Языческий смысл новогодней ёлки

Сразу оговоримся: к древним традициям Славян, равно, впрочем, как и к религиозной составляющей современного Славянского Родноверия, новогодняя ёлка прямого отношения не имеет. Тем не менее, образ Мирового Древа, являющегося «стержнем» Мироздания — символической Осью Мира, а также олицетворением обновляющейся Жизни, Родовой преемственности и т.п., так или иначе присутствует во всех индоевропейских традициях, в том числе и у Славян.

Ель — вечнозелёное хвойное дерево, символизирующее для Язычника (по крайней мере, относящего себя к Северной традиции) неумирающие Силы Природы и непрерывность Жизни. Именно поэтому в традиционном мировоззрении Славян она связывается с Погребальной обрядностью (до сих пор еловыми ветками убирают дом умершего, чему автор сам неоднократно был свидетелем, присутствуя на деревенских похоронах в Тверской области), утверждая не погибель, но торжество вечной, проявляющийся в различных формах Жизни. Коляда, приуроченная к Зимнему Солнцевороту, и светский праздник Нового года, отмечаемый в России со времён Петра I примерно в это же время, также символизируют «смерть» старого года и «рождение» нового — Вечное Возрождение и Бессмертие, запечатлённые в мистерии непрерывно вращающегося Колеса Года.

Сходные представления бытовали у разных представителей индоевропейской традиции издавна. Так, ещё Плиний Старший (I в. н.э.) называл ель «похоронным деревом». У разных народов ель соотносилась с Зимним Солнцеворотом, когда старое Солнце «умирает», чтобы дать «рождение» Солнцу нового года — именно в этом истинный, изначальный смысл Рождества, древняя Языческая символика которого, в искажённом виде, была использована христианскими церковниками для привлечения паствы. «В кельтской мифологии ель, символизировавшая собой день зимнего солнцеворота, воспринималась как существо женского пола: “дерево рождения”, или сестра тиса, который считался “деревом смерти”.

У некоторых народов ель издавна была особо почитаемым деревом в первый день Нового года, связанным с днем зимнего солнцестояния. Так, например, ханты считали ее “священным шестом”, которому они приносили жертвы [разумеется, жертвы приносятся не шесту как таковому, а тем Божественным Силам, которые связаны с идеей Мировой Оси, выражаемой этим шестом, — прим. В.]. Удмурты, также поклонявшиеся ели, зажигали на ней свечи, совершали рядом с ней моления, принося жертвоприношения еловым ветвям, которые почитались у них как богини. В “Житии Трифона Вятского” содержится рассказ о “посечении” преподобным Трифоном священной ели вотяков, увешанной “утварью бесовской” — серебром, золотом, шелком, платками и кожей» (цит. по изд.: Душечкина Е.В. Русская ёлка: История, мифология, литература. СПб.: Норинт, 2002. С. 30).

«Среди германских народов издавна существовал обычай идти на Новый год в лес, где выбранное для обрядовой роли еловое дерево освещали свечами и украшали цветными тряпочками, после чего вблизи или вокруг него совершались соответствующие обряды. Со временем еловые деревца стали срубать и приносить в дом, где они устанавливались на столе. К деревцу прикрепляли зажженные свечки, на него вешали яблоки и сахарные изделия. Возникновению культа ели как символа неумирающей природы способствовал ее вечнозеленый покров, позволявший использовать ее во время зимнего праздничного сезона, что явилось трансформацией издавна известного обычая украшать дома вечнозелеными растениями» (цит. по изд.: Душечкина Е.В. Русская ёлка... С. 32).

«О том, где и когда елка впервые была использована в качестве рождественского [в христианском смысле этого слова, — прим. В.] дерева, существует множество мнений. По одним сведениям, это случилось в Эльзасе, в первой половине XVI века. Данное свидетельство относят к 1521 году, когда власти города Селеста поручили леснику срубить для них елку на Рождество» (там же. С. 35). В 1605 г. «на Рождество некий немецкий путешественник пришел в Страсбург, бывший в то время вольным городом империи, пересек Рейн и увидел в домах тамошних жителей украшенные (но не освещенные) елки. Он писал по этому поводу: “В Страсбурге на Рождество приносят в дома еловые деревья, и на эти деревья кладут розы, сделанные из цветной бумаги, яблоки, вафли, золотую фольгу, сахар и другие вещи”. Из Страсбурга обычай устанавливать в домах ярко украшенное рождественское дерево начал распространяться по другим деревням и городам вдоль по Рейну. Это обыкновение стало достаточно широко известным, так что пасторы вдруг увидели в нем опасность. Один лютеранский теолог в своих проповедях неоднократно осуждал новый обычай, говоря, что своим блеском, сверканием и очарованием рождественское дерево отвлекает людей от мыслей о Рождестве младенца Христа, который должен быть единственным центром праздничного торжества» (там же. С. 37–38).

На самом деле точную дату «рождества» Иисуса Христа никто не знает, равно как и было ли оно вообще, поэтому церковники в IV в. приурочили его к древнейшему и знаменитейшему Языческому празднику — Дню Рождения «Непобедимого Солнца» (лат. Sol Invictus ; по крайней мере, так называли его митраисты во времена Римской империи).

Об обычае зажигать на новогодней ёлке свечи (ср. наши ритуальные костры, разжигаемые на Коляду) следует сказать особо: «Обычай зажигать на дереве свечи — очень давний и неоднократно упоминается в литературных произведениях; так, например, в легендах про короля Артура встречаются эпизоды, в которых описывается освещенное дерево. Первые письменные данные о рождественском дереве с зажженными на нем свечками, установленном в центре Нижней Саксонии городе Ганновере, относятся ко второй половине XVII века. При этом говорится не об одном еловом дереве, а о нескольких маленьких деревцах со свечками на каждой ветке. Со временем группа деревьев была заменена одной большой елкой. Рождественское дерево со свечами и украшениями впервые упомянуто в 1737 году. Пятьюдесятью годами позже датируется запись некой баронессы, которая утверждает, что в каждом немецком доме “приготавливается еловое дерево, покрытое свечами и сластями, с великолепным освещением”» (там же. С. 38).

Таким образом, как справедливо считают многие исследователи, современный обычай новогодней ёлки берёт своё начало в Германии, если не средневековой, то, по меньшей мере, Нового времени. Чарльз Диккенс (1812—1870) в «Рождественской ёлке» (нач. 1850-х гг.), описывая украшенное свечами вечнозелёное дерево, вокруг которого веселятся дети, называет происходящее «милой немецкой затеей».

В России первые упоминания о ели в связи с празднованием Нового года относятся ко времени правления Петра I. Так, по царскому указу от 20 декабря 1699 г., в день Нового года было велено пускать ракеты, зажигать огни и украсить столицу (тогда ещё Москву) хвоей: «По большим улицам, у нарочитых [знатных, — прим. В.] домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых против образцов, каковы сделаны на Гостином Дворе». А «людям скудным [небогатым, — прим. В.]» предлагалось каждому «хотя по древцу или ветве на вороты или над храминою своей поставить... а стоять тому украшению января в первый день».

До начала 40-х гг. XIX в. о новогодних (рождественских) ёлках в столичных домах в литературе не упоминается, но в начале сороковых, как о большой новинке, уже пишут о продаже в кондитерских «прелестных немецких ёлок, убранных сластями, фонариками и гирляндами». В середине сороковых уже встречаются отдельные упоминания, что «в русских домах принят обычай немецкий... украшают... деревцо как только возможно лучше, цветами и лентами, навешивают на ветки вызолоченные орехи. Красненькие, самые красивые яблоки, кисти вкусного винограда... всё это освещается множеством восковых свеч, прилепленных к веткам, а иногда и разноцветными фонариками». В конце сороковых в Петербурге ёлки ставятся уже повсеместно. Фёдор Михайлович Достоевский (1821—1881) в рассказе «Ёлка и свадьба» (1848 г.) упоминает ёлку как нечто, ставшее уже вполне обыкновенным.

Среди простого народа Новый год ещё долго продолжают отмечать Колядными и Святочными торжествами с ряженьем и ритуальными бесчинствами, но постепенно обычай наряжать ёлку прививается повсеместно и благополучно доживает до советского времени, когда с ним сначала начинают бороться как с церковным пережитком, но после 1935 г. возрождают, наполнив иным смыслом.

В современном Славянском Родноверии праздником Новолетия, или собственно Новым годом, обычно считают Зимний Солнцеворот (Коляду) либо Весеннее Равноденствие с приуроченными к нему широкими Масленичными гуляниями. При этом Коляда считается «сакральным» Новолетием, когда незримо «рождается» Солнце нового Годового Круга, о чём в старину ведали лишь мудрые, и незаметно начинает прибывать день, в то время как Весеннее Равноденствие представляется Новолетием «мирским», когда обновлённое Солнце в Яви Земной торжествует воочию — когда, говоря словами замечательного русского поэта Алексея Николаевича Плещеева (1825—1893), «Травка зеленеет, / Солнышко блестит; / Ласточка с весною / В сени к нам летит».

Говоря о Языческой символике Нового года, невозможно обойти вниманием образы Деда Мороза и Снегурочки. Мороз (или Морозко) — древнейший «персонаж славянского сказочного и обрядового фольклора; культ М[ороза] косвенно отражён во всех славянских традициях... <...> Обрядовые представления, лежащие в основе этих образов, сохранялись у восточных славян в ритуале кормления М[ороза] накануне Рождества и в Велик день. В каждой семье старший должен был выйти на порог или высунуться в волоковое окно с печи и предложить М[орозу] ложку киселя или кутьи [кисель и кутья — Поминальные блюда в Славянской традиции, — прим. В.] со словами: “Мороз, Мороз! приходи кисель есть; Мороз, Мороз! не бей наш овёс!”; затем следовало перечисление растений и злаков, которые М[ороз] не должен был побить (ср. обычай кормления дедов-покойников и сочетание Дед-М[ороз].). В восточнославянской низшей мифологии М[ороз] — старичок низенького роста, с длинной седой бородой, бегающий по полям и стуком вызывающий трескучие морозы; от удара М[ороза] по углу избы трескается бревно» (цит. по изд.: Иванов Вяч. Вс., Топоров В.Н. Мороз // Мифы народов мира. Энциклопедия. В 2-х тт. / Гл. ред. С.А. Токарев. Т. II. М.: Советская Энциклопедия, 1982. С. 176).

Ставшая для современных россиян непременным атрибутом празднования Нового года Снегурочка в русском фольклоре является персонажем народной сказки о сделанной из снега девочке Снегурке (Снежевиночке), которая чудесным образом ожила. Этот сюжет был обработан и впервые опубликован в 1869 г. Александром Николаевичем Афанасьевым (1826—1871) во втором томе его труда «Поэтические воззрения славян на природу», в котором видны Языческие корни этого персонажа: «Снегурка (Снежевиночка, у немцев Schneekind) названа так потому, что родилась из снега». Как спутница Деда Мороза, приходящая вместе с ним на Новый год к детям, Снегурочка известна только в России, начиная с 1937 г.

Образ Деда Мороза многие исследователи связывают с христианским св. Николаем Чудотворцем (или Николой, как его ещё называли в народе), одним из наиболее почитаемых на Руси в эпоху двоеверия «святых», образ которого, в свою очередь, вобрал в себя множество черт Языческого Бога Велеса, издревле почитавшегося у Славян (подробнее об этом — см., напр., по изд.: Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М.: Изд-во Московского университета, 1982).

В современном Славянском Родноверии 11 февраля празднуется Велесов день (день св. Власия в эпоху двоеверия), также называемый праздником Велеса «Сивого» — Зимнего. Дерево, посвящённое Велесу, — ель. Интересно, что одно из диалектных имён лешего либо чёрта — Ёлс — имеет явное звуковое сходство со словом «ёлка». Как Владыка Мира Мёртвых (Нави), Велес связан со всевозможными выходцами из Нави и «нечистыми» духами. Велняс, известный в балтийской мифологии как противник Перкунаса, после христианизации Прибалтики был демонизирован церковной пропагандой и в сознании обывателя обрёл многие черты христианского чёрта.

У многих народов Европы народная традиция сохранила память о Демоническом Спутнике св. Николая (Санта Клауса), приходящего к людям на Новый год, — Крампусе. Упоминания о Крампусе имеются ещё в дохристианском германском фольклоре. По некоторым характеристикам он проявляет сходство и с сатирами из древнегреческой мифологии. Во времена инквизиции католическая церковь запрещала празднования с участием ряженых, изображающих рогатых существ, но, тем не менее, традиция переодевания в Крампуса сохранилась, и к XVII в. он утвердился в рождественских празднованиях как спутник св. Николая.

Рядиться в Крампуса принято в Австрии, Южной Баварии, Венгрии, Словении, Чехии, некоторых северных областях Италии и Хорватии. При всех различиях в изображении Крампуса некоторые его характеристики остаются общими: он покрыт шерстью, обычно бурой или чёрной, у него козлиные рога и раздвоенные копыта, из пасти вываливается длинный заострённый язык. Традиционно мужчины наряжаются в наряд Крампуса в течение первой недели декабря, а особенно в ночь с 5 (нем. Krampuslauf — «день Крампуса») на 6 декабря (нем. Nikolotag — «день св. Николая») и бродят по улицам, пугая детей цепями и колокольчиками. Часто Крампуса изображают на рождественских открытках (нем. Krampuskarten).

В отличие от Санта Клауса, приносящего детям подарки, Крампусом пугали непослушных детей, что также нашло своё отражение на рождественских открытках.

Этимологически Krampus (иногда Grampus) происходит, предположительно, от древневерхненемецкого Krampen — «коготь», либо, по другой версии, от баварского Krampn — «нечто мёртвое, высохшее» (ср. наш Кощей). Также в немецкой традиции известны названия Hörnernickel — «Рогатый Николай» (ср. наш Рогатый Велес) у судетских немцев, Klausentreiben — «Дикий Клаус» у швабов, Klausjagen — «Клаус-Яген» в швейцарском городе Кюснахт-ам-Риги, Chlausjagen — в Хальвиле, и т.п.

Иногда Крампус фигурирует в фольклорных источниках совместно с Ведьмой Перхтен (нем. Frau Perchta, Pechtrababajagen — «Баба-Яга Пехтра», чеш. Perechta, морав. Sperechta, словен. Pehtra baba), известной южным немцам, австрийцам, швейцарцам, а также Славянам — преимущественно чехам и словенцам. Интересно, что шероховатая еловая кора в Славянской традиции иногда сравнивается с «кожей» Бабы-Яги (см., напр., по изд.: Власова М.Н. Русские суеверия. Энциклопедический словарь. СПб.: Азбука, 1998. С. 574).

В современном Славянском Родноверии, не включающем светский Новый год с 31 декабря на 1 января в круг традиционных Славянских праздников, Дед Мороз почитается одним из «зимних» Ликов Велеса, а Снегурочка — одним из Ликов Мары Зимней. В Велесовой традиции ель олицетворяет собой Мировое Древо, а также Родовое Древо, где ствол — Сам Вещий Бог в образе Рода, ветви — «верви» Родов людских, а иголки — олицетворения Родовичей, то есть живущих в Яви людей.

Ясень Иггдрасиль (Yggdrasil) — Мировое Древо в скандинавской мифологии