Cтаринный северный быт, «Прощай, немытая Россия».
Вопрос о происхождении и бытовании русской бани имеет большое значение для прояснения «темных» моментов этнической истории русского народа: его рассмотрение может пролить свет на некоторые древние этнические и культуропреоб-разующие процессы.
Русская баня «дожила» до современности в своем изначальном виде. Ареалы банных традиций во многом совпадают с зонами расселения отдельных летописных групп восточных славян. Эта особенность осталась почти незамеченной в научной литературе, хотя о русской бане написано достаточно много.
Но большинство работ на эту тему описывали устройство и использование бани, а также полезные качества мытья и парения в ней. Много исследований посвящено мифологии и обрядам, связанным с баней. Ее «география» также была освещена сначала Д.К. Зелениным, а позднее Е.Э. Бломквист[72].
На взаимосвязь между ареалом бани и расселением конкретных групп восточных славян обращалось внимание только в статье Н.И. Лебедевой и Н.П. Милонова, основанной на материалах Рязанской обл. Рассматривая вопрос о встречающихся в разных районах Рязанского края двух традициях мытья – в бане и в печи, авторы объяснили их появление и бытование существованием здесь с давних времен двух различных этнокультурных комплексов. Ареал бани на Рязанской земле, по их определению, находится к северу от р. Пра и к востоку от р. Ранова. В треугольнике рек Ока, Осетр и Пронь (древняя территория вятичей) бани ими не зафиксированы[73]. На севере области они отметили совпадение района наличия бань с бытованием у населения среднерусского плана жилища и двора и особого варианта южнорусского костюма. По мнению археологов и антропологов, приведенному авторами статьи, север Рязанской обл. являлся местом расселения кривичей[74].
Однако нужно отметить, что пока не ясно, были ли бани у всех групп кривичей. В областях восточнее Смоленской и Тверской земель, заселенных кривичами позднее своих исконных территорий, эта традиция в наше время распространена не повсеместно. В Ярославской губ. бани строились только в селениях вдоль Волги; во Владимирской и Московской губерниях они также встречались лишь кое-где[75].
Даже в большинстве уездов Тверской губ. ими не пользовались[76]. Здесь бани имелись также в основном в деревнях вблизи Волги. В западных районах (области древнего обитания кривичей в Смоленской и Псковской землях) они известны издавна[77]. Эти данные могут свидетельствовать либо об отсутствии «банной» традиции у восточных групп кривичей и позднем появлении ее, либо о неравномерности расселения кривичей в междуречье Волги и Оки.
Иначе обстояло дело в Новгородской земле. Почти во всех областях, колонизованных новгородцами, бани известны с давних пор.
В тех районах, где бани у русского населения не зафиксированы, бытовала другая традиция – мытье (парение) в печи.
Описания его даются в сообщениях, присланных в Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева (1899 г.): «Бани у нас очень редко встречаются, несмотря на достаток леса; есть деревни совсем без бань, а моются у нас в печах, которые очень просторны и мыться можно одному свободно сидя. Причем подстилают под себя солому; свободно раздевшись в присутствии всей семьи, залезает один человек в печку с чугуном теплой воды. Ему подают веник и заслонку закрывают. Несмотря на видимое неудобство, крестьянин, выпарившись до «ломоты костей» и хорошо промывши голову «щелоком», потом окатывается водой на сарае. Приготовлений нужно совсем немного; только с утра поставить в печь чугун с водой», – сообщалось из Мольского прихода Тотемского у. Вологодской губ [78]
Мытье в печи было характерно для более южных областей, находящихся в основном в пределах старых Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств (Рязанская, Тульская, Московская, Ярославская, Владимирская, Калужская губернии)[79]. Как можно заметить, контуры ареала этого обычая в значительной мере совпадают с юго-западной и юго-восточной границами Московского государства XV- середины XVI в. (до падения Казанского ханства). Остальные южные губернии, заселенные гораздо позже (в XVIII-XIX вв.), его уже не знали: там имелась своя традиция, сходная с украинской, – мытье в деревянных кадках и корытах[80]. На Русском Севере также имелись целые территории, где не знали бань и мылись в печах. В последних районах, как считают исследователи, преобладала ростовская колонизация северных земель.
В конце XIX-начале XX в. печь в функции бани кроме средне- и южнорусских земель использовалась к северу от Верхней Волги в Ярославской, Тверской, Костромской и в южных районах Вологодской и Новгородской губерний. То же явление наблюдалось у эстонцев Восточной Латвии и у южных вепсов[81]. Скорее всего у финских народов обычай мыться в печи, а возможно, и бани севернорусского типа были заимствованы у соседнего русского населения.
Печи, предназначенные для мытья, строились вместительными, и часто в них мылись по двое[82].
«Крестьяне парятся в печках, по два человека, но не более. Печи специально делают большие, так что удобно в них даже сидеть. Моются в них обычно часов в 6-7 вечера. Но для парения довольствуются утренним жаром. Перед мытьем настилают в печь сноп соломы. Залезши в печку и взяв с собой немного горячей воды и веник, обмакивают веник в воду и брызгают на стенки. Обычно появляется пар, а потом ложатся на солому и парятся»[83]
Иногда в печи только парились, а домывались уже во дворе. Если же в печи и мылись, то вовнутрь ее ставили деревянное корыто, в которое стекала вода[84].
Эта традиция сохранилась до настоящего времени, хотя начала быстро исчезать во второй половине XX в. из-за широкого распространения бань. Вместе с тем во многих сельских районах бани стали появляться только в последние 5-15 лет, как это можно наблюдать на примере д. Павлоково, расположенной у Рыбинского водохранилища, в 5 км от Череповца. Здесь, по словам информатора, «лишь пять лет назад срубили баню; все в печке мылись». На несколько лет раньше банные постройки стали сооружаться в селениях северной части Ярославской и в Грязовецком р-не Вологодской обл. Сходную тенденцию можно было наблюдать и в небольших городах.
Например, в г. Любим бани построили в 1970-х годах, а привычными они стали значительно позже. В соседнем же с городом богатом торговом селе у купцов бани появились еще в XIX в.
Но даже там, где бани начали строить 20-30 лет назад, люди зачастую моются старым способом – в печке. Аналогичную картину можно было наблюдать в начале XX в.[85].
Иногда бани имели и другое назначение, как, например, в Солигаличском у. Костромской губ.: «Бани у нас строятся не для мытья, а для сушки и трепания льна. Моются же в печах дома»[86]
Такую функцию бани не следует считать чем-то необычным. На западе и юго-западе – в Гродненской и Черниговской губерниях баня служила для тех же целей[87]. В Северо-Западном регионе отмечалась иная тенденция: для мытья использовался овин[88].
Мытье в печи успешно конкурировало с баней и в прошлом, возможно, могло кое-где потеснить ее. Следует сразу отметить, что такое допущение является чисто гипотетическое, так как документы XVI-XIX вв. говорят о поступательном расширении ареала бани. Стойкость двух различных систем гигиены, зачастую существовавших по соседству, объясняется консервативностью быта, тяготением людей к привычному укладу жизни. Примеры, свидетельствующие об устойчивости бытовых традиций, можно отыскать, например, в медицинской литературе конца XIX-начала XX в.
Так, фельдшер из Тотемского у. Вологодской губ. П. Лукачев, отстаивая преимущество мытья в печах, писал: «Баня есть почти у каждого домохозяина. Но что это за бани? Из тонких бревнышек выстроена хибарка, покрыта жердями и соломой. Внутри сделан очаг из глины. На железных прутьях над очагом наложены камни. Они накаляются и дают тепло для моющихся. Не знаю, чем такая баня лучше большой печи!»[89]
Такого же мнения придерживалась и остальная часть сельской интеллигенции, воспитанная в этой традиции: «эта домашняя баня (печь) хороша в гигиеническом отношении тем, что не заставляет делать резкий переход от тепла к холодной атмосфере и сквозному ветру»[90]
Впрочем, мытье в печи в еще большей мере подвергалось критике со стороны представителей «противоположного лагеря», напоминавших о смертельных исходах подобного мытья: порой из-за малого объема воздуха в печи люди задыхались[91]. Другим существенным аргументом в пользу мытья в бане было соображение о том, что «избы, в которых парятся, сгнивают быстрее». Это признавали и сами крестьяне[92], но бани сооружать не спешили.
У русского народа обе «банные» традиции имеют определенные, довольно легко очерчиваемые ареалы. Современные ареалы их особенно четко прослеживаются на территориях старого древнерусского заселения, входивших в прошлом в состав Киевской Руси и Московского государства. На территориях, присоединенных позже, куда русское население переселилось из самых разных мест, либо бытуют оба способа мытья чересполосно (Среднее Поволжье), либо баня «возобладала» над мытьем в печи (Сибирь).
Чтобы разобраться в проблеме распространения на Русской равнине традиции мытья в бане, необходимо выяснить происхождение бани и попытаться установить, где она возникла. Существовало мнение, что русская баня ведет свое происхождение из Византии, а ее название заимствовано из греческого языка[93]. Как дополнительное доказательство этого приводилась «распространенность» бани вдоль пути «из варяг в греки».
Позднее это мнение было признано неверным. Н.И. Лебедева и Н.П. Милонов на основе анализа особенностей внутреннего устройства и планировки русской бани убедительно доказали, что последняя не связана с византийским типом[94] и все ее детали имеют местные корни[95]. На пути же «из варяг в греки» бани наиболее широко были распространены на северном (новгородском) его конце, но чем южнее, тем меньше их встречается. На Украине мылись в деревянных корытах, а бани имелись только в городах[96], т.е. их появление здесь связано с городской традицией.
Исходя из «географии» бань начала XX в., можно установить, откуда они начали распространяться. Для южнорусских территорий и Украины баня не была характерна. В Центральной России, как указывалось выше, она встречалась не повсеместно. Например, в поволжской части Тверского края бани появились давно, по крайней мере к XVI в. они были там уже распространены[97]. В других местах Центральной России их не было и в начале XX в.[98] В XIX в. даже жители Москвы, не говоря уже о населении подмосковных сел, широко практиковали мытье в печах[99]. Эта «печная» традиция простирается далеко на север – в центральные районы Вологодской губ.
(Вологодский, Грязовецкий, Кадниковский и Тотемский уезды)[100]. В XX в. ее граница в северном направлении особенно далеко заходит в районе Кубенского озера[101]. Район, где на севере вклинивается «печная» традиция, – область «низовской» (ростовской) колонизации, что подтверждается историческими документами и антропологическими материалами[102]. А так как эта «ростовская» область простирается вплоть до берегов Белого моря, то, вероятно, в прошлом бань не было и на более северных территориях: по крайней мере в купчих и меновых грамотах Пинежского и Мезенского уездов (XVI в.) бани не упоминаются[103]. В таких документах их обычно перечисляют среди прочих построек, хотя не исключено, что они могли быть и просто пропущены. В XIX в. бани здесь уже стали обычным явлением[104].
Для определения места возникновения и наиболее раннего бытования «банной» традиции необходимо рассмотреть особенности позднейшего сплошного ареала черной бани (топилась по-черному, так как не имела печной трубы). Белые бани (с печной трубой) имеют позднее происхождение и, несомненно, возникли под влиянием городской культуры. До XVII в. даже в городах у всех сословий печи в домах топились по-черному, что очень удивляло иностранцев[105]. Исходя из ареала черной бани, истоки ее следует искать в пределах Русского Севера и северо-западных областей, расположенных между Финским заливом и верхним течением Днепра. Зону поиска позволяет существенно сузить внутренний план бани. Большинство бань имеет так называемую западнорусскую внутреннюю планировку (терминология, применяемая для характеристики жилищ). Наличие только такой планировки бань даже в районах, где избы имеют совершенно иной тип внутреннего плана, указывает на происхождение бань из области бытования западнорусского типа внутренней планировки. Западнорусская внутренняя планировка крестьянских изб была характерна для сравнительно небольшой и хорошо очерченной территории. В жилых постройках восточных славян такая планировка встречается на Украине, в Белоруссии, западных областях России и в бывшей Новгородской губ.[106] Но бань на большей части этой территории нет. В Белоруссии они издавна были распространены только в селениях по Западной Двине и в самых верховьях Днепра и Сожа[107]. Встречаются же преимущественно бани на русских землях, расположенных к северу и северо-востоку от Белоруссии. Таким образом, сочетание изб западнорусского внутреннего плана с наличием бань существенно ограничивает область возможного возникновения «банной» традиции. Она включает бывшие Новгородскую, Псковскую и Смоленскую губернии, а также Карелию и Северную Белоруссию.
Еще одно свидетельство северо-западного происхождения бани – преобладание в старых ее типах печей-каменок. Печь-каменка использовалась для отопления северных изб в раннем средневековье, но встречалась и в более позднее время. В Новгороде, на Ладоге, Белом озере и в Прибалтике в «домонгольский» период подобная конструкция печи широко применялась для обогрева жилищ[108], тогда как в южных районах, заселенных полянами и вятичами, использовались преимущественно глинобитные печи[109].
Скорее всего, областью возникновения традиции русской бани следует считать территории вблизи Балтийского моря – бассейн Западной Двины и район вокруг оз. Ильмень. Дополнительным подтверждением этого предположения может служить широкое распространение бани подобного типа в Новгороде XIII в.[110] В другие регионы она попала в разное время и разными путями. Возникает вопрос, с какой культурой ее нужно связывать – финно-угорской или славянской? В обоих случаях имеются доводы «за» и «против». У восточных славян бани встречаются преимущественно у северных русских и белорусов, т.е. там, где славяне непосредственно соприкасались с древними финно-уграми. Отсутствие их у южных восточнославянских групп свидетельствует о том, что «банная» традиция не характерна для изначальной общей культуры восточных славян. Особенности строительных традиций новгородских словен в Х-ХII вв., (наземные – не заглубленные – срубные постройки и печка-каменка) наиболее соответствуют конструкции «современной» бани, тогда как у балтов и северных финно-угров архаичные варианты построек предполагали некоторое углубление в грунт и открытый очаг[111].
Распространившиеся у них к XIII в. печки-каменки[112], вероятно, могли быть заимствованы от соседей, но для данного региона вернее будет не связывать традицию бани с каким-нибудь одним древним этносом. На рубеже I—II тыс. все этносы на этой территории, несмотря на разное происхождение, благодаря связям и взаимовлияниям составляли единую культурную общность. Можно сказать, что и строительные традиции новгородских словен имели больше сходства с традициями иноэтничных соседей, чем отдаленных южных сородичей.
Вероятность первоначального появления бани в культуре финно-угров не так велика, как может показаться на первый взгляд. Версия о заимствовании ее переселенцами-славянами у местных финно-угорских народов оставляет открытым вопрос, почему оно произошло только на Севере, а в междуречье Волги и Оки (хотя и не повсеместно) эта традиция оказалась чуждой русскому населению. Со своей стороны финно-угры Русской равнины испытали большое влияние славянского (русского) домостроительства, и самобытные элементы у них фактически не прослеживаются. Сказать, что у них существовало изначально, а что было заимствовано позднее, весьма затруднительно. Традиция бани у современных поволжских и прибалтийских финно-угров встречается в основном в тех же местах, где и у соседнего с ними русского населения. То же самое относится к распространению «парения» в печи. Северные вепсы, соседствуя с русскими Прионежья и других районов, где повсеместно имеются бани, знают только эту традицию; южные же практикуют мытье в печи, как и их соседи[113]. Кроме того, внутреннее пространство печи зимой использовалось южными вепсами как спальня[114]. Парение в печах, встречающееся кое-где на юге Среднего Поволжья, исследователи связывают с русским влиянием[115].
На территории Среднего Поволжья первые бани появились очень рано – не позднее XII в. – и пришли туда из стран Востока[116]. Судя по археологическим данным, это были монументальные каменные сооружения с бассейнами и подпольным подогревом[117]. Естественно, они могли получить распространение только в городах. Население сельской местности заимствовало очень простую конструкцию бани русского типа из Суздальской земли (такие бани могли местами появиться в связи с переселением кривичей) или из славянских купеческих кварталов булгарских городов. Современные сельские бани народов Поволжья имеют печь-каменку, топятся по-черному и, хотя вода нагревается уже во вмазанном в печь котле[118], связь их с русской баней очевидна. Устройство помещения и внутренняя планировка большей части поволжских бань идентичны русским. Время появления русской бани в Поволжье пока не известно.
Несомненно только, что после падения Казани она распространилась там повсеместно, чему способствовал большой приток русских переселенцев. Возможно, заимствование произошло намного раньше, так как потребность в бане уже была, а торговые связи между Волжской Булгарией и Русью значительны.
В районе Среднего Поволжья кое-где встречаются бани с необычными конструктивными особенностями. Строят их здесь частично или полностью заглубленными в землю, в речной берег[119]. Этот тип бани, построить которую легче и быстрее, чем срубную, был более характерен для бедных лесом (лесостепных) районов, откуда он распространился вверх по Волге в лесную полосу. Внутреннее помещение бань на юге Среднего Поволжья иногда повторяет известную южнорусскую планировку жилища, при которой печь располагается у дальней от входа стены[120]. Такая планировка была характерна для бань и жилищ мордвы и русского населения Самарской и Саратовской губерний[121]. Она, несомненно, является отражением строительных традиций, использовавшихся в южном жилище, но, возможно, на планировку повлияло и само устройство бани (в виде землянки). В древние времена в южной части Киевской Руси жилища строились заглубленными в землю, и солнечный свет мог поступать в них только со стороны одной стены – той, где располагались дверь и окна, так как остальные стены были почти полностью завалены землей. Для того чтобы не загораживать свет, печь размещали у задней, дальней от входа стены, к тому же она сама могла служить источником света в наиболее темной части жилища. В северных наземных постройках система освещения являлась иной: со стороны входа часто имелась пристройка – сени или крытый двор, а свет поступал через окна, расположенные на противоположной, фронтальной стене. Это отражалось на северных типах планировки, где печь располагалась вблизи входа. При сооружении бань в виде землянки по тем же причинам печь для удобства могла быть отодвинута к дальней стене.
Понятно, что локальные особенности в строительстве бань в Среднем Поволжье вызваны местными природными условиями (возвышенные сухие берега и недостаток лесов), а также влиянием южнорусской культурной традиции. Возможно, данный тип бани, в котором земляночная конструкция сочеталась с южнорусской планировкой, возник вовсе не в Поволжье, а уже в готовом виде был привнесен из Суздальской земли, где он мог появится в результате взаимодействия северных и южных строительных традиций Древней Руси. Развитие бани типа землянки из древних булгарских бань еще менее вероятно, чем из срубных бань.
В Среднем Поволжье, как уже упоминалось, кроме общепринятого способа нагрева воды в бане при помощи раскаленных камней, применялся и другой – подогрев воды во вмазанном в печь котле. Этот способ имеет местное происхождение и известен также в домашнем быту у финских народов Поволжья. В XX в. он получил широкое распространение и в других регионах России, вытеснив старый способ нагрева воды.
Приведенные материалы говорят о том, что Поволжье не могло быть местом возникновения бань. Для жителей этой территории характерны иные строительные традиции и культурно-бытовые приемы, чем отразившиеся в деталях конструкции бань. Особенности русской бани, воспроизводящие основные элементы устройства древнего жилища, указывают на то, что ее истоки следует искать в регионе вокруг оз. Ильмень. На этих территориях наряду со славянским населением до сих пор проживают различные финно-угорские народности, в прошлом более многочисленные, чем сейчас. На первый взгляд, казалось бы, логично связывать традицию бани именно с северными (прибалтийскими) финно-уграми, тем более что в настоящее время бани у них широко распространены. Но сведения, относящиеся к средневековью, опровергают это предположение. Так, данные 1571 г. о карельских постройках, приводимые А.А.
Шенниковым, свидетельствуют о том, что традиция бани, возможно, не была исконно присуща быту балтийских финно-угров. Из 82 усадеб Кирьяжского погоста, расположенного немного севернее г. Корелы, бани имелись только в пяти[122]. Такое мизерное число бань по отношению к количеству дворов скорее всего свидетельствует об их недавнем появлении здесь.
Кроме того, имеются основания предполагать малую вероятность возникновения у балтийских финно-угров в «дославянское» время бани в виде отдельной постройки, обособленной от жилья. Во-первых, усложнение построек в раннюю эпоху в определенной степени связано с социальными переменами. Такое жилье было характерно для быта привилегированных городских слоев. Во-вторых, необходимыми условиями, ведущими к возникновению бани, отдельной от жилья, являлись модификация жилища и превращение его в более совершенное сооружение, которое нуждалось в бережном обращении. Для того чтобы дерево стен не портилось, выделяли отдельную постройку для мытья, построенную по хорошо известным принципам старого жилища. Однако, судя по археологическим данным, до X в. жилища как прибалтийских (летто-литовских)[123], так и финноязычных[124] племен имели довольно простую конструкцию. Такие постройки собирались достаточно быстро, а значит, проблема их длительной сохранности еще не приобрела особой остроты.
На Руси бани появились в глубокой древности. Общеизвестен рассказ из «Повести временных лет» о сожжении в 945 г. княгиней Ольгой древлян в бане[125]. События, описываемые в нем, происходили в Киеве, но на сельской территории нынешней Украины в период раннего средневековья бань, по-видимому, не было. Исключение, вероятно, составляли города.
Распространение бань в городской среде легко объяснимо, если вспомнить предшествующие исторические события. Князь Олег в 882 г. вместе с дружиной переселился из Новгорода в Киев[126]. А так как до переселения дружинники жили в северных словенских городах, то они неизбежно должны были усвоить местные обычаи. В Южную Русь они, возможно, принесли с собой многие особенности бытовой культуры новгородцев.
О существовании бань главным образом лишь в новгородских землях рассказывает другая история из «Повести временных лет», относящаяся к самому раннему времени.
Это описание путешествия апостола Андрея Первозванного по будущим землям Киевской Руси: «И пришел к славянам, где ныне стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им»[127]
Мытье в бане здесь упоминается как явление, встречающееся лишь в районе оз. Ильмень, хотя до этого путь апостола проходил через земли полян и Поднепровье. Для нас не имеет значения тот факт, что этот рассказ, скорее всего, оказался придуман для доказательства раннего появления христианства на Руси. В данном случае для придания убедительности рассказу факты, касающиеся быта населения упоминаемой в нем территории, должны были соответствовать действительности. Учитывая приведенные сведения, можно не сомневаться, что севернорусская баня появилась не позже IX в., а к X в. получила известность во многих районах Новгородской земли.
Происхождение обычая мыться в печах еще более загадочно, чем зарождение «банной» традиции. Самое раннее документальное свидетельство о нем встречается в «Житии преподобного Иринарха», относящемся ко времени правления Василия Шуйского. В одном из фрагментов «Жития» рассказывается о дьяконе, который «не мочий терпети студени и влазяще в печь»[128]. Этот отрывок демонстрирует большую вместимость внутреннего пространства печей XVI в., а также использование его как теплого помещения, что, вероятно, может рассматриваться как следствие традиции мытья в печах.
До середины XX в. обычай париться в печи мало освещался в научной литературе. В современном обыденном сознании он воспринимается как чуждое, наносное явление, не имеющее ничего общего с древнерусской культурой. Такой подход наблюдается и в некоторых научных трудах, где этот обычай пытаются представить как недавно возникший и вытеснивший старую традицию мытья в бане.
Отмеченную тенденцию можно уловить уже в работе П. Грязнова (XIX в.). Описывая мытье в печах, распространенное в Череповецком у. Новгородской губ., автор приходит к выводу, что бани исчезли из-за недостатка леса[129]. Между тем в конце XIX в. крестьяне многих районов даже в таежной зоне испытывали нехватку дерева, поскольку рощи и лесные участки находились в собственности государства и крупных землевладельцев. Но бани строились и в совершенно безлесных, степных местах, что приводило к употреблению нетрадиционных материалов и созданию оригинальных конструкций[130]. Для их сооружения использовалось дерево любого качества и пород, а также старое, оставшееся после прежних построек. Для изб же отбирали только ровные бревна нужной толщины и преимущественно определенных пород хвойных деревьев. Поэтому отсутствие материала для строительства бань не является фактором, препятствующим их сооружению.
Тот же стереотип в оценке обычая мытья в печи прослеживается в работах А.А. Шенникова. Он также считает, что данная традиция возникла недавно и распространилась там, где раньше имелись бани[131]. Но среди приводимых им аргументов, подтверждающих позднее происхождение указанной традиции, имеется один весьма резонный довод. Печи для парения должны быть вместительными и, следовательно, довольно внушительных размеров. В жилищах же Х-ХШ вв. они были еще небольшими[132], а печи необходимых габаритов появились лишь к XVI в. По-видимому к этому времени можно отнести окончательное оформление этой традиции.
Такая поздняя датировка оставляет неясным вопрос, почему ареал традиции мытья в печи совпадает с границами древних Ростово-Суздальской и Рязанской земель, но почти не получил распространения на территориях, присоединенных к Московскому государству после XV в. Вряд ли это простая случайность. Скорее всего, известный нам обычай мытья в печи – трансформированный вариант более древней южнорусской традиции. Изменения в бытовом укладе у наследников южной традиции произошли в результате знакомства с северным бытом: обычай париться, пусть при этом и используется печь, изначально связан с опытом бани. У предков южных русских не было «моды париться»: мылись в избе и в печь «не залазили». О сохранении этой «моды» до конца XIX в. свидетельствуют архивные материалы.
Так, в сообщении, пришедшем в Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева из Медынского у. Калужской губ. (1898 г.), говорилось: «...бань в данной местности мало, а потому крестьяне моются в избах, а кто любит парится, то забирается в печь»[133]
Обе традиции стойко сохранялись в народном быту, несмотря на неблагоприятные обстоятельства. В русской истории наблюдается временной промежуток, когда иметь бани оказывалось экономически невыгодно. Правительство Петра I, нуждавшееся в средствах для ведения Северной войны, в первом десятилетии XVIII в. для всех сословий ввело значительные налоги на частные бани, а общественные вообще закрыло[134]. Налог действовал около 50 лет. Естественно было бы предположить, что количество бань в это время резко уменьшилось, а в ряде мест они исчезли совсем. Именно так пытался объяснить отсутствие бань И. Вахрос[135]. Однако, например, в Кокшеньгской чети Важского у. (в то время Важской доли) Архангелогородской губ. число бань, по материалам 1711 г., снизилось незначительно. Данные о сумме собранного налога, приводимые А.А. Угрюмовым по приходной книге Кокшеньгской чети за этот год[136], говорят о наличии множества бань у крестьян.
Ареал «банной» традиции на Русском Севере, сложившийся к началу XX в., включает территории, где в древности обитали две группы восточных славян – кривичи и словене новгородские, а также области, заселенные ими впоследствии.
«Повесть временных лет» подробно очерчивает регион, занимаемый кривичами: «От этих последних (полочан) произошли кривичи, сидящие в верховьях Волги, и в верховьях Двины, и в верховьях Днепра, их же город Смоленск»[137]
Описанная территория вместе с районом Полоцкого княжества по Западной Двине (в прошлом земли полочан и кривичей) и сегодня является «зоной» повсеместного распространения бань. К югу от нее бани встречаются сначала спорадически, а потом и вовсе «пропадают»[138]. Новгородские словене широко расселились по Северу и, обосновываясь, привнесли обычай пользоваться баней на новые земли.
В Архангельской губ., где в древности новгородское влияние было очень значительным, к XX в. бани распространились повсеместно[139].
На современной территории Вологодской обл. традиции бани прижились в Прионежье, в окрестностях Белого озера, в бассейне р. Вага, в Великоустюжском и Никольском районах. В Прионежье пролегали древние пути из Новгорода в Заволочье. Район Белого озера в IX-XI вв. находился под юрисдикцией Новгорода, а бассейн Ваги до присоединения Новгородских земель к Москве почти полностью – во владениях потомков новгородских бояр[140]. Предания сообщают и о переселении сюда новгородцев при Иване IV Грозном. В Устюгский край обычаи новгородской культуры принесли жители Халезских приходов; в другие места этого района имели место переселения с соседней Вятки, где существовала известная колония новгородцев, также издавна знакомая с традицией бани. Напротив, в тех районах Севера, которые заселялись преимущественно выходцами из Ростово-Суздальской земли, до последнего времени сохранялась традиция мытья в печах.
Существующие и в настоящее время территориальные различия в «банных» традициях в определенной мере помогают восстановить некоторые детали истории заселения различных районов Севера.
Итак, основной ареал русской бани – Север, но было немало территорий и за его пределами, где она существовала также давно. Как отмечалось, в Киев она попала в X в. и, вероятно, с этого времени стала обязательной принадлежностью городского быта. При раскопках в Москве обнаружена баня XV в., имевшая глинобитную печь[141], что не соответствует севернорусским строительным традициям (баням с печами-каменками), но согласуется с традициями Рязанской земли домонгольского периода. Месторасположение Москвы позволяет предположить влияние южнорусских (рязанских и др. ) строительных традиций на внутреннее устройство местных бань.
Вхождение бань в городской обиход разных регионов происходило различными путями. В небольших городах Южной и Центральной России бани строить не спешили. Даже в XVII в. они там отмечены только в 40% городских усадеб, а для Новгорода этот показатель составлял 90%[142]. В Вологде в XVIII в. он был аналогичен новгородскому. Переписная книга по Вологде за 1711-1712 гг. показывает наличие бань во дворах почти у всех посадских людей[143], тогда как в Вологодском у. даже к началу XX в. они имелись еще не везде. Это пример длительного сохранения бытовых различий между городским и сельским населением. Видимо, вологжане усвоили «банную» традицию еще в то время, когда входили в состав Новгородской республики. Сельские же районы, заселенные выходцами из ростово-суздальских земель, влияния новгородской культуры почти не испытали. Документальных свидетельств, подтверждающих отсутствие здесь бань в период до XIX в., к сожалению, очень мало. Можно привести лишь одно, датируемое 1706 г.: оно касается четырех деревень (общей численностью 28 дворов), среди строений которых перечислены избы, овины и житницы[144]. Однако нет ни одного факта, подтверждающего возможность исчезновения бань на значительной территории. Судя по отсутствию в Вологодском у. бань, новгородцы не расселялись на этих землях, а имели лишь торговые и политические интересы.
Медленное распространение в городах Южной России бань в конце концов привело к появлению их и в сельской местности. Кроме влияния городской культуры, это было связано с переселениями людей. В миграциях участвовали представители различных сословий и социальных групп. Вероятно, традиция мытья в бане была занесена во многие места еще русскими князьями: известно, что уже в Х-ХШ вв. мытье в бане являлось неотъемлемой частью их домашнего обихода[145]. Династия Рюриковичей к XII в. сильно разрослась, и князья получив мелкие уделы, расселялись на новые земли, принося туда свои обычаи. Распространению «банной» традиции в центральные и южные области способствовали массовые переселения служилого дворянства. Хорошо известно о перемещении Иваном III новгородских бояр и дворян в пределы старомосковских областей. За период с 1483 по 1500 г. на новые места им были переведены две трети мелких землевладельцев[146]. Большие перемещения дворянства произошли после введения опричнины. Поместья, оказавшиеся на территории опричных земель, отбирались у владельцев, а вместо них они получали другие – в разных частях государства[147]. После Смутного времени, когда Смоленск с прилегающей областью отошел к Речи Посполитой, смоленские дворяне были «испомещены» в 16 уездах Московского государства[148]. Переселенцы, видимо, сохраняли на новых местах старый уклад жизни, что со временем могло оказать заметное влияние на соседей.
В наибольшей степени распространение традиции мытья в бане оказалось связано с крестьянскими миграциями, происходившими на протяжении столетий. Выше было показано, как расселились в новгородских владениях словене и ростово-суздальцы и как характер миграции отразился на распространении обычая строительства бань. У кривичей также изначально существовал обычай мытья в бане, а так как часть их жила в верховьях Волги и Днепра, то они, естественно, переселялись вниз по течению рек. К началу XX в. бани стали известны в верхних течениях этих рек. На территориях, удаленных от рек, они уже встречались реже. На Среднюю Волгу, заселявшуюся русскими в сравнительно позднее время (после падения Казанского ханства), попали разнообразные культурные обычаи, но бани стали там преобладающей традицией. На еще позже освоенных территориях Урала и Сибири встречается уже только обычай мытья в бане.
Миграции из северных областей в южные регионы случались и в XVIII-XIX вв. Например, в 1745 г. в дворцовые села Воронежской губ. было переселено 886 душ важских крестьян (т.е. живших в бассейне р. Вага – притока Северной Двины)[149]. Таким образом, на юг, в Центральную и Южную Россию указанный обычай мог быть перенесен как в средние века, так и в более позднее время.
В целом по отрывочным сведениям XV-XVIII вв. и по материалам XIX-XX вв. прослеживается тенденция вытеснения баней обычая мыться в печах. При этом в местностях, ранее не знакомых с баней, она сначала появлялась в отдельных селениях и строилась, как правило, одна на всю деревню. Такое положение в начале XX в. наблюдалось в прилегающих к ареалу бани районах с преобладанием традиции мытья в печи. Эта ситуация хорошо отражена в описании с. Никольское Кадниковского у. Вологодской губ.[150] Аналогичная картина прослеживалась и на территории Белоруссии, где существовал «промежуточный пояс» между областью господства бань и зоной их полного отсутствия. Здесь зафиксирован один из вариантов начальной стадии включения бани в крестьянский обиход: их держали зажиточные хозяева и за плату предоставляли в пользование остальным[151].
Следующая стадия распространения традиции – наличие одной бани-постройки на 8-10 дворов. По этому признаку намечаются границы ареалов, где до XX в. бань не было[152]. На последней стадии они появляются уже в каждом дворе или строятся на два-три соседских или родственных двора. Но даже имея отдельную баню, жители районов, где издавна существует «печная» традиция, использовали ее нерегулярно, предпочитая мыться по-старому[153]. Но и там, где бани возникли достаточно давно, порой сохранялись реликты мытья в печи. Например, на севере Кадниковского у. маленьких детей мыли в печи, а не в бане[154].
Государственные границы явились одним из рубежей в «географии» банных традиций. Территории, в древности входившие в состав Киевской Руси, долгое время были разделены между великими княжествами – Московским и Литовским. На землях первого получили распространение обе традиции («печная» и «банная»), тогда как в пределах второго ни одна из них не получила широкого бытования. К северу от Припяти бани стали возникать только в начале XX в., но и обычай мыться в печах там отсутствовал[155]. Эта территория была присоединена к России в конце XVIII в. Для сравнения можно сказать, что на соседних землях, оставшихся в границах России, бани, хотя и в единичных экземплярах, начали появляться к началу XVIII в.. Так, в Брянском у. они в это время имелись лишь в усадьбах некоторых помещиков[156].
72 Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 283-284; Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов (поселения, жилища и хозяйственные строения) // Восточнославянский этнографический сборник. М., 1956. С. 337-345. (Тр. Ин-та этнографии АН СССР. Т. XXXI)
73 Лебедева Н.И., Милонов Н.П. Типы поселений Рязанской области (По документам Рязанского областного архива и научного архива Рязанского краеведческого музея) // СЭ. 1950. № 4. С. 127.
74 Там же. С. 122.
75 Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В.Н. Тенешева (на примере Владимирской губернии). СПб., 1993. С. 227-228.; Архив автора (Материалы экспедиции в Даниловский и Любимский районы Ярославской обл. 1996 г.).
76 Песселен Л. И. Постройки Бежецкого уезда // Верхневолжская этнологическая экспедиция. Л., 1926. С. 145.; АРЭМ (фонд и опись всюду одни и те же). Ф. 7. Оп. 1. Д. 1727. Л. 23 (Зубцовский у. Тверской губ.); Бломквист Е.Э., Ганцкая О.А. Типы русского крестьянского жилища середины XIX-начала XX в. // Русские: Историко-этнографический атлас. Земледелие. Крестьянское жилище. Крестьянская одежда (середина XIX-начало XX века). М., 1967. Карта № 35.
77 Бломквист Е.Э., Ганцкая О.А. Указ. соч. Карта № 35.
78 АРЭМ. Д. 369. Л. 20 (приход Мола).
79 Бломквист Е.Э., Ганцкая О.А. Указ. соч. Карта № 35.
80 Устное сообщение Л.Н.Чижиковой.
81 ПетерсонА.Ю. Латышское pirts и вепсское pert' в аспекте древнейших этнических связей // Этнические и лингвистические аспекты этнической истории балтийских народов. Рига, 1980. С. 106, 108.; Строгалыцикова З.И. Традиционное жилище Межозерья 1900-1960 гг. Л., 1986. С. 35.
82 Архив автора (Материалы экспедиции в Грязовецкий р-н Вологодской обл. 1997 г.); Артамонов ММ. Постройки Краснохолмского района // Верхневолжская этнологическая экспедиция... С. 38.
83 АРЭМ. Д. 203. Л. 4 (Грязовецкий у. Вологодская губ. 1899 г.).
84 Архив автора (Материалы экспедиция в Даниловский и Любимский районы Ярославской обл. 1996 г.).
85 АРЭМ. Д. 1727. Л. 23 (Зубцовский у. Тверской губ.).
86 Там же. Д. 619. Л. 2 об. (Солигаличский у. Костромской губ. 1898 г.).
87 Харузин А.Н. Славянское жилище в Северо-Западном крае. Вильно, 1907. С. 138.; Косич М.Н. О постройках белорусского крестьянина Черниговской губернии, Мглинского уезда // ЖС. 1906. Вып. 1. С. 89-90.
88 Лебедева Н.И. Жилище и хозяйственные постройки Белорусской ССР. Мозырский и Бобруйский округа по левому берегу Припяти и ее притокам. М., 1929. С. 68.
89 Лукачев П. Отчет об эпидемии скарлатины в 5-м врачебном участке Тотемского уезда // Врачебно-санитарный обзор Вологодской губернии (далее – ВСО ВГ). Вологда, 1907. Вып. 6. С. 25.
90 АРЭМ. Д. 203. Л. 4 (Грязовецкий у. Вологодской губ.)
91 Бломквист Е.Э. Указ. соч. С. 263.
92 АРЭМ. Д. 1822. Л. 6. (Романо-Борисоглебский у. Ярославской губ.).
93 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. М., 1986. С. 121.
94 В раннем средневековье бани византийско-персидского типа получили некоторое распространение в городах Волжской Булгарии (см.: Смирнов А.П. Древняя история чувашского народа. Чебоксары, 1948. С. 53.), но с XVI в. в Среднем Поволжье бани имели совершенно иную конструкцию и принципы отопления, а значит, и происхождение.
95 Лебедева Н.И., Милонов Н.П. Указ. соч. С. 127.
96 Зеленин Д.К. Указ. соч. С. 284.; Vahros I. Zur Geschichte und Folkore der Grossrassischen Sauna // FF Communications Helsinki. 1966. V. LXXX11. № 197. S. 49.
97 Писцовые книги Московского государства XVI в. Т. 1. СПб., 1872. С. 291-320.
98 АРЭМ. Д. 1727. Л. 23 (Зубцовский у. Тверской губ.); ПесселенЛ.И. Указ. соч. С. 145.; Артамонов М.И. Указ. соч. С. 38.
99 Бломквист Е.Э. Указ. соч. С. 252.
100 Попов Е.П. Эпидемия скарлатины в Богородской вол., Вологодского у. // ВСО ВГ. Вологда, 1907. Вып. 10. С. 890; Лукачев П.П. Об эпидемии скарлатины в Юркинской вол. Тотемского уезда // Там же. Вологда, 1907. Вып. 11. С. 862.; Пр-ский И. Баня, игрище и 6-е января (Кадниковский у., с. Никольское) // Современник. 1864. Вып. X. С. 499-522.; АРЭМ. Д. 272. Л. 14 (Кадниковский у. Вологодской губ.); Д. 338. Л. 17 (с. Брусенец и д. Монастыриха, Бережно-Слободская вол., Тотемский у. Вологодской губ.); Д. 369. Л. 20 (приход Мола, Тотемский у. Вологодской губ.); Д. 372. Л. 12 (Куракинская вол. Тотемский у. Вологодской губ.); Д. 379. Л. 23 (Тиксна, Тотемский у. Вологодской губ.).
101 Архив автора.
102 Витое М.В. Антропологические данные как источник по истории колонизации Русского Севера // История СССР. 1964. № 6. С. 81-109.
103 Ивановский А.А. Отчет о поездке в Архангельскую губернию летом 1910 г. // Сборник Новгородского общества любителей древностей. Новгород, 1911. Вып. 5.
104 Ефименко П.С. Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии // Изв. ОЛЕАЭ. Ч. 1. Т. XXX. Тр. Этнографического отдела. Кн. 5. Вып. 1. М., 1877. С. 38.
105 Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI века. М., 1983. С. 207.
106 Бломквист Е.Э., Ганцкая О.А. Указ. соч. С. 138.
107 Беларускае народнае жылле. Мшск, 1973. С. 90-92.
108 Колчин Б.А., Янин ВЛ. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник (50 лет раскопок Новгорода). М., 1982. С. 12, 72; ГолубеваЛ.А. Весь и славяне на Белом озере Х-ХШ вв. М., 1973. С. 87; Седов В.В. Жилища юго-восточной Прибалтики // Древнее жилище народов Восточной Европы. М., 1975. С. 293; Кирпичников А.Н. Раннесредневековая Ладога // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 3-26.
109 МонгайтАЛ. Старая Рязань. М., 1955. С. 66-67.; Раппопорт П.А. Древнерусское жилище // Древнее жилище... С. 120, 126.
110 Колчин Б.А., Янин ВЛ. Указ. соч. С. 25-26, 34.
111 Голубева Л.А., Кочкуркина С. И. Белозерская весь. Петрозаводск, 1991. С. 7; Седов В.В. Указ. соч. С. 276-301.
112 Седов В.В. Указ. соч. С. 290.
113 Строгалыцикова З.И. Указ. соч. С. 35.
114 Никольский Д.П. Кайваны или чухари//ЖС. 1895. Вып. 1. С. 16.
115 Бусыгин Е.П. Русское сельское население Среднего Поволжья. Казань, 1966. С. 234.
116 См.: Путешествие Абу Хамида Ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу – 1153 гг.). М., 1971. С. 43-44.
117 Смирнов А.П. Волжские Булгары. М., 1951. С. 210.
118 Бусыгин Е.П. Указ. соч. С. 235.
119 Там же. С. 234.; Смирнов А.П. Указ. соч. С. 78.
120 Бломквист Е.Э., Ганцкая О.А. Указ. соч. С. 152.
121 Бусыгин Е.П. Указ. соч. С. 236.
122 Шенников А.А. Длинный дом и крытый двор (Из истории строительной культуры крестьян лесной зоны Европы до конца XIX-начала XX в.). СПб., 1992. С. 121-122; Самоквасов Д.Я. Архивный материал. Новооткрытые документы поместно-вотчинных учреждений Московского государства XV-XVII столетий. Т. 2. М., 1909. С. 59-122.
123 Седов ВВ. Указ. соч. С. 286.
124 ГолубеваЛ.А., Кочкуркина СИ. Указ. соч. С. 7; ГолубеваЛ.А. Указ. соч. С. 65, 69.
125 ПВЛ. М.; Л., 1950. С. 228.
126 Там же. С. 216.
127 Там же. С. 208.
128 Житие преподобного Иринарха II Дубов И.В. И поклоняшеся идолу камену... СПб., С. 101 (прил. 8)
129 Грязное П. Опыт сравнительного изучения гигиенических условий крестьянского быта и медико-топография Череповецкого уезда. СПб., 1888. С. 53.
130 Бломквист Е.Э. Указ. соч. С. 344.
131 Шенников А.А. Двор крестьян Неудачки Петрова и Шестачки Андреева. СПб., 1993. С. 53-54,90.
132 Монгайт АЛ. Указ. соч. С. 40; Раппопорт ПА. Указ. соч. С. 137.
133 АРЭМ. Д. 538. Л. 5 об.
134 Угрюмое А. Кокшеньга. Архангельск, 1992. С. 41.
135 Vahros I. Op. cit. С. 49.
136 Угрюмое А. Указ. соч. С. 41-42.
137 ПВЛ. С. 209.
138 Беларускае народнае жылле... С. 91.
139 Ефименко ПС. Указ. соч. С. 25-26, 38, 41, 46.
140 Васильев ЮС. Феодальное землевладение на Ваге // Аграрная история Северо-Западной России (вторая половина XV-начало XVI в.). Л., 1971. С. 290-295.
141 Рабинович М.Г. Русское жилище в XIII-XVII вв. //Древнее жилище... С. 210.
142 Там же. С. 189-197.
143 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 37.
144 Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства первой четверти века. М., 1951. Акт № 37 (Вологодский у., Мануйловская вол., деревни Давыдовская, Уточкина, Заречье, Угрюмова).
145 Бломквист Е.Э. Указ. соч. С. 328.
146 Базилевич К.В. Новгородские помещики из послуживцев в конце XV века // Ист. зап. . М., 1945. С. 62-80.
147 Новосельский А.А. Исследования по истории эпохи феодализма. М., 1994. С. 141.
148 Там же. С. 143.
149 Из былого прошлого нашего Севера // Изв. АОИРС. 1910. № 1. С. 20.
150 Пр-ский И. Указ. соч. С. 499-522.
151 Харузин А.Н. Указ. соч. С. 137. Экономический фактор в данном случае не играл такой роли, как привычные бытовые устои. Для сравнения: в Архангельской губ. бани имели самые бедные крестьяне, не державшие больше никаких других хозяйственных построек.
152 Бусыгин Е.П. Указ. соч. С. 235.
153 Архив автора (Ярославская обл. 1996 г.); Орлеанский А. Несколько сведений о санитарном состоянии деревни Галкина Богоявленской волости Варнавинского уезда // Врачебно-санитарный обзор Костромской губернии. 1905. Вып. 7-8. С. 31; Попов Е.П. Эпидемия скарлатины... С. 890.
154 Попов Е.П. Север Кадниковского уезда. Медико-топографический очерк шести волостей // ВСО ВГ. Вологда, 1909. Вып. 4. С. 299, 307.
155 Лебедева Н.И. Указ. соч. С. 68.
156 Материалы по истории крестьянского и помещичьего хозяйства... Акты № 17-22, 29.
157 Бломквист Е.Э. Указ. соч. С. 263.
