Бурятский музыкант о своем извилистом пути к народной музыке, традициях и подходах кочевников, разнице между степными и горными песнями и разговорах о том, что этническая музыка вот-вот все взорвет.
Бурятский музыкант Зор (полное имя Зоригто Батоцыренов) на всех инструментах учился играть сам, в том числе и традиционных — в чем есть и плюсы, и минусы. Плюсы более-менее очевидны (сразу понятно, что перед нами человек, по-настоящему горящий своим делом), а вот минусы встречаются и неожиданные — с точки зрения старых мастеров, к примеру, занимающихся сохранением национальных музыкальных традиций, играет Зор совсем неправильно.
При всем уважении к старым мастерам, отметим, что для сохранения в любой традиционной культуре подлинного дыхания жизни нужны не только те, кто будет прилежно слушаться старцев и воспроизводить все так, как они научили, но и те, кто, вдохновляясь этим, будет расширять пространство музыкальной культуры, сочинять и петь свое, но выращенное на той же самой почве.
«Да заберите у него инструменты!»
- Такой детский, наивный вопрос для начала: почему сейчас ты играешь то, что играешь?
- Я для себя придумал, что это Небо. Кровь и Небо. Я же до этнической музыки почти 40 лет играл блюз, и у меня было пять или шесть ключевых встреч с людьми. Все перечислять не буду, но один человек был из Словении — его звали Исток, он такой разбойник, пират настоящий. Взял в Словении свой старый Land Cruiser и поехал в Тибет, остановился у нас. Услышал нашу репетицию, подошел ко мне и говорит: «А зачем ты это играешь?» Я говорю: «Ты что, это же блюз, это великая музыка!» Он говорит: «Ты в зеркало на себя вообще смотрел? С ума не сходи!» (хохочет).
Думаю, ну ладно, хорошо. Потом была еще одна встреча: «Зорик, а почему бы тебе не поиграть национальную музыку?» А потом настал момент, когда я вообще не мог никакую музыку слушать — ни классику рока, ни фанк, ни джаз, гитарную музыку вообще терпеть не мог, любую. Если там гитара, барабаны — все, не могу. И вдруг наткнулся на музыку группы Tinariwen — это туареги из Мали. И, блин, так они же поют песни иркутских бурят! Я сам не иркутский, а восточный, тут есть небольшая разница, но они поют бурятские песни! Вот это была последняя капля. Все! Я убрал гитару, взял нормальные инструменты и стал на них учиться играть.
- Я же правильно понимаю, что ты учился играть сам на всем? И на гитаре, и на всех остальных инструментах?
- Да.
- Есть же ансамбли, которые выступают во дворцах культуры с национальной программой. У тебя с ними бывают какие-то пересечения?
- Нет.
- Нет ощущения, что вы одно дело делаете, просто с разных сторон?
- Там так: часть исполнителей народной музыки, особенно кто постарше, про меня говорит: «Да заберите у него инструменты: он же неправильно играет!» В исполнительском мастерстве есть понятие подачи, звукоизвлечения — все это важно. А меня же никто не учил, поэтому, например, звуки, которые я ужасно люблю, в классической школе — это просто брак. Да такой, что за это надо бить линейками и ставить коленями на горох. Люди старые, с опытом, всего этого не приемлют. А молодые, которые учатся, говорят: «Блин, да это взрыв мозга! Зоригто, ведь вы же делаете то, что никто не делает вообще! Как это здорово!»
- Почему такая разница восприятия?
- Понимаешь, музыка кочевников... Люди-то остались такие же, как были. Были кочевники, а мы просто их потомки. Если бы наши предки услышали, как играет Джимми Хендрикс, они бы сказали: «Воу, вот это вообще... Я тоже буду это использовать». И я просто кочевник, который слышал, как играет Джимми Хендрикс, вот и все. И молодые тоже слышали.
- То есть точно воспроизводить, что и как когда-то игралось, — это в некотором смысле просто реконструкция?
- Да, и пусть это обязательно будет. Что-то вечное должно быть. Слава богу, что есть хранители, носители исконного, и это очень хорошо. Просто я сам немножко по-другому играю, вот и все.
- Получается, ты не просто воспроизводишь бурятскую музыку — ты на своей волне.
- Естественно. Я за жизнь переслушал очень много музыки. Практически всю музыку вообще, всех жанров. А сейчас, как металл, набрал всяких разных примесей, и потом потихоньку что-то выковывается, от этих примесей начинает избавляться. Сейчас со мной происходит такой процесс. Я прихожу потихоньку к каким-то формам.
- Нельзя сказать, что твоя музыка уже сформировалась?
- Нет, конечно. Я бы даже сказал, что еще только учусь играть. Я все еще учусь, но я чувствую, что осталось немножко, и смогу уже ни с кем не здороваться (хохочет). Да, и это не означает, что придут слава или деньги. Нет, это только мое внутреннее ощущение.
«Чего просто так сидим? Давай что-нибудь запишем»
- Еще один глупый вопрос — вот, слушай, тюркский мир, он же огромный, у всех свои особенности. В чем фишка бурятской этнической музыки? В чем ее отличие от другой тюркской этнической музыки?
- Это не то что глупый, это слишком большой вопрос. Ну, в общем, бурятская народная музыка близка к монгольской, но географически и эмоционально они отличаются. Ритмически у всех все строилось, естественно, на лошади. Лошадь — это первый барабан кочевников. Но в степи люди вообще никуда, никуда не торопятся. Там никогда ничего внезапно не случается: дождь неожиданно не придет. Смотришь вдаль — и где-то что-то красивое видишь. Или увидел всадника на коне — и он еще далеко-далеко. И, пока он подъедет, ты все про него узнаешь. Украшения смотришь, наряд, и, если нормально это читаешь, сразу понимаешь, кто перед тобой, женат не женат и так далее. И речь такая тоже неторопливая, спокойная, размеренная.
А у людей из горных районов гора перед глазами стоит. Поэтому у них все рядом, все прямо тут происходит. Действуют они быстро, потому что в горах меняется все очень быстро. Они сами быстрые — песни у них такие же. Монгольские песни — «О-о-о-о» затянул, и все, полетел, как облако. А песни людей из гор быстрые. Все на самом деле очень разные. Вот калмыцкая музыка вообще третья, хотя калмыцкий народ — тоже монголоязычная группа. Но у них ритм всегда — это ритм конной атаки. Это их бытом, их жизнью обусловлено: они всегда воевали и были окружены врагами со всех сторон. Всегда были в действии, в тонусе. Поэтому и музыка у них такая боевая.
- Я слышала, что альбом, за который ты получил последнюю награду — Russian World Music Awards, — ты записывал в домашней студии в гостях у друзей. Правду говорят?
- Да. Легендарный Евгений Ткачев, бывший барабанщик [тувинской группы] Yat-kha, два раза в год выбирается из своей деревни прокатиться. Во время совместной поездки по местам его, скажем так, боевой рок-славы мы с ним поиграли в Новосибирске и поехали в Красноярск тоже концерт давать. Концерт отыграли, сидим дома у друзей-музыкантов. У него до поезда шесть часов, у меня — восемь, мы сидим. Я говорю: «А чего просто так сидим? Давай чего-нибудь запишем?» Взяли и записали. Послушали и сказали, мол, да, вот так оставляем.
- Потом вы его выпустили, и он попал в некий топ?
- Есть площадка Russian World Music Awards. Они объявили конкурс: присылайте треки — международное авторитетное жюри выставит оценки. Им прислали 120 или 130 треков со всей страны, и эти наши записанные дома треки стали шестыми.
- Круто! У тебя часто вообще бывают такие спонтанные истории?
- Случается. Все незапланированное получается каким-то фантастическим образом. Когда улавливаешь что-то такое — движение планет или энергий, не знаю, — все случайно получается, и как-то сразу хорошо. В молодости казалось, что все слишком медленно, потом в средние годы — что как-то все быстро, а сейчас вообще какая-то суматоха, потому что у меня дети и они живут в своем режиме. Школа какая-то не такая стала — почему в школе такая нервотрепка, вечная гонка куда-то? Это очень раздражает. Современное течение времени раздражает.
- Слушай, мне кажется все-таки, чем глубже в Сибирь, тем лучше с этим делом все обстоит.
- Ну, здесь да. Здесь никуда не торопятся, здесь спокойно все. А еще дальше — еще лучше. Мне в этом плане нравится монгольское времяисчисление: «Да куда бежишь? Посиди: чаю попьем; все завтра, завтра; садись: попьем чаю. Куда ты торопишься?» Как у них называется это завтра — «маргаш». Один исследователь монголовед, он же большой монголофил, который много лет прожил в Монголии, Константин Куксин, говорил: «Самое забавное — что это завтра может не наступить и часто не наступает никогда».
- Потому что, как ни хватишься, каждый день — это сегодня.
Да, вот и не суетись. Мне это близко. Все, что и правда нужно, будет сделано; завтра, не завтра — вовремя. Сама жизнь показывает: действительно, что ни случается — к лучшему. Все с тобой будет происходить именно в тот момент, когда и ты готов, и звезды сошлись. Какой смысл пыжиться — когда наступит, тогда и правильный момент. Я раньше переживал: как же так, надо же как можно больше ездить, выступать, концерты давать, прямо загонялся. А сейчас-то понимаю, что просто не был готов. Я и сейчас себя считаю пока не совсем готовым: я еще в стадии обучения.
- У тебя есть что-то в планах, о чем ты можешь рассказать?
- В июне точно есть два фестиваля, на которые я съезжу, — «Славиша» в Новгороде и «Солнцестояние» в Красноярске. Что-то еще возникнет наверняка. А потом на осень уже тоже планы вырисовываются — выступления в Москве, Питере...
- Записывать что-нибудь планируешь?
- Я недавно в Улан-Удэ два трека записал, а еще скоро пластинка выйдет. Есть такая компания «Драгоценность», где ребята печатают виниловые пластинки. Прислали мне такое сообщение: «Здравствуйте, нам ваш последний альбом "Сууха-хур" очень понравился. Вы бы не хотели его издать на виниле?» Я говорю: «Блин, ну это же дорого». Нет, говорят, мы все сделаем. Хорошо, давайте. Отправил им еще и предыдущие два альбома, звонят: «Издатели хотят выпустить все ваши альбомы». Тираж будет небольшой, но и любителей этно на виниле тоже не так много.
- Для тебя самого винил — это значимая история?
- Я помню, что виниловые пластинки — это такое звучание, которое я больше не слышал даже на крутых цифровых колонках. И сейчас винил слушают меломаны. Среди этих меломанов есть люди, которые ведут свои блоги, делают обзоры — и это тоже для меня хорошо. У меня эти пластинки тоже будут, потому что часть тиража издатели дадут мне, часть оставят себе на распространение, чтобы покрыть расходы на производство. Там тоже дело не в зарабатывании: люди делают то, что им нравится. А у меня нет проигрывателя, поэтому для меня это скорее мерч. Буду эти пластинки друзьям дарить, на концертах продавать, все такое.
- Записываешь все сам или сотрудничаешь с какими-то лейблами?
- Я сотрудничаю с Baikal Music Label в Улан-Удэ. Baikal Music Label — это Дмитрий, и мы с ним, естественно, без юридического договора работаем: у нас все основано на доверии и дружбе. И у него я почти свои альбомы и записываю.
- Не было желания, я не знаю, завести себе продюсера или менеджера, например?
- Пока такой необходимости нет. Хотя какая-то известность вроде есть: даже знают где-то. К примеру, Женя Ткачев недавно покатался по Москве и Питеру и рассказывал, что разговаривал с девушкой, которая руководит каким-то классным фестивалем. Когда он обо мне упомянул, она сказала: «А я его знаю, конечно, он крут, да». Но все равно пока нет таких масштабов, чтобы надо было искать продюсера. Хотя было бы неплохо, потому что сейчас всей организационной работой, музыкальной и концертной, я занимаюсь сам.
«Все мудрости говорят люди с бородой по пояс — старые!»
- Слушай, я много думала о том, что ты сказал как-то раз, мол, этническая музыка не может быть популярной, потому что у нее свой путь. И это путь от человека к человеку; для этнической музыки работает только прямая передача.
- Так и есть. И регулярно звучит мнение, что вот-вот уже этническая музыка выйдет в топ, этно скоро все взорвет! Ну я это слышу лет 35 уже, и ничего такого не происходит.
- Какую-то динамику в отношении к этнической музыке ты видишь? Или, как все было 35 лет назад, так и осталось?
- Если брать процентное соотношение — этно и вся остальная музыка, — то так и осталось. Но я соглашусь, что раньше на нее никто даже внимания особого не обращал, кроме специалистов, а сейчас стало иначе, и это интересно. Об этнической музыке стали писать, появились сообщества. Но по отношению к популярной музыке разница, естественно, огромная. Ну и ладно, ничего страшного. Сейчас, кажется, надо делать хайп какой-то, да? А этнические музыканты такой ерундой не занимаются.
- Ну вы как-то ближе к вечности, чем сиюминутная мода на какой-то определенный стиль или звук.
- Да, конечно. В моем репертуаре есть песни, которым 300, 400, 600 лет. А вот песня «Отель Калифорния» — ей лет примерно 60. Посмотрим, сколько еще она с нами будет и будет ли еще, когда хотя бы лет 100 пройдет.
- Есть, когда играешь, вот это ощущение прикосновения к вечности?
- У меня пока такого нет, потому что я все еще учусь. А вообще, конечно, если ты понимаешь, о чем ты в этих песнях поешь. Там речь о таких силах, что ты даже не людям эти песни исполняешь, а прямо этим силам. Если песня о земле, то ты прямо Земле поешь, Земля в монгольских верованиях священна: это Мать. Если поешь о небе, то Небо — Отец. Ты исполняешь им, а не людям, а это ответственность.
- Эти сущности как-то ощущаются, когда начинаешь исполнять?
- Мы же все с советским атеистическим детством — более или менее. Пока не знаю. Вот я сейчас играю на смычковых инструментах, и мне нравится звук: прямо тянешь его, тянешь и начинаешь понимать, почему предки никуда не торопились. Потому что эти звук и вибрация — их хочется продолжать, продолжать, продолжать.
- Наверное, с горловым пением что-то похожее, да?
- Да, пожалуй. Гора гремит вот так, гудит, и звук такой, ты его слушаешь. И хочется его слушать дальше. Так, наверное, можно описать то, что я чувствую при игре. Если поймал звук, то все, прямо хочется держать его.
- У тебя есть какие-то мечты, связанные с твоей музыкой?
- Раньше были, но это было больше связано с комфортом. А сейчас уже, наверное, не осталось. Знаешь, как Шерил Кроу, которая уже где-то в возрасте под 50 получила свою «Грэмми». Альбом ее «стрельнул», и сразу корреспонденты какие-то забегали, ведь у них «Грэмми» — это значит, что все — слава, гарантированные большие гонорары, крутые площадки, все такое. И она тогда сказала: «Вот, если бы я все это получила лет в 25, это было бы интересно. А сейчас уже не очень».
- То есть чего-то такого скорее в юности хочется?
- Конечно, потому что в юности вообще всего хочется, а со временем уже как-то меньше и меньше хочется. Все это внешнее как будто теряет смысл.
- Это мудрость пришла или это что-то другое?
- Насчет мудрости я что-то не уверен. Все мудрости говорят люди с бородой по пояс — старые! Я ни одного изречения от молодого, сильного, полного тестостерона человека не слышал: нет таких мудрецов. Пока тестостерон не кончился, мы, пожалуй, погодим мудрости изрекать. Пока есть огонь, его надо жечь.
- Ты говоришь, что внешнее, наносное теряет смысл. В чем же всегда остается смысл?
- В моем случае — в том, чтобы делать музыку, которая мне нравилась бы, но это не так-то просто. Вот я записал альбом, вроде все классно, но я его слушаю — нет, надо по-другому делать. Сейчас делали запись, Дима, у которого записывали, говорит: «Да это вообще бомба» — а я уже вижу, как надо в следующий раз по-другому сделать, чтобы было круче. Круче именно в моем внутреннем понимании. Хотя вот последним альбомом, «Сууха-хур», я до сих пор доволен. Вышел он несколько месяцев назад, и я пока еще доволен. Но, думаю, уже недолго мне осталось: потом надо будет что-то другое делать.
- На какую-то ступень встаешь — зафиксировал, например, альбомом. Если получается зафиксировать, ты доволен, но надо делать следующий шаг. Сейчас какой твой следующий шаг?
- Вот сидишь на кухне один, начинаешь играть — блин, какая прелесть-то, елки-палки. А потом на концерте начинаются мысли какие-то... Потому что, когда есть публика, уже другие условия, звук другой, начинаешь обламываться, а с этим надо бороться. Надо никогда не обламываться вообще, играть и кайфовать, как старики делают. И цель у меня — сыграть на публике именно так, как дома. Я вот научился играть на гитаре до комфортного уровня, когда я все, что мне нужно, могу сыграть. И сейчас я довожу уровень своей игры на смычковых до того, чтобы в любое время, хоть где, хоть с закрытыми глазами, сделать все, что хочу. Ну вот сколько я играю на смычковых? Недавно было два года.
- Ого. Два года — это очень мало; когда я альбом слушала, вообще не было ощущения, что играет начинающий музыкант. Слушай, я тогда вот еще один глупый вопрос задам, детский: что главное в музыке?
- Да, блин, грув. Грув — когда куда-то уносит. Когда я был маленький и слушал музыку, у меня было ощущение, что я куда-то еду, а дорога длинная-длинная. Альбом заканчивается — хоп, приехал. А что мне нравится в этнической музыке? Она простая, но в то же время и сложная. Одна тональность, одна, грубо говоря, нота, и все вокруг нее. И если умеешь держать это напряжение, то это круто. Классные исполнители на двух струнах что-то бренчат, бренчат, а тебя уносит. Интересно, что и ко мне после концертов иногда подходят, говорят: «Реально как будто куда-то скакал». Что-то они там свое видят. И это главное.
