Шестьдесят лет он жил в литературе и литературой, попробовал себя во всем — от детских стихов до газетных корреспонденций, от агиток до оперных либретто. А помнят Сергея Городецкого как автора одной книги — причем самой первой.
Родился он в дворянской семье, "расколотой антагонизмом", как он сам писал в автобиографии. Мать его была типичной шестидесятницей и всю жизнь была верна демократическим убеждениям.
Она
"получала комплименты от Тургенева, когда обрезала буйные косы и надела очки на ясные глаза. Потом дружила с одной из жертв Слепцовской коммуны",
— рассказывал Городецкий.
Отец, действительный статский советник, чиновник земского отдела Министерства внутренних дел, был, скорее, консервативных убеждений.
"У него бывали архиереи: петербургский Исидор, киевский Флавиан. Он дружил с Лесковым и со скульптором Микешиным, переписывался с Владимиром Соловьевым",
— вспоминал Городецкий.
Лесков подарил будущему поэту своего "Левшу" с автографом. В отцовском роду был митрополит Филарет (Дроздов), которого Городецкий в воспоминаниях называет "святым" — еще в кавычках; канонизирован митрополит Филарет был только в 1994 году. Кстати, в детстве на вопрос, "кем ты хочешь стать" будущий поэт отвечал: сначала действительным статским советником, потом святым.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым
Отец разбирался в искусстве и сам хорошо рисовал, не чужд был и литературы: писал историко-этнографические очерки, рассказывающие о территориях, входящих в состав Российской империи.
"Мы с младшим моим братом Александром росли среди корректурных листов, коллекционировали всевозможные гравюры: портреты, пейзажи,
— вспоминал Городецкий.
— У старшей сестры Елены был неплохой голос. У нас бывал композитор Аренский, скрипач Борис Мироненко. Товарищем старшего брата был поэт Владимир Гиппиус. Чуть ли не все музы реяли над моим детством"
Мальчик сызмальства полюбил живопись и музыку, зачитывался стихами — любимыми его поэтами были Пушкин, Кольцов и Никитин; позднее он даже подготовил к печати, прокомментировал и снабдил предисловием собрание сочинений Никитина.
Когда Сергею было 9 лет, умер отец. Мать и пятеро детей остались в стесненных материальных условиях; после смерти отца семья переехала на окраину Петербурга, в Лесной — и, как сказано в воспоминаниях Городецкого, в первую же ночь в пожаре сгорело все имущество семьи, архив, библиотека отца, и сам мальчик чуть не сгорел. Семья вернулась в Петербург, где Сергей пошел в гимназию; денег на жизнь не хватало, и семья снова переехала — в Орел, откуда старшие Городецкие оба были родом. Пятый и шестой классы мальчик окончил в орловской гимназии.
Время это он называл счастливейшим в своей жизни:
"Я раздобрел на орловском "размоле", гречихе и топленом молоке. Даже впервые влюбился в замухрышку гимназистку и писал ей записки на черной бумаге серебряными чернилами"
Пенсия, которую получала семья, была невелика, так что после шестого класса Сергей начал помогать матери и зарабатывал уроками. Окончил гимназию он уже в Петербурге, причем с золотой медалью, и поступил в Петербургский университет на историко-филологический факультет.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Сергей Городецкий. 1900-е годы
Вечный студент
Университет позволял студентам слушать лекции на других факультетах, так что Городецкий слушал лекции по биологии, физике, юриспруденции, искусствоведению, истории... и, по его собственным словам, превратился в "межфакультетного бродягу", в вечного студента — не в состоянии определиться с тем, чего он хочет. С 1902 по 1912 год он учился в университете — два года занимался славяноведением, два — античностью, два — историей искусств, два — русской литературой... Он так и не определился, чем собирается заниматься.
Позднее писал:
"Погнался за тремя зайцами: наукой, живописью и поэзией. Ни одного еще не догнал, но и ни один еще не убежал от меня". Он хорошо рисовал, его знание музыки позволило ему стать профессиональным оперным либреттистом, а русская поэзия Серебряного века непредставима без "стонов, звонов, перезвонов" его сияющей, весенней "Яри"
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Александр Городецкий. Мощь. Автопортрет. 1904 год
Оканчивать университет он не стал по причине, которая теперь кажется фантастической: "...имея предложения от каждой из этих кафедр остаться при университете, я расстался со своей альма-матер, не сдав государственных экзаменов, потому что ни одна из них не давала мне путевки в жизнь на основе твердого мировоззрения". Он искал "твердого мировоззрения", задумываясь о смысле бытия, о конце мира, о смерти — на эти мысли его наводило еще и мучительно переживаемое поражение России в русско-японской войне. Он зачитывался Шпенглером, Ницше и Бергсоном, а вот к марксизму был пока вполне равнодушен.
В 1903 году он занимался сербским языком, и в одной группе с ним оказался Александр Блок, с которым Городецкий сразу подружился. Блок стал первым публикатором стихов Городецкого: в свою статью "Краски и слова" он включил стихотворение друга "Зной", которое назвал "совершенным по красочности и конкретности словаря".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Сергей Городецкий в роли Юного поэта в спектакле по пьесе Ф. Сологуба "Ночные пляски". Петербург. 1909 год
Васька Буслаев
Блок, писал Городецкий, бережно охранял его "от тогдашних литературных салонов", однако не уберег: поэт Владимир Пяст ввел Городецкого в святая святых символизма — в салон Вячеслава Иванова в его знаменитой "Башне".
Дмитрий Философов таким запомнил молодого поэта на этих собраниях:
"Весь какой-то белый, светлый. <...> Постоянная улыбка. Что-то очень русское, задорное. Какой-то Васька Буслаев"
На ивановских "средах" Городецкий впервые читал свои "языческие" стихи, написанные во время летних поездок под Псков, на реку Плюссу, в 1901–1905 годах. Там, по словам Городецкого, он все свободное время "проводил в народе, на свадьбах и похоронах, в хороводах, в играх детей", жадно впитывая "язык, синтаксис и мелодии народных песен". Русалки, веснянки, огневки, древеницы заняли прочное место в его поэзии. Книга получилась, по мнению автора, "двойственная": с одной стороны — "Ярь", светлая, буйная, могучая языческая сила, с другой — "Темь", грохот, суета, нищета современного города, его темный хмель, его голод и несчастье, каторжный труд и несвобода.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Первая книга Городецкого — "Ярь". Обложка работы Николая Рериха. 1907 год
Пяст вспоминал, что, когда Городецкий, которому едва минуло 20, прочитал свои стихи на ивановской "Башне", "все взволновались":
"Все померкло перед этим "рождением Ярилы". Все поэты, прошедшие вереницей перед ареопагом под председательством Брюсова, — вместе с этим ареопагом вынуждены были признать выступление Городецкого из рук вон выходящим"
Пожалуй, тут отчасти дело в том, что личный интерес поэта к фольклору совпал с общим для литературы модернизма направлением поисков: с интересом к древнему, исконному, аутентичному. Модернизм особенно чуток к истокам национальной культуры и — шире — всего человеческого бытия; отсюда его интерес к фольклору, язычеству, архаике. Нельзя сказать, правда, что Городецкий так же органичен в своих поисках, как Ремизов, который серьезно изучал русский фольклор; его язычество, скорее, номинальное. Хотя Всеволод Иванов писал в рецензии на "Ярь", что автор ее "творит всем атавизмом своей варварской души". Об общности модернистских поисков говорит и то, что обложку для "Яри" сделал Николай Рерих, творчество которого было очень близко Городецкому.
Но "Ярь", собственно, не столько своим язычеством понравилась современникам, сколько молодой энергией, витальной силой: задолго до футуристического "каждый молод, молод, молод" Городецкий продекларировал:
Древний хаос потревожим,
Космос скованный низложим, —
Мы ведь можем, можем, можем!
Потому так радостно и приветствовали эту книгу ведущие критики, и искренне считали ее лучшей книгой года, а Блок так и вовсе написал матери, что это
"может быть, величайшая из современных книг", в которой "все живет и трепещет своей жизнью"
"И это мажорное начало в стихах Городецкого, отчасти вдохновленное в нем поэзией русского фольклора, скульптурой Конёнкова, живописью Рериха, графикой Билибина, музыкой Римского-Корсакова и Лядова, привлекло к себе внимание всей читающей России",
— писал Даниил Серебряный в предисловии к советскому двухтомнику Городецкого 1974 года.
Считается, что "Ярь" так и осталась лучшим произведением поэта, хотя он прожил еще более полувека и многое за это время сделал.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Александр Городецкий. Иллюстрация к стихотворению Сергея Городецкого "Зной". 1906 год
Какой-то круг завершен
Следующая книга, "Перун", продолжение "Теми", городских наблюдений; в городе "дух искалечен".
В 1907 году Городецкий написал первые идеологические стихи — о рабочих, идущих на "массовку" — маевку, где они
"Пьют заповедную брагу // Воздуха, воли, лучей. // Слова, кипящего слова, // Смелых речей!"
Но для него время Первой русской революции было связано не столько с пробуждением революционного сознания, сколько с общим ощущением кризиса, конца чего-то важного.
Он писал Блоку в 1906 году:
"Наступает великое время, выходит народ. И этому времени — свое искусство, тоже великое. Я знаю, что такое символизм, но что какой-то круг завершен, это слишком ясно... Каждый чувствует приход и пророчит на своем языке"
Новый язык, на котором он сам пытался пророчить, это провозглашенный Георгием Чулковым мистический анархизм, основной идеей которого была внутренняя свобода поэта. Впрочем, мистического анархиста из Городецкого не вышло, как не вышло и мифотворца а-ля Вячеслав Иванов. Городецкий, кажется, был чужд всякой идеологии; Блок озабоченно писал, что Городецкий может погибнуть от своего легкомыслия или беспочвенности.
В 1906 году Городецкий организовал в университете "Кружок молодых". Кружок проводил литературные вечера, на которых читали и пишущие студенты, и серьезные поэты — в первую очередь Блок. Городецкий писал, что именно в этом кружке созрел его разрыв с кругом Вячеслава Иванова.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Б.М. Кустодиев. Портрет С.М. Городецкого
Следующие сборники Городецкого — "Дикая воля", "Русь" и "Ива" — гораздо суше и строже "Яри". В них нет никакого веселого буйства, а есть печаль, скорбь и вопросы без ответов. В сборник "Дикая воля" Городецкий включил цикл "Тюремные песни", написанный в "Крестах", где он провел десять дней, арестованный за то, что привез в столицу из Финляндии запрещенный цензурой "Историко-революционный альманах" издательства "Шиповник".
В новых сборниках Городецкий пишет о тяжелой жизни русской деревни — и сближается тут даже не столько с Блоком, сколько с Некрасовым и Никитиным, научным изданием которого он как раз занимался в 1911 году.
За мир, звучащий, красочный
Выход из мировоззренческого тупика и новую поэтическую дорогу Городецкий, кажется, нашел для себя, примкнув к акмеистам и приняв участие в их полемике с символистами.
Он стал автором одной из программных статей акмеизма, где говорил, что акмеисты ведут с символистами борьбу
"за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время, за нашу планету Землю"
За настоящую жизнь — против "фантомов", за конкретику — против абстракции.
"У акмеистов, — провозглашал Городецкий в журнале "Аполлон", — роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще"
Он и Блока пытался привлечь к акмеизму, но Блок ответил статьей "Без божества, без вдохновенья", которую сам Городецкий назвал "убийственной". Про манифест давнего друга Блок написал: Городецкий "наплел невообразимой, полуторжественной, полуразухабистой чепухи, с передержками, с комичнейшими пассажами и пр. Его статья, однако, выгодно отличалась от статьи Гумилева своей забавностью: он прямо и просто, как это всегда было ему свойственно, объявил, что на свете собственно ничего и не было, пока не пришел "новый Адам" и не "пропел жизни и миру аллилуиа".
Акмеистский этап в творчестве Городецкого закончился сборником "Цветущий посох", куда включены строгие, классические, совсем непохожие на буйство "Яри" восьмистишия. Некоторые из них посвящены литераторам — Ахматовой, Пясту, Льву Толстому, некоторые размышляют о природе творчества, некоторые говорят о любви.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Мировая муза. Антология современной поэзии западноевропейской и русской. Сост. С. Городецким. Т. 1: Франция (С.-Пб., 1913)
В 1908 году Городецкий женился на актрисе и поэтессе Анне Алексеевне Козельской. Они вместе ездили на Волгу, большая часть стихов в книге "Русь" написана по впечатлениям этой поездки.
В 1909 году у Городецких родилась дочь Рогнеда, которую дома звали Ная (потом она жила в Праге с первым мужем, шахматистом Рети, и снималась в кино. — Прим. авт.). Может быть, именно рождение дочери подтолкнуло поэта к созданию стихов и сказок для детей; он был одним из первых в России литераторов, кто вообще задумался об этом. В 1910-х годах у него вышло несколько книжек для маленьких — "Федька-чурбан", "Царевна-сластена", "Ау", "Мика-летунок". Продолжал он писать для детей и после революции — в 1923–1924 годах, когда на волне нэпа стали появляться издательства, печатающие детские книги, он издал еще несколько небольших книжек.
Анна Алексеевна была очень красива. Репин называл ее Нимфой; Нимфой стал называть ее и муж. Когда он издал книгу с посвящением "Тебе, Нимфа", этим именем Городецкую стал звать весь литературный Петербург — кто с восхищением, кто с иронией. Композиторы, которые часто бывали у Городецких — Гречанинов, Лядов, Черепнин, дарили ей свои произведения с дарственными надписями, где именовали ее "прелестной златокудрой Нимфой" или "очаровательной исполнительницей". Нимфа была неплохо образованна, окончила Бестужевские курсы, хорошо пела, играла в любительских спектаклях. Писала стихи, публиковала их под пышным псевдонимом Бел-Конь Любомирская.
В архиве Блока сохранилось адресованное ему искреннее и сбивчивое любовное письмо Нимфы, написанное в 1911 году — "мучительное письмо", как назвал его Блок:
"И я так часто плачу по Вас. Господи, Господи, что же мне делать, я не знаю"...
Удивительно, что эта влюбленность не разрушила ни брака Городецких, ни дружбы двух поэтов.
В 1915 году Блок прислал к Городецкому с запиской юного Сергея Есенина. Городецкий познакомил его с Николаем Клюевым, ввел в круг крестьянских поэтов — вообще отнесся к нему с большой заботой, видя в молодом поэте надежду русской литературы.
О встрече этой писал:
"Судьба послала мне великую радость"
Есенин несколько месяцев прожил у Городецкого. В издательстве "Краса", которое организовали Городецкий и Алексей Ремизов, вышла первая книга Есенина, "Радуница".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Александр Александрович Блок
Оскорбление души человеческой
Когда началась Первая мировая война, Городецкий, по его собственному выражению, "был захвачен ура-патриотическим угаром". На фронт его не призвали, но он сам записался во Всероссийский союз городов — добровольную организацию, созданную для помощи правительству в ведении войны, — и уехал на Кавказский фронт военным корреспондентом "Русского слова". Он верил, что война способна пробудить национальный дух в стране, стать началом национального возрождения. Но настоящая война, которую он увидел, привела к утрате иллюзий. В 1916 году он попал в город Ван в Западной Армении, где стал свидетелем геноцида армянского народа.
В "Русском слове" он писал в очерке "Разоренный рай":
"Невыносима мысль, что сотни тысяч мирных, беззащитных людей были подвергнуты людьми же неслыханным по зверству истязаниям, тончайшим пыткам тела и духа..." Кстати, "Русское слово" перестало печатать корреспонденции Городецкого после сатирической статьи "Три генерала"
Городецкий не ограничился ролью беспристрастного наблюдателя: он организовывал для беженцев продовольствие и медицинскую помощь, спасал армянских детей, заботился о приюте для сирот. Армянские впечатления нашли отражение в цикле статей "В стране ручьев и вулканов", стихотворном сборнике "Ангел Армении", в романах "Алый смерч" и "Сады Семирамиды".
"Февральская революция,
— писал поэт,
— застала меня в Иране, в Шерифханэ, на Урмийских берегах, — я был санитаром в лагере для сыпнотифозных больных. Там я познакомился и сдружился с большевиками — доктором М.С. Кедровым и Б.Е. Этингофом. Они ласково и сурово вводили меня в круг ленинских идей, которыми я живу и сейчас"
Он думал о том, чтобы вернуться в Россию, но этому мешала Гражданская война. В Закавказье он прожил до 1921 года, его занесло сначала в Тифлис, потом в Баку.
В Тифлисе он
"работал в тамошней консерватории, читал лекции по эстетике, печатал статьи на темы искусства и литературы, знакомя тифлисцев с русскими классиками и восточной поэзией, редактировал журнал "Арс"... Выступал с художниками на выставках со своими этюдами, дружил с тамошними поэтами. Одним из них был великий поэт Армении Ованес Туманян, поборник дружбы Кавказа с Россией. С братом скульптора П.Д. Меркуровым редактировал сатирический журнал "Нарт". Его скоро закрыли, а меня выслали"
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым И.Е. Репин. Портрет поэта С.М. Городецкого с женой. 1914 год
В Баку, где он жил потом, он писал по небольшой пьесе в неделю — обычно это были инсценировки сказок. Пьесы ставили в кабачках. В апреле 1920 года в Баку пришла Красная армия, и Городецкий стал заведовать художественным отделом "Баккавроста" — делая, собственно, практически то же самое, что Маяковский делал для "Окон РОСТА" в Москве.
Это время казалось ему счастливым:
"Ставили памятники, издавали журнал "Искусство" на русском и азербайджанском языках. Вышло два номера. Я был весел и молод, стихи летели".
Вскоре он возглавил литературную часть Политуправления Кавказского флота, потом его перевели на ту же должность на Балтфлот. И Городецкий вернулся в Россию — в изменившийся послереволюционный Петроград.
"Из старых друзей я встретился с А. Блоком,
— коротко записал он.
— Встречи с Н. Гумилевым окончились полным разрывом"
Смерть Блока стала для него тяжелым ударом.
Ушел любимый. Как же голос
Неизъяснимый не услышим,
Когда на сердце станет голо,
Когда захочется быть выше?
Уехав из Петрограда, Городецкий еще раз съездил на Кавказ и потом поселился в Москве — в здании, принадлежащем Историческому музею, возле Иверской часовни на Красной площади. Гостей он уверял, что живет в палатах Бориса Годунова.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Фотопортрет Нимфы — Анны Городецкой. 1910-е годы
Две старушки божьи тож
Дальнейшая жизнь Городецкого — биография правоверного советского поэта. В первой половине 1920-х он пишет агитки, которые издаются огромными тиражами. Агитки делались торопливо, часто отличались скверным качеством. Евгений Замятин в своей знаменитой статье "Я боюсь" причислил Городецкого к числу "юрких" литераторов, которые торопятся обслужить власть.
Городецкий ездил с командировками по всей стране: выступал с лекциями о поэзии и революционном театре, читал стихи. В Москве он организовал "Цех поэтов", в который входили Антокольский, Сельвинский, Шенгели, Зенкевич; поэты издали сборник "Стык", предисловие к которому написал Луначарский.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым А. Ахматова. Вечер. Обложка сборника, художник С.М. Городецкий (С.-Пб., "Цех поэтов", 1912)
В 1928 году Городецкий опубликовал поэму "Красный Питер", вполне эпигонскую по отношению к "Двенадцати" Блока, изображающую революцию как стихию разрушения старого мира.
В переломном для русской литературы 1929-м поэт издал сборник "Грань", где выразил желание
"Всю кровь, все сердце, все дыханье // Влить в мировое полыханье"
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Городецкий с Сергеем Есениным. 1915 год
Критика считала, что он вполне осознал свои прежние ошибки — так что в те времена, когда другим поэтам и писателям пришлось каяться, писать письма в правительство с просьбой дать возможность работать или уехать за границу — ничего этого ему делать не пришлось. Но писать стало почти невозможно. И, как многие другие поэты, в 30-е годы он ушел в переводы и оперные либретто. Переводил болгарских, польских, белорусских поэтов, в том числе Мицкевича, Якуба Колоса, Янку Купалу.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым С. Городецкий на фронте
Работа в опере всерьез захватила его: перед советским театром стояли задачи, во-первых, перевести на русский язык мировую классику, во-вторых, осовременить русскую классику, которую невозможно ставить в театре по идеологическим причинам, и, в-третьих, создать оригинальную советскую оперу. Городецкий занимался и тем, и другим, и третьим. Самый известный его труд — новое либретто к опере Глинки "Иван Сусанин", бывшей "Жизни за царя".
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым С.М. Городецкий. 1923 год
Он написал несколько новых либретто к операм Вагнера, Бетховена, Керубини; создал оригинальные либретто к советским операм на темы Гражданской войны — собственные либретто "Прорыв" и "Александр Невский", "Дума про Опанаса" по Багрицкому, "Десять дней, которые потрясли мир" по Джону Риду.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым К.Ф. Юон. Заседание объединения "Никитинские субботники". 1930 год. Среди изображенных С.М. Городецкий
Выходит в бой страна моя родная
"Великая Отечественная война застала меня в Ленинграде, где ставился "Лоэнгрин". В первый же день войны я написал и читал по радио стихотворение "Выходит в бой страна моя родная". Я читал стихи в госпиталях и воинских частях. После эвакуации с семьей в Ташкенте я работал в Союзе писателей и переводил узбекских поэтов",
— писал Городецкий в автобиографии.
С самого начала войны поэт выступал в печати со стихами — часто неровными, эмоциональными; среди них были и стихи о сиюминутных событиях, и тексты песен, и исторические размышления о былых победах.
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым С.М. Городецкий. 1953 год
В Ташкенте он выступал в госпиталях с чтением стихов — вместе с другими поэтами, в том числе с Ахматовой. Эвакуированные поэты жили в одном доме по адресу улица Маркса, 7.
Мария Белкина, автор мемуаров о ташкентской эвакуации, перечисляя жильцов этого дома, пишет:
"...был Сергей Городецкий, худой, длинный, похожий на облезшую старую борзую, он расхаживал в черном костюме с тросточкой, а его жена Нимфа, в просторечии Анна, любила сидеть на крылечке, распустив волосы, и рассказывать о своих романах и о том, как был в нее влюблен даже Анатоль Франс и как лежала она однажды, обнаженная, на белой медвежьей шкуре, укрытая своими роскошными волосами до пят, а на пороге появился он, но кто был он и было ли это в Париже или в Петербурге — понять и запомнить я не сумела..."
Фото: Фото предоставлено М. Золотаревым Сергей Митрофанович Городецкий и композитор и дирижер Сергей Никифорович Василенко. 1940-е годы
В дневнике Городецкого есть забавная запись, что он подстригал Ахматовой челку. Старые литературные соратники то сходились, то расходились, не то в шутку, не то всерьез сводя старые литературные счеты.
Эдуард Бабаев, впоследствии филолог, а тогда подросток, друживший с осиротевшим сыном Цветаевой — Муром, вспоминал рассказы приятеля о писательском доме:
"Вот, например,
— говорил Мур,
— Анна Ахматова написала стихи о своей "вольности" и "забаве": "А наутро притащится слава погремушкой над ухом бренчать"... А Сергей Митрофанович Городецкий говорит: "Кто это пишет? Анна Ахматова? Моя недоучка..." А ты говоришь: "Олимп", — смеялся Мур. Вместе или наряду с "Избранным" Анны Ахматовой в Ташкенте были напечатаны и "Думы" Сергея Городецкого с подзаголовком: "Семнадцатая книга стихов". Я принес этот сборник Анне Андреевне, думая, что ей это будет интересно. Она перелистала сборник, взглянула на титульный лист и сказала: "Семнадцатая книга стихов... Много я дам тому, кто вспомнит, как называлась шестнадцатая книга! Никто не помнил и не знал"
Еще до конца войны Городецкий переехал в Сталинабад — нынешний Душанбе, где вместе с Аделиной Адалис (см.: "Русский мир.ru" № 8 за 2016 год, статья "Кажется, душа во мне созрела...". — Прим. ред.) готовил к печати альманах "Литературный Таджикистан", затем вернулся в Москву. 1945 год, год Победы, стал для немолодого поэта годом глубокого личного горя: умерла Нимфа. Он собирался в это время написать комедию в духе Грибоедова, но горе этим замыслам помешало. После войны он работал в секции музыкальных драматургов Союза писателей и в Литературном институте имени Горького. Написал книгу воспоминаний, под названием "Жизнь неукротимая" она вышла уже после его смерти, в 1984 году.
Умер он в 1967-м — уважаемым советским поэтом. Ему было 83 года. Удивительно долгая, насыщенная событиями, делами, литературной работой жизнь. Детская литература, переводы, агитки, либретто, проза.
А самое главное — все равно вот это, когда он, 22-летний, красивый, счастливый, выдохнул от полноты жизненных сил, от весенней радости:
Звоны-стоны, перезвоны,
Звоны-вздохи, звоны-сны.
Высоки крутые склоны,
Крутосклоны зелены.
