В 2010 г. культурный центр "Поморское возрождение" на иноземные деньги Норвежского Баренцева секретариата издал в Архангельске для местных детей книжку под названием "Поморьски скаски".
В предисловии этой книги мы прочитали буквально следующее:
"Вы держите в руках книгу удивительных поморских сказок. Их бесхитростные сюжеты были созданы коренными жителями Баренцева региона — северонорвежскими и беломорскими рыбаками, зверобоями, арктическими мореходами. Сказки норвежских и российских поморов впервые печатаются в одном общем издании, что подчеркивает очевидное сходство культур, традиционных промыслов, быта и образа мышления народов Беломорья и Северной Норвегии.
"Первым окном России в Европу" называют россияне столицу Поморья — первый российский портовый город Архангельск. Но для самих архангельских поморов настоящим "окном в Европу" была соседняя северная Норвегия. Жители городов Вардё, Вадсё, Тромсё, Хаммерфеста были ближайшими европейцами, с которыми поморы издревле имели прочные культурные и торговые связи.
"Самый лучший народ норвежцы, слышал я от поморов сотни раз",
- записал в 1907 году в своих путевых заметках русский писатель Михаил Пришвин.
"Норвежцы — самые первые наши благодетели, они нас часто и на воде спасают, и в команде нет лучше норвежца"
Книга "Поморские сказки" служит напоминанием о древней культурной общности народов Баренцева региона". Означенный текст вышел из-под пера Руне Рафаэльсена, Тура Робертсена и Ивана Мосеева.
Как историк и специалист по исторической географии, как патриот родного края, я хотел бы прокомментировать настоящий текст.
"Норвежские поморы". Под ними, как следует понимать из текста, подразумеваются некие "северонорвежцы", которые при этом объявлены еще и "коренными жителями" некоего "Баренцева региона". Но позвольте: ведь хорошо известно, что коренными жителями Северной Норвегии являются лапландцы и квены, а норвежцы являются колонистами в этой части страны, историческое название которой Лапландия. При этом норвежская колонизация означенного региона прошла в недалеком прошлом и хорошо прослеживается по письменным историческим источникам. Очевидно, что "норвежские поморы" — это "новодел" для того, чтобы к ним пристегнуть "российских поморов". Обратите при этом внимание на красноречивое определение "российских", а не "русских", как следовало бы на самом деле. Этим навязывается придуманная иноэтничность русских поморам.
"Российские поморы" тоже объявлены издателями сказок коренными жителями "Баренцева региона", а конкретней Беломорья. Между тем как поморы на Поморском береге Белого моря впервые упоминаются только с XVI века. Коренными жителями конкретно здешних мест были опять же лапландцы, которых русские называли лопью или лопарями. Понятие Беломорье не историческое. Если западная часть Беломорья относилась к исторической Лапландии, то восточная его часть была землями Заволочья — волости Новгородской земли. С ХIV века Заволочье все чаще именуется Двинской землей. С конца XV в. Двинская земля становится Двинским уездом Московского государства.
Коренными жителями Двинской земли была чудь, возможно емь, на востоке — самоеды, а никакие не поморы. И русские, и карелы колонизовали означенные земли и, следовательно, обозначать какие-то группы этих народов "коренными" жителями неправомерно. Поморы — это опять же "новодел", в каком бы варианте мы их не рассматривали современном, ХVI или XIX века.
Баренцев регион понятие опять же не историческое. Это опять же "новодел". Оно существует с 1990-х гг., создано норвежцами под их конкретный политический проект. Понятие "Баренцев регион" продвинуто в Россию при помощи бывшего ректора Архангельского пединститута Владимира Булатова. В Баренцеве регионе искусственно соединены земли исторической Лапландии (фюльке Финнмарк Норвегии и Мурманской области РФ) с исторической Двинской землей (современная Архангельская область). На искусственность понятия Баренцева региона указывает сам факт климата. Море, как известно, у берегов русской и норвежской Лапландии из-за влияния Гольфстрима не замерзает. И, наоборот, фактор континентальности сказывается на Белом море и Северной Двине. Белое море зимой замерзает. Более того, как известно, его особенностью являются минусовые температуры морской воды зимой. В Белом море живет даже особенная рыба, которая в процессе эволюции приспособилась к зимним отрицательным температурам воды, выработав в своей крови специальный фермент. Рыба из Баренцева моря не может выжить зимой в воде Белого.
Сходство культур, быта и образа мышления. О каком сходстве культур и менталитета может идти речь, если настоящие русские поморы были православными (очень часто даже старого дониконианского толка), а норвежцы — протестантами со всеми вытекающими из этого последствиями. Очень характерный факт. Да, поморы торговали с норвежцами в XVIII-XIX вв., но духовно общаться с ними не желали. Для меновой торговли между поморами и норвежцами был выработан специальный примитивный язык в пару сотен слов из русских и норвежских лексем без падежей и склонений. Ну, а о разнице быта и говорить не надо. Достаточно сравнить любую деревеньку на Белом море и в Норвегии. Поэтому о культурной общности народов "Баренцева региона" уместно говорить разве что только в сказках, да и то — в плохих.
Норвежцы — ближайшие европейцы для поморов. Это, конечно, факт, но при том условии, что Норвегия — это все-таки дальняя периферия Европы. Дремучий провинциализм норвежцев — известное в Европе всем явление. В этом отношении норвежцам фору дают разве что фризы. Провинциализм норвежцев, в частности, отметили в том же Архангельске искусствоведы местного музея изобразительных искусств после того как норвежцы осмелились привезти к нам выставку своих поделок. Но если норвежцы, по мысли авторов предисловия "Сказок", европейцы, то кем тогда по отношению к ним выступают поморы — азиатами, арктическими папуасами? — хотелось бы нам узнать.
Норвежцы — самые первые наши благодетели. Ну, как-то уж совсем неприлично авторам предисловия — норвежцам Руне и Туру самим себя хвалить, даже устами Михаила Пришвина.
Тут на ум сразу же приходит крылатое высказывание ныне покойного директора института этнографии и антропологии в Ленинграде, а попросту говоря Кунсткамеры, профессора Рудольфа Фердинандовича Итса:
"Тур, ты не прав!"
Ведь целые фонды XIX в. того же Архангелогородского архива наполнены жалобами и стенаниями настоящих, а не нынешних бутафорских, поморов на различные утеснения, которые им чинили тогда норвежцы на промыслах. А о том, что "в команде нет лучше норвежца", следует спросить наших архангелогородских моряков, которые в "лихие 90-е" между поляками и филиппинцами работали в норвежских судоходных компаниях, увеличивая прибыли их владельцев. Да, у них был в команде норвежец, но один — капитан (с социальным пакетом), остальные русские (т. е., поморы — по терминологии Ивана Мосеева) — без него. А поскольку норвежец был один и с пакетом, то поэтому он и был лучше! Но с чьей точки зрения? Вероятно, опять Тура.
Общий вывод. Итак, судя по рассмотренному предисловию, предложенные норвежцами нам посредством местных ренегатов сказки — никакие и не сказки, а обычная русофобская идеологическая поделка. Она была бы не страшна, и можно было бы только посмеяться над потугами авторов, если бы "Поморьски скаски" не распространяли в Архангельске бесплатно среди детей младшего школьного возраста. Налицо этническая диверсия — попытка воздействия на сознание нашего подрастающего поколения. Об искусственно созданной Иваном Мосеевым "мове" этих сказок мы обязательно напишем в следующий раз.
