Что общего между античными философами, церковными старушками, мультиком про домовенка Кузю и “возвращением к корням”? Что такое – язычество, какие его проявления могут быть опасны для христиан, и что дала многовековая языческая культура Церкви — беседуют священник Сергий Круглов и историк медицины, врач Ольга Шульчева-Джарман.
Слово «язычество» давно стало штампом и в церковном обиходе, и в СМИ, обсуждающих вопросы церковной жизни. Ригористы, сущие как в сане, так и в мирском звании, строго следят, чтобы кто-то из приходских детей не увлекся «бесами», то есть героями сказок, и считают «язычеством» любую литературу, кроме «Добротолюбия», псалтыри и хрестоматий для воскресных школ. А критики Церкви особенно любят навешивать это слово как ярлык вообще на все, что есть в Православии, осуждая его за обилие материального – икон, мощей, обрядов, и за якобы забвение православными самого Евангелия…
Один такой ригорист, помню, возмущался православным обычаем изображать в храмовых росписях «христиан до Христа» – античных философов, произнеся при том пламенную тираду о последних временах, апостасии, обмирщении Церкви и оскудении веры среди христиан. Что такое – язычество, какие его проявления могут быть опасны для христиан, и напротив, что благого дала многовековая языческая культура Церкви?
Наш собеседник – человек, любящий и хорошо знающий античное язычество и «христиан до Христа», Ольга Шульчева-Джарман — кандидат медицинских наук, старший преподаватель истории медицины в Педиатрическом университете г. Санкт-Петербурга, а также практикующий врач-фтизиатр, автор более 40 научных публикаций, в том числе – о врачах античного периода и врачах-христианских святых, а также цикла исторических романов “Врач из Вифинии”, повести-фэнтези о миссионерах “Жеребята”, религиозно-философских эссе и стихов , член Санкт-Петербургского научного общества историков медицины.
Мне с детства было ясно, что христианин — это образованный человек
— Ольга, вы не просто врач. Вы – историк медицины. Как началось и во что вылилось это ваше увлечение? Что важного дали вам, и в профессиональном, и в христианском отношении, изыскания в этой области?
Ольга Шульчева-Джарман
— Я бы сказала, что я как раз — просто врач: фтизиатр, рентгенолог. Пять дней в неделю я посвящаю больным туберкулезом, в том числе и бездомным людям с этой болезнью. А по субботам я преподаю историю медицины в Педиатрическом университете вот уже почти десять лет.
Это произошло благодаря моему научному руководителю, профессору Галине Львовне Микиртичан, создавшей и возглавляющей кафедру гуманитарных дисциплин и биоэтики в Педиатрическом. Она поддержала мой интерес к этой теме, и вообще всегда поддерживает, я ей очень многим обязана. Мой интерес к истории медицины начался с диссертации, где я коснулась истории детских туберкулезных санаториев за рубежом (это, в основном, XIX век), а затем и в Российской Империи, и, в дальнейшем, в России. Хотя это было только частью исследования, но я навсегда “заболела” историей медицины.
На меня в свое время оказала огромное впечатление судьба знаменитого русского врача, Николая Александровича Вельяминова. Талантливый хирург, ученый, он, помимо всего прочего, занимался лечением костного туберкулеза у детей — это калечащее заболевание, практически, как считалось тогда, в доантибактериальную эру, неизлечимое, в лечении которого Вельяминов добивался удивительных успехов.
Он использовал собственные средства на содержание этих санаториев, лично проводил отбор детей, вообще, при всей своей занятости (он был военным хирургом, в дальнейшем — лейб-медиком Александра III) уделял спасению детей от туберкулеза огромное внимание. И после революции он, уже старый человек, бездомный, лишенный куска хлеба в прямом смысле слова — его лишили пайка, как не работающего на советскую власть — умер в 1920 году в Петрограде на улице от сердечного приступа.
А его принципы лечения детей с костно-суставным туберкулезом стали основой для борьбы с этой страшной болезнью в Советском Союзе. Это жизненный подвиг и бессребреника, и исповедника, и мученика…
Что касается античной медицины, то меня в юности очень впечатлило житие святого великомученика и целителя Пантелеимона, и мне захотелось узнать, чем же он жил, как и чему учился, во что верил до обращения в христианство — я имею в виду культурный фон этой эпохи. Например, в житии упоминается, что он изучал учения Гиппократа, Асклепиада и Галена. И если с Гиппократом все примерно кажется ясным ( я имею в виду, что его имя всем известно), то с Галеном уже сложнее, а кто такой Асклепиад Вифинский, великий врач античности, знают немногие. Конечно, изучать все это было невероятно интересно. Сейчас я не могу сказать, что знаю много, скорее, мне стала более ясна моя ограниченность, и это хорошо.
— Иногда говорят, что изучать историю небезопасно – это может разрушить какие-то любимые нами мифы и стереотипы, а то и пошатнуть веру… Так ли это?
— Да, я часто слышала такое, особенно в 90-е годы, когда отчего-то появился, как из табакерки, образ “правильного православного христианина” — он ничего не хочет знать мирского, даже грамоты, не то что истории и языков, или медицины и юриспруденции, он уходит в деревню и возделывает с молитвою огород, ожидая антихриста.
Это какой-то дьявольский перевертыш — ведь именно такими рисовала атеистическая пропаганда в советское время верующих, и мне, воспитанной в христианской православной вере моей незабвенной бабушкой, глубоко верующей и интеллигентной, учителем географии и биологии, Надеждой Дмитриевной Брилевой, с детства было ясно, что это — карикатурный образ, что православный христианин — это образованный человек.
Меня крестили в годовалом возрасте на дому, тайно, в Латвии, и пожилой отец Георгий, который меня крестил, был очень образованным человеком, его за это уважали. Помню, телефонистки на станции говорили о нем с уважением: “У него дома столько книг, даже весь Достоевский!”
Если старательно отгораживаться от реальности и верить в мифы, то, конечно, мифы когда-то развеются и произойдет крушение мировоззрения, что ужасно болезненно. Но, наверное, это нормальное явление при переходе из детства в подростковый возраст и далее. Любой ребенок переживает это, и не только в отношении церковной православной веры. Даже крушение веры в Деда Мороза, как бы над этим ни смеялись, болезненно для ребенка. А крушение веры во всезнание, всесильность и бессмертие родителей? Ведь каждый ребенок это проходит…
Если же верить, даже хотя бы слабой верой, верой, которая еще только дает первые ростки , во Христа, Бога Живого и Воскресшего, Бога-Личность, Который в Своей бескорыстной любви, в Своем благородстве и великодушии несравним ни с кем, то как могут любые исторические изыскания поколебать эту веру? Они не имеют к ней отношения или, скажем так, имеют отношение в том плане, что глубже показывают, в какой, мягко говоря, непростой мир пришел Христос.
Общие ценности и архетипы
— Ваш любимый период в истории – первые века христианства, то время, когда дохристианская цивилизация и недавно народившаяся Церковь Христова жили в бурном взаимодействии, то борясь друг с другом, то чем-то друг друга дополняя… Какими вам видятся люди той эпохи – и язычники, и христиане?
— Это, действительно, очень необычная эпоха. Мне хотелось бы проиллюстрировать ее необычность, ее уникальность вот таким фактом.
У Гиппократа есть трактат с названием, которое переводится по-разному — “О ветрах” или “О духе”, и вот там есть такая фраза:
“Врач видит ужасное, касается того, что отвратительно, и из несчастий других пожинает для себя скорбь; больные же благодаря искусству освобождаются от величайших зол, болезней, страданий, от скорби, от смерти…”
Евсевий Кесарийский, епископ, крестивший императора Константина, высокопоставленный придворный, автор «Церковной истории”, человек, максимально далекий от язычества, приводит эту цитату, прилагая ее ко Христу.
А его современник, великий ритор Либаний, убежденный эллин (но среди учеников которого был свт. Иоанн Златоуст, а среди друзей по переписке — свт. Василий Великий, посылавший к Либанию учиться своих клириков), тоже приводит в одной из своих речей эту цитату из Гиппократа, но прилагает ее… к Асклепию.
Есть над чем задуматься… Эти люди видятся мне гораздо более цельными, и в своих добродетелях, и в кипении своих страстей, и в тяге к Истине, и в противлении ей, чем мы, нынешние немощные чада технологической цивилизации.
Кроме того, многие нравственные ценности и архетипы были и у эллинских язычников, и у христиан общими, это помогло проповеди Евангелия в Римской империи.
— Я держу в руках увесистый том, это недавно вышедший из печати ваш роман «Врач из Вифинии», точнее, его первая часть под названием «Сын весталки». Читая его, мне в голову пришло дать вам псевдоним «Дюма-дочь» , настолько книга увлекательна, при всей ее серьезности и исторической достоверности. Это ваш первый опыт явления такого солидного литературного детища на люди? Как создавалась книга? Насколько она церковная и просветительская, или все же православные читатели станут вас критиковать за увлечение язычеством?
— Роман написан мной, конечно, в первую очередь для людей воцерковленных и тех, кто тянется к Церкви и уже подошел к ее порогу. Выход книги — большая для меня радость и огромное событие в моей жизни, и я благодарна всем, с чьей помощью книга состоялась. Я работала над ней несколько лет, используя отечественную и зарубежную научную литературу , стараясь, чтобы, во-первых, это не был узкоспециальный скучный справочник по античной медицине, но и , во-вторых, не был сборник заезженных церковных штампов из серии так называемого “душеполезного чтения”.
Главный герой романа – врач Кесарий Каппадокийский живший в 4 веке нашей эры, брат святителя Григория Богослова, в какой-то степени, паршивая овца в семье. Он откладывает крещение, при этом он — очень образованный человек, учился медицине в знаменитой Александрии, и еще он, можно сказать, карьерист в хорошем смысле слова, придворный врач, архиатр.
Однако это не по вкусу его брату, Григорию Богослову, тот пишет ему увещевательные письма, но, когда возникает вопрос : «Ты за Христа или за императора Юлиана Отступника ?», Кесарий решает его для себя однозначно. В наши святцы он вошел как исповедник. Вторым, вымышленным, героем романа стал друг Кесария, язычник-неоплатоник Каллист, которого в свое время спасает от самоубийства Кесарий, и в дальнейшем Каллист единственный не оставляет его в ссылке и лишениях. Это — история о настоящей дружбе между христианином и эллином.
В моем романе и речи быть не может о неком «сожалении об ушедшем язычестве», как говорят некоторые критики, его главные герои — исповедник Кесарий и великомученик Пантелеимон. В романе есть попытка воссоздать сложность атмосферы четвертого века, когда на языке неоплатонизма писали и мыслили как эллины, так и Великие Каппадокийцы. Кроме того, я занималась Кесарием Каппадокийским как исторической фигурой, а не только писала художественный образ, моя статья об этом замечательном святом есть в Православной Энциклопедии.
Мне хотелось бы, чтобы “Врач из Вифинии” стал для читателя открытием или радостным переоткрытием того факта , что христианство –это живая жизнь, а не идеология или ходульная декорация, что христианские святые – не плоские иконные прориси, а живые люди, только далее нас, современных христиан, продвинувшиеся по нашему общему пути ко Христу.
“Все, что сказано хорошего, принадлежит нам, христианам”
— Есть известное выражение: «христиане до Христа». К кому оно относится?
— Отношение к античному наследию в Церкви шло по двум путям — пути Тертуллиана, и пути мученика Иустина Философа, двух широко образованных людей, практически современников, сыновей античной культуры, принявших христианство.
Тертуллиан отрицал все наследие античности, говоря, что Афины и Иерусалим не имеют ничего общего (хотя сам при этом был ритором и строил свои речи по всем правилам античной риторики, то есть до конца отрицать античное наследие и он не смог) . Как мы знаем, крайний ригоризм в конце концов вывел Тертуллиана за пределы Церкви.
Иным было отношение к наследию античности у святого Иустина, апологета, который засвидетельствовал свою веру как мученик. Именно он во II веке заговорил о “христианах до Христа» и в своей “Апологии”, обращенной к эллинам, писал: «Мы научены, что Христос есть перворожденный Бога, и мы выше объявили, что Он есть Слово, коему причастен весь род человеческий. Те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами — Сократ и Гераклит и им подобные» .
Святой Иустин вообще выражал свои мысли очень смело:
«Все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам христианам… всё, что было до Христа совершено доброго – совершено Словом; Слово – это Христос; следовательно, всё что-либо когда-нибудь сказанное истинное – наше, христианское; а значит и философы, говорившие много истинного – христиане до Христа». Он даже дерзает говорить, что «Сократ частично знал Христа… Сократ узрел некоторые истины усилием разума, что само по себе есть причастность Слову; Слово – это Христос; следовательно, Сократ принадлежит к числу его учеников».
Христианский апологет свт. Климент Александрийский также считал:
Климент Александрийский
«Виновником всяких благ является Бог, в случае благословения Ветхого и Нового Заветов – непосредственно, в случае же богатства философии – опосредованно. Возможно, философия изначально была даром Бога эллинам до того, как Он обратился к ним явно. Ибо философия для эллинов – это то же что закон для иудеев, а именно: наставник, ведущий их к Христу. Итак, философия является пропедевтическим учением, пролагающим путь, по которому Христос приводит ученика к совершенству» («О пользе греческих наук»).
Патролог и историк Церкви протоиерей Георгий Флоровский писал о том, что в IV веке церковь приняла под свои своды взыскующий античный мир с его великой тоской и великой гордыней, и должна была эту тоску насытить и эту гордыню смирить. С его мнением созвучно мнение В.Н.Лосского, патролога и богослова, автора учебника по догматическому богословию:
“Античная мысль открыла путь христианскому учению, прославив Логос и небесную красоту если не Самого Бога, то во всяком случае Божественного, и подготовила христианское учение, в котором она сама себя превзошла”.
Свт. Василий Великий
Известно также, что и святитель Василий Великий, учившийся восемь лет в Афинской Академии, вместе со своим другом, Григорием Богословом, не принял “тертуллианов подход”. Высмеивая похождения и преступления богов-олимпийцев, святитель Василий Великий приводил примеры из Гомера, Гесиода, Солона, Феогнида, Пифагора, Платона, Сократа и других мудрецов древности для подражания юношам, обучающимся в языческих школах, говоря, что те или иные их поступки и слова схожи с христианскими заповедями (“К юношам, о том, как пользоваться языческими сочинениями”).
Эта линия продолжалась из поколения в поколение среди богословов православного Востока, найдя вершину в богословском и философском творчестве прп. Максима Исповедника, осуществившего гармоничный синтез «Афин и Иерусалима» на основе христианства, а не язычества.
Византийское Средневековье не изменило отношения к философскому наследию Античности. Оригинально эта мысль выражена в обращенных к Богу стихах ученого монаха XI века, автора многих богослужебных текстов, употребляемых в Православной Церкви и по сей день, Иоанна Мавропода :
«Коль ты решил бы из чужих кого-нибудь,
Христе, избавить от Твоей немилости,
Платона и Плутарха для меня избавь!
Они ведь оба словом и обычаем
Твоих законов неизменно держатся.
А коль неведом был Ты им как Бог-Творец,
Ты должен оказать им милосердие,
Раз Ты желаешь всех спасти от гибели»
Знаток античности, Ф.Ф. Зелинский говорил, что античная культура стала для европейской, в том числе и русской, культуры, “ветхим заветом”, символом, исполнением этого он считал церковь Богородицы Марии в храме богини мудрости Минервы.
О. Александр Мень считал, что “дохристианский мир сделал все доступное человеку, чтобы постичь смысл жизни и обрести Бога”, а святитель Николай Сербский ставил мудрецов других культур мира наравне с библейскими пророками. Святейший Патриарх Кирилл в своем Рождественском послании 2016 года сказал: «Вся история человечества до Рождества Христова по сути есть история поисков Бога, когда лучшие умы пытались понять, кто же является источником той сверхъестественной силы, присутствие которой в жизни так или иначе ощущает каждый человек».
Конечно, все это я привожу не для того, чтоб подавить кого-то обилием ссылок на «авторитеты» — никакого «авторитета», которого надо слушаться беспрекословно и не рассуждая, в светском смысле, в Церкви Христовой нет. Есть Христос, но Он не авторитет, а Спаситель.
Наше дело – усвоить это спасение себе, принять его, и христиане всех веков сходятся на том, что античное наследие помогло христианам в этом.
Античная культура мне видится первой христианкой Европы, Лидией, которая упоминается в Новом Завете и чьим ремеслом была выделка дорогих царских тканей: «И одна женщина из города Фиатир, именем Лидия, торговавшая багряницею, чтущая Бога, слушала; и Господь отверз сердце её внимать тому, что говорил Павел. Когда же крестилась она и домашние её, то просила нас, говоря: если вы признали меня верною Господу, то войдите в дом мой и живите у меня. И убедила нас «.(Деян. 16:14—15). Образно говоря, античная Европа своей культурой исткала и сшила прекрасный хитон и гиматий в дар Христу.
У философа могла быть только одна философия
— Языческие философы и врачи – все-таки не одно и то же, или я ошибаюсь?..
— Античный врач — это именно не ремесленник, а философ. Наилучший врач — всегда философ, так считали и Гиппократ, и Гален.
При этом надо помнить, что значит “философ” в понимании античного человека. Это не лектор, который рассказал , скажем так, о вреде курения и ушел домой, покуривая. Философ — это человек, который живет так, как учит.
Поэтому неприемлемо было преподавать в античности разные философии, то, что мы теперь называем “историей философии”. У одного философа могла быть только одна философия, которой он жил. И вот истинный врач считается таким философом, который придет в дом больного только для его блага, который не убьет беззащитного, который не обманет, который будет прекрасен, благ, человеколюбив, который будет молиться с больным и над больным, останется с ним до конца, даже если не сможет исцелить…
Вообще, как пишет Т.С. Сорокина, автор замечательного учебника по истории медицины, медицина античности вышла не из храмов. Греческая медицина была рациональна, ее основой были философско-физиологические представления о смешении четырех жидкостей человеческого тела (кровь, флегма, желчь и черная желчь) , что явилось резким контрастом с древними традициями врачевания, где болезнь считалась происходящей от злых духов, а для лечения употреблялись заговоры и призывания богов.
Знаменитый трактат Гиппократа “О священной болезни” опровергает отношение к эпилепсии как к одержимости и доказывает на уровне науки того времени, что причина болезни — не демоническая, а состоит в изменениях в мозге. Вот этот трактат очень хорошо бы перечитать тем, кто клеймит людей, детишек и взрослых, страдающих эпилепсией, как “бесноватых” и посылает их на отчитку.
Гиппократ
Собственно говоря, Асклепий, бог-целитель, ведет себя как врач гиппократовой школы, он не только покровитель врачей, но и сам их как бы старший брат, пример им. Есть традиция изображения изображения в росписях православных храмов и «христиан до Христа». Так вот, в притворах византийских храмов, среди философов, есть изображения врачей Гиппократа и Галена. Эти врачи символизировали всю античную медицину, воспринятую христианской цивилизацией.
О Гиппократе, его трактатах, особенно о его “Клятве врача” слышали все. Что касается Галена, то позволю себе процитировать слова отечественного крупнейшего специалиста по античной медицине, профессора Д.А. Балалыкина, благодаря усилиям которого, между прочим, корпус сочинений Галена впервые переводятся на русский язык: “На Западе исследователи разделились на два лагеря: тех, кто считает, что Гален представитель античности, и тех, кто причисляет его к новой христианской цивилизации. Для меня Гален, безусловно, второе, хотя он не был христианином. Но он был совершенно лояльным христианам мыслителем. Несколько его трактатов имеют прямые параллели с работами Пахомия Великого, Антония Великого, порой есть даже буквальные совпадения. Отношения галенизма и христианства глубже и теснее, чем мы считали. Я думаю, что нас ждет еще немало сюрпризов в этой области”.
Удивительны многие рассуждения Галена, а, с другой, стороны, понятно, почему они были близки христианам. Истинное благочестие, писал Гален, состоит не в том, чтобы воздвигать Богу гекатомбы быков или возжигать благовония из корицы и лавра, но в том, чтобы познать и показать другим, как велики мудрость, могущество и благость Создателя.
Мальчик стал родновером и купил коня — больше всего мне жалко коня
— Итак, слово «язычество» уже не раз прозвучало в моих вопросах… На мой взгляд, сегодня очень важно давать точное определение этого понятия, потому что в отношении язычества в головах многих православных людей царит каша, и это слово зачастую становится бездумно навешиваемым на недругов ярлыком. В самом деле, ведь то язычество, относящееся к дохристианским цивилизациям персов, египтян, греков, римлян – это одно. Другое – современное неоязычество, искусственные культы, напоминающие ролевые игры взрослых дядь и тёть под лозунгом «Долой чуждое нам христианство, вернемся к корням!». И совсем третье – языческие веяния среди православных, исполненные обрядоверия, суеверий и тому подобного… Что вы думаете об этом?
— Конечно, просвещать людей в этом отношении – необходимо. Мне очень близки слова Сергея Аверинцева о взаимоотношении библейской и античной традиции. Он приложил к ним слова Христа о браке, “что Бог сочетал, человек да не разлучает”, и говорил, что «античная компонента христианской культуры есть исторический факт, легитимированный временем».
Это было непостижимым чудом, что античность увидела Христа, приняла его, одела Его в хитон и плащ философа — ведь так и Он, и апостолы изображаются на иконах до наших дней!
Христос Пантократор. Византийская икона XIII в
Он стал философом для античного взыскующего мира, тем Философом, которого они чаяли услышать, чтобы исцелиться. И, как говорил отец Георгий Флоровский, Великие Каппадокийцы совершили подвиг — они стали философами для философов, чтобы приобрести философов. Иначе они не сделали бы христианство актуальным для образованных жителей Римской империи. Ведь исцеление от незнания, от зла — это лейтмотив античной философии. «Сотер» — это и Спаситель и Целитель, в этом слове сопряжены оба смысла.
Да, тот же Асклепий — эллинское, языческое божество, но в нем есть предчувствие того благого Спасителя, который склоняется на страждущим, для которого все — близки. Асклепия почитали по всей ойкумене, от Малой Азии до Египта, от Греции до Британии. Никто насильно его культ не навязывал, люди сами к нему тянулись. Вернее, не к нему, Асклепия же никогда не существовало! Тянулись к образу благого бога. Вернее, Благого Бога, который вскоре и пришел на землю.
Не случайно в Евангелии от Луки, по мнению исследователей, врач и евангелист подчеркивает те черты образа Иисуса, которые будут понятны его эллинским читателям, не знающим Ветхий Завет, но живущим надеждой на “человеколюбивейшего бога” (так тоже называли Асклепия — в отличие от жестоких олимпийцев). Христос не только в Евангелии от Луки изображен как Асклепий-целитель, но часто и на древних иконах.
Язычество простонародное, пережитки которого можно встретить и сегодня в приходских легендах и апокрифах, в культе разнообразных «святынек»…
Для Византии христианство стало куполом, увенчанным крестом, которым завершилось строительство здания великой, многовековой античной культуры, а при просвещении других народов ситуация была несколько иной.
Как сказал как-то о. Александр Шмеман, на Руси этот прекрасный купол просто поставили на землю, не было античного фундамента культуры. Отсюда и сложности. Но они, с другой стороны, и в Византии были! Не только высоколобые философы жили в античности, но и простые поселяне, которые при сборе пели песни Дионису и на сельскохозяйственные праздники ходили в святилища местных богов. В четвертом-пятом веке одним из путей преодоления этого была замена в таких традициях языческой темы на христианскую, а праздник оставался.
Собственно, примерно так и у нас на Руси случилось. Правда, во многих странах Европы к тому доброму, что было в язычестве, отнеслись куда более милосердно, чем относится иной современный русский батюшка, накладывающий прещения на ребенка за то, что тот посмотрел мультик про Кузю-домовенка. Ведь и кельтский, и античный фольклор остался невредимым ! Почему феи и гномы — это мило, волшебника Мерлина в средневековых церковных рукописях не клеймят как исчадие ада, а наш Морозко, в народной сказке “поскакивающий по елке” — это прямо-таки недопустимое язычество?..
Что же касается неоязыческих ролевых игр, которые вы упоминаете, то они производят удручающее впечатление смесью невежества и инфантильности, когда человек попросту заигрался и не хочет серьезно изучать религиоведение, историю, не хочет вообще работать и взрослеть и не хочет понимать, что он, наследник многих и многих поколений христиан, живших до него на Руси, родом все-таки именно из христианской средиземноморской цивилизации, а не из выдуманной «родноверческой».
Мальчик не повзрослел, остался ребенком-индиго… У одной из моих коллег сын стал родновером. Он городской мальчик, но купил коня и стал жить на даче, с конем, на котором ни ездить не умеет, ни правильно ухаживать за животным. А коню непонятны идеи родноверия, ему нужен обычный лошадиный уход и обычная лошадиная жизнь. В этой ситуации мне жаль больше всего маму, на плечи которой этот конь лег, и самого коня…
Критики Церкви, как та свекровь
— Критики Церкви часто именуют «язычеством» всё, что несет на себе отпечаток материального в Церкви: обряд, иконы, мощи святых, материальную сторону Таинств… Насколько телесное в Церкви помогает духовному? Или критики правы?
— Я помню, что, так называемые “критики Церкви” совсем недавно критиковали ее не за «телесность», а , напротив, за идеализм и за то, что она отвлекает от повседневной реальности, в том числе, от строительства социализма. Так что эти критики мне напоминают свекровь из анекдота, которой отчаявшаяся от придирок невестка говорит : “Так как же правильно, мама?”. А свекровь отвечает: “Не знаю! Но НЕ ТАК!”
Тогда надо начинать критиковать, так сказать, Рыбу с Головы: как так это Бог — и воплотился? Собственно, Боговоплощение было камнем преткновения и для дохристианского язычества, и для многих наших современников, живущих в мире, если можно так сказать, постхристианском…
— Вот это приходское язычество, околоцерковные суеверия, культ «предания бабушек» на приходах и в монастырях — насколько это опасно для христианина? С чем сталкиваетесь вы сами в своей церковной жизни?
— На мой взгляд, для христианина опасно, прежде всего, не увлечение «преданием бабушек», ведь если человек стремится именно ко Христу, то это увлечение со временем пройдет. По-настоящему опасно отсутствие любви.
Когда христианин теряет любовь, то, как говорил Честертон, “вино Каны становится уксусом Голгофы”… Это очень страшно.
Я у себя в Петербурге хожу в наш Феодоровский собор, храм Феодоровской иконы Божией Матери, воздвигнутый в память 300-летия дома Романовых, мой муж предпочитает ходить туда, так как он может там исповедоваться на родном, английском языке (Роберт – бывший англиканский священник, перешедший в Православие, но решивший остаться мирянином), а также по причине бытовой: этот храм в пяти минутах от моей работы, и я могу посещать богослужения и по будням. Еще нередко бываю в храме свв. Страстотерпцев Царя Николая и Царицы Александры при Педиатрическом университете, где я преподаю, и есть два храма недалеко от моего дома — церковь Петра и Павла в Шуваловском парке и церковь свт. Луки Крымского, рядом с Второй Городской больницей, и вижу там множество людей, совершенно непохожих друг на друга, объединенных только тем, что все они тянутся под омофор Церкви.
Но именно вот это объединение перед Христом, Божией Матерью и святыми значит в тысячи раз больше, чем любые наши непохожести и разъединенности…
Когда у меня было большое горе, большая беда, я ходила усиленно молиться к питерским святыням, в том числе, к блаженной Ксении, к ее часовне. Вот там наблюдала много народных обычаев, некоторые из них красивые и трогательные, некоторые, может быть, нелепые, я называю их “юродские”, ведь юродивой была и сама святая. Уверяю вас, что тогда, когда ситуация была буквально на волоске, мне было глубоко безразлично, насколько суеверны люди вокруг и как они себя ведут. Я молилась, чтобы блаженная Ксения помогла каждому, кто ее сейчас просит о помощи, каков бы он ни был суевер-обрядовер-маловер, неважно, и мне тоже.
Конечно, потом, когда жизнь становится полегче, ты выдыхаешь, расправляешь плечи, уже смотришь не только в себя, но и вокруг, и начинаешь замечать, кто и как в храме не то делает, ведь бревно в собственном глазу не дает спокойно взирать на занозы в глазах ближних…
Ольга Шульчева-Джарман
Однако мне помогает не срываться в грех осуждения наша церковная обстановка, питерские священники и прихожане. Например, в Феодоровском соборе висит прекрасное объявление-памятка, не помню дословно, но, кажется, так:
“Если в поведении окружающих вас что-то смущает или кажется соблазнительным — обратитесь к своему духовнику за советом”.
Если недостатки других людей поглощают большую часть моего внимания, если я трачу свою (в принципе, недолгую, по большому счету) жизнь на раздражение и злобу в адрес разных несимпатичных мне людей, то я как бы живу мимо цели, которую исполнить мне дал Христос.
— Вам как врачу , может быть, более, чем кому-то иному, ясно: пока человек жив – в нашем падшем мире он подвержен болезням, болезнь, можно сказать, есть один из признаков того, что человек вообще жив. Церковь Христова вообще и православная Церковь в России в частности – тоже живой организм, во все века она точно так же подвержена тем или иным недугам. Какие ее недуги вы видите – сегодня ? И как и чем их лечить?
— Но что такое Церковь, как не мы сами ? Болезни Церкви – это не карикатурные недостатки какой-то неведомой «организации», это наши собственные болячки. Святитель Григорий Богослов, человек болезненно и тонко чувствующий грех и немощь человеческую, писал еще в IV веке: «А Церкви почти в таком же положении, как и мое тело: не видно никакой доброй надежды, дела непрестанно клонятся к худшему».
Это не должно, конечно, радовать нас и склонять к самооправданию — вот, дескать, в Церкви-то всегда все плохо было, и мы можем махнуть рукой и не напрягаться. Думаю, надо начать с себя, чтобы в нашем поведении появилась для других добрая надежда. Была такая античная поговорка, она дожила и до наших дней, не утратив актуальности : «Командовать другими легче, чем работать». Работать над собой. Заручившись помощью и святых, и «христиан до Христа», о которых мы говорили, становиться “христианином после Христа”. Если все члены тела Церкви станут здоровее духовно, то и она сама будет меньше болеть.
