Нас больше тридцати. Все — матери одной. Простоволосые, но видом не старухи, Нагие, жадные, крылатые, как мухи. Едва лишь узнаём, что в доме есть больной, К нему слетаемся. Но спорить меж собой Не станем. Первая — Невея. Губы сухи. Целует сонного. Трепещет он, а в ухе Его звенят слова Трясеины: «Ты мой!» Больной дрожит, стеня, и бьётся в лихорадке. Знобея за сестрой его дыханье пьёт. Ласкают прочие. Помучить все мы падки, И жертву каждая обнимет в свой черёд. Но вздох последний, вздох, как мед пчелиный сладкий, Пью только я одна, меньшая, — Акилед.
