры нематериальной это сделать гораздо сложнее, хотя именно без неё понимание древних, да и современных обстоятельств бытия человеческих сообществ невозможно.
В наших работах мы пытаемся соединить разные способы и подходы к описанию предмета наших разысканий, представлениям о Пространстве и Времени Традиции — и исследовательский, и образно-мифологический, и прикладной. Естественно, их не следует смешивать, не случайно они зачастую отделены друг от друга и визуально выделены в тексте. Однако мы полагаем, что нет у нас иного способа хотя бы приблизиться к полноте мироощущения и к пониманию важнейших составляющих традиционной культуры, кроме как постараться воссоздать то мифологическое мышление, которое было присуще нашим предкам.
Предлагаемый подход имеет и практическое следствие, ибо, на наш взгляд, позволяет осмыслить онтологические истоки современных процессов, их скрытые психологические и социопсихологические «посылы». Следовательно, помогает вычленить движущие силы будущего.
Опубликовано: Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Некоторые вопросы подходов к изучению нематериального наследия дохристианской культуры славян / «АнтропоТопос». — № 5-6. — 2009. — C.59-66.
Литература
Василькова В. В. Синергетика и архетипические коды социальной самоорганизации // Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-традиция, 2002.
Генон Р. Символы священной науки. — М.: Беловодье, 2002.
Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Боги славянского и русского язычества. Общие представления. — М.: Ганга, 2009.
Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Опора Мироздания. Мировое Древо и Скала Времён в традиционной культуре. — М.: Ганга, 2009.
Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля. — М.: Ганга, 2009.
Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря. — М.: Ганга, 2009.
Косарев М. Ф. Основы языческого миропонимания. По сибирским археолого-этнографическим материалам. — М.: ИЦ «Слава!», 2008.
Ильин В. Н. Шесть дней творения. — Париж, 1930.
Мелетинский Е. М. Мифы древнего мира в сравнительном освещении // Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. — М.: Наука, 1971. — C. 68—133.
Манифест языческой Традиции (в русском и английском переводах)/ Гаврилов Д.А. и др. / Северная Традиция. Священный остров Руян: сборник // сост. и общ. ред. Д. А. Гаврилов, С. Э. Ермаков. — М.: Издательство «Социально-политическая мысль», НИО «Северный ветер», 2008. — 324 с. — С.284-318.
Русское языческое мировоззрение: пространство смыслов. Опыт словаря с пояснениями / сост. Гаврилов Д. А., Ермаков С. Э. — М.: Ладога-100, 2008.
Саврасов Л. В. Миф как структура глубинного воображаемого//Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11-13 апреля 2000 г. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. — С. 83—84.
Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. — М.-СПб., Университетская книга, 1999.
Элиаде М. Аспекты мифа. — М.: Ладомир, 2005.
Юнг К. Г. Дух Меркурий. — М., Канон, 1996.
