Отвержичи

И в тишине возникли звери -
из чистых и распутанных лесов, из гнезд и лежбищ.
И так случилось, что не из коварства
и не из страха они притихли, но потому что обратились в слух.
Мычание, рев и рыканье
зажались в их сердцах...

Райнер Мария Рильке «Сонеты к Орфею»

1

Мы зашли на хутор глухой ночи. Нас оставалось одиннадцать. Двое суток скрывались на острове, в болоте, возле бобровой заводи. Старшина был тяжело ранен, эти двое суток он не приходил в сознание. Его лихорадило. Лихорадило всех нас. У одного бойца, моего собрата, несколько часов носом шла кровь и никто не мог этого прекратить. Земли здесь гиблые, так нам показалось сначала. Так нам показалось, поскольку иначе и не могло бы казаться. Несколько дней мы все ничего не ели, кроме лесных ягод и насекомых. И пили гнилую болотную воду.

В тот вечер, когда мы приняли решение выходить к хутору, мне показалось, что лица у всех стали какими-то сине-зелеными. Я не скажу, что это испугало меня, за время войны я видел много страховинь... это сильно поразило меня... в свете луны я увидел товарищей... и не узнавал их – синие набухшие влагой лицо. Тогда мне показалось, что они все уже умершие, что я вижу перед собой болотных трупов. Я был такой же. Мы почти не говорили, общались с помощью жестов. Я показал рукой в лес, в сторону хутора. Чекисты устроили там засаду, это понятно... Но я сказал – идем на хутор. Там нас убьют, но это лучше, чем в этом гиблом болоте.

Я не говорил ничего, я просто показал рукой на хутор. Все согласились. Двое бойцов взвалили на плечи бесчувственного старшину, один тащил на себе товарища с покалеченной ногой.

Я шел впереди, сжимая рукоятку маузера. В эти минуты он казался мне очень тяжелым, руку клонило вниз – голод, холодные бессонные ночи... Тогда мне даже пришла нелепая мысль, что маузер так потяжелела, потому что сталь набралась едкой болотной сырости. Рядом тяжело дыша раскрытым ртом шел собрат, левой рукой он зажимал кровотечения в ноздрях. В правой держал револьвер.

Мы зашли на хутор глухой ночи. По черным силуэтам громоздких сооружений, что выделялись на фоне темного леса – мы увидели его. Мы с собратом немного оторвались от товарищей. Остановились. Почему не горит свет в окнах? Не слышно собак... Однозначно, на хуторе чекисты. Засада. У нас все ранены, мы ранены то же. Но мы вдвоем – единственные, кто может вступить в бой. Мы понимали это. Мы переглянулись. Мой собрат кивнул мне и кровь, что стекала от ноздрей, сорвалась крупными каплями с подбородка куда-то вниз.

Я настроил обрез охотничьего двуствольного ружья. Если бы гранату, но гранат не было, мы имели только несколько десятков патронов. Мы старались как можно тише добраться до первой хаты. Крадучись, я слышал хруст и шорох каждой веточки, что попадалась мне под ногой... Останавливался, подавляя в себе приступы тошноты, страха и желания остаться живым. Мы пытались быть незаметными... Из темных окон у нас уже целться, я был в этом убежден. Уже взяли на прицел. С каждым шагом мне становилось все нестерпимее ждать выстрел. Я уже даже определил, из какого именно окна по мне будут стрелять... Но – полная тишина.

Почему не стреляют?.. Неужели на хуторе никого нет?.. — промелькнула мысль. Эта мысль, спасительная мысль, и так хотелось в нее верить... на самом Деле они, должно быть, просто лучше выцеливают каждого из нас...

До близкого дома нам оставалось шагов тридцать – побратим что-то хрипло прошептал... У меня сорвались нервы. Я выстрелил из обоих стволов обреза – в то окно, откуда ожидал первого выстрела... еще, кажется, я закричал... в несколько прыжков оказался возле дома. Я стрелял на ходу из маузера – пули глухо врезались в деревянные стены, с визом пробивали крышу навылет. Маузер сверкал выстрелами, я клал пули не видя, куда. Расстрелял всю обойму и бросился в черную дыру окна, закрывая голову руками. Перекатился по полу, на что-то наткнулся – ударил со всей силы ногой, но это было что-то неживое, кажется стол. Я вскочил и наотмашь ударил рукояткой маузера куда-то в пустоту. Но никуда не попал, только едва не упал от своего же пустого удара. Ударил еще – на этот раз рука с пистолетом лупонула в что-то твердое... но, нет не комиссар – это был угол двери.

Я остановился. Затих. Присел. Снаружи раздалось несколько выстрелов. Стихли... будто растворились в темноте... Тьма и тишина. Больше никто не стрелял. Я поднялся и осторожно подошел к окну. Весь хутор выглядел спокойно. Только где-то неподалеку кричала сова.

Я окликнул собрата. Сначала тихо, потом громче. Он отозвался. Тебя не ранено?.. Что там у тебя?.. Нет он не ранен. Все в порядке. И вообще здесь никого нет!.. Эти выстрелы, которые я слышал – это он стрелял, мой собрат, вслепую, по зданиям, так же, как и я.

Хутор оказался полностью безлюдным. Из леса подошли наши, мы положили в одну из крайних хат старшину, все еще без сознания, и еще трех больных тяжелораненых бойцов. С оружием, заряженным последними патронами, мы заходили в хаты, клуни, залезали на чердаки, в подполья. Все оказалось безлюдным. Мы не встретили ни души. Не было здесь и животных, только кричали под крышами испуганные совы.

Тогда мы собрались в крайней хате, в которой перед тем оставили раненых. Хутор пуст. Вряд ли чекисты сделали засаду где-то в лесу. Если бы это и случилось, что почти невероятно, то уже имели бы напасть на нас. Врагов рядом нет. Почему? Они куда-то исчезли... Это начинало беспокоить больше, чем если бы мы знали, что враг где-то рядом готовится к атаке. Где мы оказались?.. Что здесь, вообще, происходит?.. Кто-то из бойцов нашел на столе загашений ночник. Я зажег его.

Дом сразу наполнил мерцающий пятнистый свет. Я увидел лица своих товарищей – уставшие, давно небритые. Теперь бойцы сидели на полу под стеной. Раненые лежали рядом на соломе. То же истощены, даже не стонут. Всех сморил сон. Кое-кто уже и прилег на соломе, возле раненых, а некоторые – просто, под стеной. В собрата наконец прекратилась кровотечение из ноздрей, и он, вымотанный длительной усталостью и нервным напряжением, почти сразу уснул.

Мне то же очень хотелось спать. Но нельзя было ложиться, пока было непонятно, почему хутор оказался не ловушкой, а безлюдной трясиной. Я взял ночник и вышел в сени, стараясь как можно внимательнее осмотреть все. От доски на дверном косяке был отколотый кусок, вдоль волокон шла трещина. Это я ударил рукояткой маузера... Дальше начинались сени. Вот под ногами валяется аллюминиевая кружка. Я поднял ее, осмотрел – кажется, военная. Потом я увидел кожаную сумку, что лежала на стуле. И чуть дальше – я так и замер. На полу низом кверху лежала кожаная фуражка. Я подхватил ее. Поднес ближе к лампе – так, красная пятиконечная звезда. Спиной пробежал озноб. Комиссары. Они где-то рядом... Фуражка, кожаная сумка – так, будто чекист только что вышел и вот-вот должен вернуться. Душой промелькнула тревога. Несколько волн я прислушивался к боли, даже не дышал. Это было бессмысленно, ведь еще час назад мы со стрельбой заламувались в пустые дома, а потом обошли все вокруг. Чушь, здесь не было никого.

Я бросил чекисткую фуражку на пол, где она валялась раньше. Пошел дальше, и почти у дверей увидел тетрадь. Он лежал в сене, возле металлического ведра. Я присел, оперся спиной на стену, поставил плошку на пол, так чтобы было лучше видно, и поравнял первые страницы. Не очень разборчивый почерк, написанный химическим карандашом, прыгал по горизонтальным линиям. Сразу стало понятно, что это дневник чекистского начальника.

Двигаемся медленно. Сильно отстали обозы. Бандиты скрываются в окрестных лесах. Разведчики донесли, что прячутся на островах среди болот.

День провели в селе Хлебное. Население настроено враждебно. Приняли меры. Задержали местного жителя Баргова, он – связан с бандитами. Кулак, разделял взгляды буржуазных националистов. Особисты допрашивали его пять часов, он ни в чем не сознался. Тогда Баргов был расстрелян, вместе с ним расстреляли его жену, мать и двоюродного брата. Дочери и соседу, подельнику Барглова, удалось скрыться. Усадьбу сожгли...

Двигаемся лесом. Здесь остановились на ночлег. Выставили усиленный пост. Ооо. Шнильберман сложно переносит местный климат, он совсем плох. Испытывает частые головокружения.

Утром забрали четырех бандитов. Произошла перестрелка. У бандитов почти не было патронов, мы их захватили. Среди пленных – один из главарей местных банд, атаман Куличок. Мы их пытали, Куличку проткнули живот шомполами. Бандиты не выдали, где скрываются другие банды, их подельники. Пополудни расстреляли всех четверых.

Преследуем банду. Испытываем нехватку продовольствия. Впереди должна быть небольшая деревня, согласно карте. На лесной дорогое задержали мужика и мальчика на подводе. Мужик клялся и крестился перед нами, что он местный житель. Без сомнений, он пособник бандитов, возил им еду. Обоих расстреляли. Подводу можно будет использовать как средство для транспортировки раненых.

До обеда сошли в хутор. Это небольшая деревня, кругом лес. Бандиты скрываются где-то в окрестных болотах. Хутор называется Отвержичи...

2

Время Дракона. Дикие, отрывочные скалы. Серый блеск стальной кольчуги. Серебряный кубок, чаша мудрости. Последний передал свои знания... Дракон научил нас ярости. Научил нас ясности. Дракон дал благородство. Научил войне, оскаленим кликам, огня и мужества. Мы плыли под его знаменами через лед, белую тьму, через вечный мороз. Мы горели в огне сожженного будущего. Нам везло, мы не всегда оставались живы. Но – всегда побеждали.

Волчень, время Волка, первый зимний месяц... Вьюга, метель, облачное небо. Темный лес, серый мех. Полный лик белого месяца – долгий, протяжный пение. И воет, подвивает метель. Хищная улыбка... стая, резня, волчье жизнь. Дракон научил их быть хищными. Дракон научил нас быть мудрыми.

Вечнозеленый сосновый бор. Ты стоишь босиком у старого сруба. Бурый медведь стоит на задних лапах, а передние поднимает вверх. Он приглашает тебя следовать за ним. И ты делаешь первый шаг не испытывая ни сомнений, ни страха. Идешь босиком по теплому колючей настила из хвои... чувствуешь у лица сосновые ветки... Видишь впереди бурую спину Барга, он идет на задних лапах не вращаясь, его косматые бурый мех цепляется за сосновые колючки... Тогда мы вышли на берег. Над рекой поднимается туман. На воде застыл почерневший дубовый челн. Медведь повернулся ко мне. Поднимает лапу в сторону лодки – он приглашает, пропуская меня впереди. Я ступаю в лодку, которая чуть покачивается на воде от моих движений. Сажусь лицом к берегу. Барг садится напротив. Он смотрит на меня, потом берет в лапы весло... Тихо плеснула вода в вечном озере, лодка оторвалась от берега. Я смотрю на сосновый бор, который постоянно удаляется, с каждым движением весла в лапах медведя... Все окутывает непроглядный сизый туман. Медведь понемногу работает веслом. Берег исчез в тумане. Теперь ничего не видно и я только чувствую, что мы плывем куда-то, видимо, на другой берег. Надо беречь себя, но никакого страха не чувствуется. Медленно мы плывем все дальше... Здесь медведь меняется. Он держит свое весло в лапах... потом вдруг – бросает его в воду!.. лишь сплеснуло глухо в тумане. Мы где-то посередине, но течения вроде нет... мы стоим на месте. Вдруг медведь поднимает передние лапы – загорается яркий багровый огонь. Он разрывает тихую белье речного тумана, гудит, горит, раздувается все сильней и сильней... Горят сосновые ветки – целые кучи, с треском сыпятся вверх тысячи искр. Влажный туман рассаживается, огонь становится все больше. Барг показывает мне глазами – дальше должен идти я сам. Я киваю головой. Поднимаюсь в полный рост. Оглядываюсь – медведь стоит рядом, он то же, как и я, стал на задние лапы. Костер полыхает еще с большей силой. Я делаю шаг в огонь...

3

Мы проснулись все как-то одновременно. Я проснулся от чувства непонятной тревоги. Открыл глаза – темнота... какой-то момент я вообще не понимал, где нахожусь. Потянул по полу рукой, нащупал ночник... тогда все вспомнил.

Ночник уже погас. У меня возле ног лежал раскрытый тетрадь – дневник чекистского урода. Как незаметно и неожиданно заснул, удивился я помнил, что вот, читал эти ужасные истории о смерти наших братьев... а потом – ничего не помнил... Из комнаты стали слышны робкие голоса бойцов.

Мы все проснулись как-то одновременно, словно по команде. Я заново зажег ночник. Потом рассказал о своих находках. Враг где-то рядом, нет сомнений... Вот только где? Почему здесь валяются разбросанные комиссарские вещи? Всех нас сильно удивило, как неожиданно все уснули, даже не выставили часового. Пожалуй, это несколько бессонных ночей дали о себе знать... Еще более странным было то, что вокруг было темно. Неужели мы все проспали ночь и целый день? А теперь – снова ночь?.. Часов ни у кого давно уже не было. Во времени мы совсем не ориентировались. Никто не мог сказать, так ли это, или нет. Мы здесь спали непонятно сколько, а где-то рядом мог находиться вражеский отряд.

Я поставил одного бойца на углу хутора за часового. Еще два парня отправились разыскать хотя бы какие-то продукты и питьевую воду.

Я вышел на улицу. Все было как и прошлой ночью... а может и позапрошлой, я не мог сказать точно, сколько времени мы спали в этой заколдованій доме... все было так же, только дул сильный порывистый ветер. Он подвывал в крышах, по выбитых стеклах. На него время от времени отзывались совы. Было холодно, раньше вроде было теплее. Или, может, это мне так показалось после ночи, проведенной в уютном доме, а не в лесном болоте...

Из окна хаты послышалась разговор бойцов, как будто немного громче, чем была раньше... Я зашел внутрь дома. Сразу в сенях я едва не столкнулся с собратом. Он присел на скамье под стеной. Что-то держа в руках. Это был тетрадь чекиста. Собрат поднял на меня глаза...

Этот взгляд... даже в темноте его взгляд показался мне сумасшедшим...

Что случилось? – спросил я у него. Вот это... вот это... — он протягивал мне развернутый тетрадь. Из его ноздрей снова потекла кровь. Я взял тетрадь. Поднес поближе к лицу, пытаясь разобрать смысл того отрывка текста, который побратим тыкал окровавленным пальцем.

До обеда сошли в хутор. Это небольшая деревня, кругом лес. Бандиты скрываются где-то в окрестных болотах. Хутор называется Отвержичи. Хутор – безлюдный. Оказалось, местные жители покинули его. Мы расположились на ночлег.

Этой ночью нас атаковали бандиты. Где-то по полуночи часовые услышали крики и иные звуки, доносившиеся со стороны леса. Мы заняли круговую оборону. Сохраняли тишину. Судя по громким звукам, доносящимся с разных сторон по отношению к хутору, нас пытались окружить. Бандиты, почему-то, не предприняли попытку подкрасться незамеченимы, а громко кричали, слышны также были другие звуки, похожие на скрежет метала или рычание. Ждали атаки в течение часа. Затем открыли огонь по противнику, ориентируясь на звуки. Через пятнадцать минут все стихло, бандиты отошли. С нашей стороны потерь нет.

Почему-то не наступает светлое время суток. На часах уже скоро двенадцать дня. Вокруг темно. Какой то странный туман.

Темно, не светлеет. Мы не можем покинут хутор, потому что кругом темень. Не понятно, куда идти. Тем более, по причине этой природной аномалии (темноты), не можем преследовать бандитов. Ооо. Шнильберман совсем плох. Его лихорадит. Он ничего не может произнести, кажется, потерял дар речи.

Нас атаковали медведи. Много, целая стая. Загрызли нескольких. Некоторые бойцы разбежались куда то в лес. Из леса доносится какой-то непонятный рев.

Два часа со стороны болот были слышны истерические крики, как будто кого-то режут на части. Некоторые узнали голос – это полковой повар Атрышкин, накануне дезертировавший из расположения нашей части.

Нас атаковал медведь в кольчуге. Думали – бандит, ан не – медведь, по нему стреляли, но пули отскакивают. Медведь оторвал голову  Когану, нач особого отдела и затем унёс ее (голову) в лес.

Здесь кошмар какой то. Кругом темень. Уже почти все разбежались и там их поубивали. Я не имею возможности отступить, нас здесь осталось мало, совсем ничего. Тут какое-то мракобесие, я уже два раза пытался застрелится, но не могу, страшно.

На нас напал местный житель Баргов, ранее растреляный нами. Он напал с топором, порубал на части Шнильбермана, убил еще нескольких. Я скрывался под столом. Он заглянул под стол. Я уж думал, все. Но он исчез. Шнильберман убит, все убиты. Я здесь один, закрыл дверь на засов. Но оно вряд-ли. Это не, не поможет. Не знаю, сколько мне осталось. Зачем меня оставил живым? Хочу, что бы скорей уже все кончилось...

4

Сквозь огонь я попал в просторную пещеру. Это целый лабиринт с причудливыми каменными склонами... Я прохожу под прозрачным подземным водопадом... Вот они – рыцари круглого стола. Серые плащаницы, длинные накидки, стальные рукавицы. Серый свет металла, совиные клюви, острые волчьи уши. Все – смотрят на меня. Я стою перед ними в полный рост... мне нечего скрывать... я прикладываю правую руку к левому плечу – к сердцу – а затем выпрямляю ее открытой ладонью вперед. Старший из них – кивает мне головой. Я подхожу к высоких тяжелых дверей, вырезанных из серого камня. Через тоненький зазор в подземную полумрак льется луч яркого света...

За этими дверями я получу ответы. За этими дверями – Дракон. Это понятно по барельефам, вырезанным по камню дверей. Вот на барельефе видно фигура Дракона. Он сидит на высоком кресле, похожем на трон. У дракона – пес, а может верен ему волк. Далее вдоль стены видны фигуры нескольких воинов и медведя. Кажется, это Барг, который проводил меня на этот берег через вечное озеро... Дальше видно стену, увешанную драгоценными тканями и оружием: мечи, топоры, молоты, боевые келепи... Вдоль стены протянулась длинная скамья, украшенная резьбой. У скамейки стою я.

Дракон далеко, в другой части зала, сидит на своем троне... смотрит на меня так, будто сквозь меня... Я помню, что хотел задать ему какие-то вопросы. Но пока что он молчит, я то же не могу нарушить тишину... я у него гость... да и те вопрос... теперь они уже потеряли то значение... которое имели раньше. Я уже получил на них ответ... все ответы пришли ко мне сами по себе, еще в пути сюда.

Последний Дракон берет лапой золотой бокал, пьет из него. Я прохожу в зал. Останавливаюсь возле накрытого стола. Мне то же подают кубок, кажется, такой же, только немного меньше. Я пригублюю его, в бокале – напиток багрового цвета. Душистый необычный аромат, ни с чем не сравнены пряные благовония... Делаю несколько больших глотков...

5

Я оторвал глаза от потрепанного бумаги. Нет, я его уже не читал. Кажется, я снова задремал... Собрат спал, прилегши на скамейку возле стены. Блеснуло. Прогремело небо. Будет ливень.

Ночник мерцал тусклым светом. Из комнаты был слышен негромкий разговор, но, казалось, большинство ребят вновь уснули. Я посмотрел на тетрадь. Он был открыт на той странице, на которой я и остановился. Вспомнил прочитанное и сразу же перечитал последнюю страницу заново.

Этой ночью ко мне пришли. Здесь темень страшная, нет ни дня ни ночи, но это ночь была. Ко мне пришли и колотят в двери. Я на пол лег, не дышу, а все равно колотят, так стукают – весь дом дрожит, потому что знали, что я здесь прячусь. Я встал, сам открыл засов. Что-то вроде случилось, я вновь на пол упал. Тут в двери зашел ранее расстрелянный нами покойный Баргов. Их трое зашло: Баргов, медведь и какой то человек с совиным клювом и острыми ушами. Они меня обступили. Стояли надо мной, ничего не говорят, я лежу, ни жив, ни мертв, кошмар какой-то. Уже умоляю их, чтоб они меня убили, а они просто стоят, долго так стояли, я время считать перестал.

Но вот, наконец, они в комнату зашли и сели за стол. Я им прислуживал, наливал вино в чаши. Баргов и медведь пили вино, третий то, что с ними был, ничего не пил, все сидит – молчит. Медведь и покойный Баргов говорили промеж собой. Потом говорит перестали, снова на меня смотрят. Тогда Баргов говорит: где моя дочь? Я весь обмер, говорит не могу. Эллы сказал. Рассказал ему, что его дочь скрылась. Что то я дочери его помог сильно, так как рядовой Атрышкин, полковой повар, еще только как ее увидал, это было еще до ареста Баргова, как только увидал, хотел взять ее силой, но я сказал, чтоб не трогал до выяснения. А потом она скрылась. Тогда Баргов приказал мне взять свой дневник и записать все, как они зашли втроем, как здесь меня допрашивали. Я взял дневник, я уж про него и забыл совсем было, взял дневник и пишу сейчас, все, что видел, как мне и приказали. Вот только что человек с клювом прокричал неожиданно, резко, как сова. Баргов почему то достал топор. Водит по лезвию ладонью и зачем-то глядит на меня...

Дальше текст обрывался, страницы были забрызганы кровью. Кровь запятнала растрепанные страницы в надорваном переплете.

Только дочитав все до конца, я заметил, что последние страницы читал с откровенной злорадною улыбкой. На страницах – кровь чекиста. Стоило туда плюнуть, но плевать в дневник как-то не хотелось. Видимо потому, что там было написано про нашего сообщника, расстрелянного чекистами земледельца Баргова, „буржуазного националиста”.

За окном громыхнуло еще сильнее. Ветер шумел в лесу ветками деревьев. Вот-вот начнется ливень. Я закрыл растрепанный надорванный тетрадь, запятнанный вражеской кровью. Вышел на улицу.

Начиналась гроза. Небо раз за разом молнии, гремело. Рваный ветер шумел, бросал горстями крупных холодных капель. Я шел через темное хутор. Теперь он уже не казался мне неприветливым. Да, это трясина, но... нас эта трясина убережет. Враги здесь нашли гибель... Даже, если нас ожидает то же самое – все равно я был благодарен этом вечно темном лесном углу. Благодарен за гибель чекистской сволочи. Так я дошел противоположного конца хутора. Вот-вот должен был начаться ливень...

Небо треснуло белой молнией, казалось – прямо над головой. В этот миг до меня донеслось какое-то тихое скавучання, будто плакал котенок. Где же оно тут потерялась, разве, на чердаке? Но плач доносился от угла одной из усадеб. Когда я подошел ближе, будто плач прекратился. Я все еще не мог разглядеть, что же там такое и ускорил шаг. Какое же сильное было мое удивление, когда я разглядел возле стены усадьбы... девушку. Она свернулась клубочком под выступающей из стены соломенной крышей и испуганно смотрела на меня большими глазами. Если бы она была не такая замерзшая и втомленна, то непременно бы убежала от меня, так мне показалось тогда. На ней была лише одна ночная рубашка, или что-то такое, промокла от дождя и перепачкана землей.

Я сделал шаг к ней.

Девушка испуганно шарахнулась сторону.

 - Как тебя зовут?

Она молчала, только недоверчиво сверлила меня взглядом. Действительно, словно котенок, готовое убежать при первой попавшейся возможности.

 - Не бойся меня. Я не чекист. Я лесной бандит, повстанец.

 - Я знаю, что вы не чекист, — она заговорила мягким голосом, который немного дрожал, видимо, от холода. – Чекисты не такие...

 - Ты их видела? Они где-то поблизости?

Вновь молчит. Но теперь, как мне показалось, она уже не собиралась убегать.

 - Как тебя зовут?

 - Светлана...

 - Светлана, не бойся меня, — сказал я ей. – Начинается ливень. Давай зайдем, — я показал рукой на темную дыру двери господи. – Там ты согреешься, переждешь грозу, — и протянул к ней ладонь.

Одно мгновение она колебалась. Затем наши пальцы коснулись... Я взял ее ладонь в свою... С неба густо сипонуло крупными каплями вперемешку с градом.

В доме было совсем темно, видно становилось только на волну, когда небо разрывала молния. Мы ощупью нашли скамейку, сели возле стола. Где-то над напротив должны быть Образы. На улице моросил дождь, гудел сильный ветер.

 - Как ты догадалась, что я не чекист?

 - А оно заметно. Чекисты – нелюди. Их издалека чувствуешь, кто оно...

 - А чего же тогда хотела бежать, только как я подошел?

 - Как вы догадались, что я хотела бежать?

 - Я это заметил по твоим глазам.

 - Я думала бежать, потому что чекист не чекист – а все равно какой-то чужой дядя небритый, в лохмотьях, еще и не известно чего ему надо.

Небритый дядька в лохмотьях... это она говорила про меня... В зеркало я не смотрел уже дней десять, с того времени, как мы попали в окружение. Действительно, мы выглядели страшными – месяцами скитались по оврагах, болотах и лесных чащах.

 - Кушать хотите? – она спросила это неожиданно. Есть я очень хотел. Она положила мне в ладони маленький сломанный бублик-сушку. В свете молнии я увидел, что у нее на шее на нитке – еще несколько сушек, целый ворох, словно ожерелье. Вот так, подумал я, в ночной рубашке – и с бубликами на шее.

 - Откуда это у тебя? – я коснулся охапке баранок.

 - Мама дала... Как чекисты начали ломать ворота, мама сказали, чтобы я в лес убегала, а на дорогу, чтобы мне было что есть, дали мне сушки...

 - Где же твоя мама?

Она не отвечала. Я увидел, как из ее больших глаз по щечкам покатились слезы.

 - С ними что-то случилось? – я спросил это, уже догадываясь, какой будет ответ...

Она всхлипнула и закусила губку.

 - Отца и маму... чекисты убили... – она едва смогла выговорить это сквозь слезы.

Тогда мне показалось, что кого-то она будто напоминает. Смутное предположение кольнуло меня.

 - Я знаю... Я знаю, кто ты... Ты – дочь Баргова.

 - А как вы догадались? – она плакала. – Вы знали моего папу?..

 - Нет, не знал, к сожалению... Но знаешь... Твой отец был мужественным человеком... И он отомстил врагам... Отомстил врагам... за свою гибель. Но ты не плачь, не плачь...

Я нежно обнял ее за плечи. И она доверчиво, по-детски ткнулась личиком в мое плечо. И заплакала еще сильнее. Я пытался как-то успокоить ее. У нее на шее я увидел, кроме охапки баранок, крестик и еще какой-то непонятный дукатик-оберег.

 - Что это такое?

 - Это солнышко... чтобы нечисть отпугивать...

 - Ты здесь с детства живешь?

 - Да.

  И родилась здесь?

 - Да.

Она немного успокоилась. Мы сидели, обнявшись.

На дворе шумел дождь, а я все никак не решался поцеловать ее. Сейчас я не имел права на это.

6

Ясное лучистое свет, который бывает только во снах... Багровые одеяла с золотой вышивкой, белоснежные одеяла... Понимаю, что лежу... но не на траве в лесу, не на жесткой скамье... а на мягком широком ложе...

Я открываю глаза. Надо мной склонилась девушка. Это первое, что я увидел. Не могу оторвать от нее взгляда. Ее красота необычна. Она притягивает, она неповторимая, она величественная. Мне кажется, раньше я никогда еще не видел такой красоты. Мне достаточно уже только того, что я ее вижу... Я хотел бы, чтобы это мгновение длилось всегда.

Девушка то же смотрит на меня... Ее волшебный взгляд ласкает мое сердце... Мне перехватывает дыхание...

Она склоняется ко мне еще больше... протягивает мне руку. Наши пальцы коснулись... Я нежно беру ее ладонь в свою. Наши лица очень близко... Она склонилась надо мной, будто хочет что-то прошептать... Она говорит мне слова... наши губы сближаются... касаются... Душистый необычный аромат. Ни с чем несравнимый. Пряные ароматы роз...

Она оказывается рядом со мной. Мои ладони легли на ее шею. Такого поцелуя я еще не знал за всю жизнь... Она нежно улыбается мне. Тогда мои руки плавно движется по ее гладкой спине, белоснежной, как одеяла на ложе... плавно плывут от шеи вниз... Я чувствую неутолимую жажду к ней, такой нежной, ласкової и величественной... Я целую ее вновь и вновь, как будто пью большими глотками ароматное багровое вино...

7

Я проснулся от странной тишины. Меня разбудило утреннее щебетание лесных птиц. Что-то переменилось в нашей жизни, я почувствовал это, только открыв глаза. Прекратился дождь... и наступил рассвет.

Светлана еще спала, рядом со мной, на скамье. В свете утренних лучей я внимательнее рассмотрел ее. Это цветочек, настоящая лесная цветочек, что только лишь недавно расцвела... Она улыбалась сквозь сон. Тогда я про себя обрадовался за нее, что хотя бы во сне она забыла о своем несчастье. Теперь ей придется жить сиротой... Кто ее приютит?.. Пожалуй, стоит забрать ее с собой.

Я вышел на улицу. Из домов поодиночке выходили бойцы, которые то же как только проснулись. В это утро неожиданно пришел в себя старшина. Теперь он, опираясь на плечо товарища, медленно делал осторожные шаги возле забора. Нам всем казалось, что он не выживет, вопрос был только в том, сколько времени он еще протянет. Теперь все радостно обнимали старшину, пожимали его ослабшую руку. Спрашивали, когда он вновь примет командование подразделением. Бойцы воспринимали выздоровления старшины, как настоящее чудо. Наверное, это так повлияло на него это ясное утреннее солнышко...

В это утро мы все были очень рады видеть свет. И, как мне показалось, не только мы, но и вся окружающая природа. Звонко пели птички, шумел лес. На опушке леса, около болот, нам было видно издалека, в солнечных лучах играла медвежья семья. Малые медвежата кувиркалися в траве, а медведица с опаской недоверчиво поглядывала на хутор, в нашу сторону. Кожаную чекистскую фуражку на наших глазах на сотни мелких лоскутков разрывали лесные муравьи...

Бойцы быстро собирались к походу. Я пошел к дому, в которой спал во время ливня. Надо было разбудить Светлану... И сообщить, что мы трогаемся дальше. И что она может пойти вместе с нами. Я решил разбудить ее поцелуем... Перед самой дверью я остановился. Оглянулся на хутор, на ребят, что собирали нужные вещи, приводили в порядок оружие. Тогда в моем сознании промелькнула мысль о спокойной неторопливой жизни в тихом медвежьем углу... Мне не хотелось покидать хутор. Я хотел бы, чтобы эта минута длилась всегда.

Ясным солнечным днем мы покидали хутор Отвержичи.