На формирование культуры Костромского края оказал влияние финно-угорский субстрат. Исследования ученых XIX − первой трети XX вв. положили начало формированию мнения о том, что культура, история, этнический состав Костромского края отличаются своеобразием в связи с проживанием на этих территориях древнего финно-угорского племени меря. Фольклорно-этнографические источники позволяют установить широкое распространение элементов финно-угорских верований в похоронно-поминальных обрядах жителей Костромской стороны.
Прощание с Ольгой Константиновной Цареградской. г.Кологрив Костромской обл., 1938 год.
В 1920 г. вышел в свет второй этнографический сборник Трудов Костромского научного общества по изучению местного края, где была опубликована работа В. И. Смирнова «Народные похороны и причитания в Костромском крае»[1,с.1-126].
В эту работу были включены тексты причитаний, записанных Михаилом Михайловичем Зиминым в с. Коверино Костромской губернии. Ценностью данной работы является точное указание мест распространения похоронных традиций и причитаний, что особо важно в связи с пестротой этнического состава края. В Нерехтском, Галичском, Чухломском, Ветлужском уездах Костромской губернии наряду со славянскими, явно прочитываются финские традиции в обрядах и фольклоре. Василий Иванович Смирнов пишет:
«необходимо отметить, что население Костромского края далеко не однородно, как по условиям жизни, по говору, так и по своим понятиям и обычаям. Каждая группа селений, как Ликурга, Корега, Баковщина, Одуевщина и т.д. представляет собой особое лингвистическое гнездо, так сказать свою особую бытовую физиономию, и свои местные обрядовые особенности. Поэтому местами и в погребальный обряд вплетаются любопытные характерные особенности, сохранившие черты глубокой старины, отражающие различные колонизационные потоки, столкнувшихся здесь древних народностей, растворивших в себе еще более древние племена» [1,с.5].
Некоторые традиции В. И. Смирнов сравнивает с черемисскими, ссылаясь на работу И. Н. Смирнова «Черемисы» [2,с.152]:
«Местами считают, что на мягком помирать «не хорошо», всё равно как и покойнику лежать на перине, потому что на пуху грехи не простятся. Смысл заботы перекладывать умирающего на лавку или подкладывать солому уже утратился. Настоящее значение обычая, практикующегося так же у черемис, по-мнению И. Н. Смирнова, раскрывается из того, что если умирающего не успели переложить на солому, то всякая постель, на которой он умер, должна поступить в его собственность [2,с.7].
Подводя итог описанным традициям, автор высказывает мнение:
«…в некоторых других деталях здешнего современного похоронного и поминального ритуала, а так же в народных воззрениях на смерть и загробную жизнь, несомненно, бытуют религиозные и обрядовые черты неславянских аборигенов края»[2,с.20].
И далее дополняет: «Прежние языческие верования вообще не вытеснены совершенно, твердо держится верование, что мёртвый продолжает жить в могиле. Отсюда он является людям. В отмеченных здесь костромских народных похоронных обычаях заметны разные религиозные наслоения и следы языческих религиозных верований и представлений далеко не славянских»[ 2,с.24-27].
Чухлома, 1943 год. Похороны жительницы города — Екатерины Андреевны Орловой
Для того времени это смелое высказывание, так как общепринятым считалось указывать на славянский характер населения. Касательно методологической базы статьи Василий Иванович сам отмечает, что -
«не задавался целью провести полный исчерпывающий анализ Костромских похоронных причитаний как со стороны их содержания, так и с точки зрения изучения форм народного языка»[2,с.44].
Считая материал особо значимым, автор приводит все записи полностью, располагая их по уездам. Многие материалы были взяты из анкет КГУАК 1899 – 1900 гг., из этнографических материалов, хранящихся в архиве КНОИМК, собранных так же с помощью анкеты в1918 г., из личных записей и опросов автора, из записей сделанных корреспондентами Страхового Отдела при содействии В. А. Миндовского, а так же А. А. Ширского, Ф. Д. Нефедова. Имеет значение и мнение В. И. Смирнова о преимуществах метода анкетирования:
«Факты определенного порядка, повторенные в корреспонденциях из разных мест, дают основания к заключениям о широте распространения известного явления или обычая и силе пережитка отдалённого прошлого» [2.,с.44].
Что касается анкеты1918 г., то, несомненно, КНОИМК испытывал большие затруднения при сборе материала, о чём Василий Иванович и упоминает, приводя слова одного из корреспондентов:
«В виду теперешнего тревожного времени насилу уговорил сказать записанное – боятся, чтобы чего не вышло, и не попасться под ответственность – страшно все запуганны» [2,с.44].
Материалы, собранные В. И. Смирновым, легли в основу обобщающих трудов исследователей второй половины XX в.
Используя его материалы, С. М. Толстая глубоко исследует природу похоронных причитаний. Она пишет: «Мне кажется недостаточным объяснение этого явления только как ритуального оформления естественного человеческого состояния горя, печали, тоски при разлуке и прощании с близкими. […] То, что есть в голошении сверх этого, как раз связано, как мне представляется, с природой голоса как своего рода «орудия связи» между земным человеческим миром и потусторонним миром. Прежде всего, обращает на себя внимание обязательность оплакивания покойника.
Как отмечает В. И. Смирнов, тех, кто не причитает на похоронах, строго осуждают» [3,с.135]. М. Д. Алексеевский, опираясь на работу В. И. Смирнова, проводит параллели между традициями народного похоронного обряда и причитаниями в Костромском крае и у финно-угорских народов. По его мнению похоронные, и поминальные причитания в первую очередь являются способом коммуникации с миром мертвых у данных народов. Однако они преследуют разные цели. Цель похоронных причитаний – обеспечить покойнику правильный переход из мира живых в мир мертвых, успешно проводить его в «дальнюю дороженьку». Неслучайно активнее всего причитают в начале и в конце «пути»: когда покойника выносят из дома, и когда происходит прощание на кладбище. В плачах покойнику указывают дорогу на тот свет, описывая его как отдаленное замкнутое пространство, откуда нет выхода «ни пешему, ни конному», просят передать привет умершим родственникам и описывают свое бедственное положение после смерти кормильца, что можно трактовать как косвенную просьбу о заступничестве.
В поминальных причитаниях покойник или умершие предки в целом воспринимаются как обитатели «иного мира», что меняет принципы общения с ними. Поминальные обряды и причитания преследуют общую цель – упорядочить коммуникацию между тем и этим светом, огородить живых от потенциально опасного воздействия мертвых, задобрив последних. В текстах поминальных плачей часто встречаются жалобы на свою тяжелую жизнь, просьбы о помощи или совете. Большое значение имеет «задабривание» умерших, которым живые предлагают богатое угощение [4, с.497].
О том, что обрядовые северные плачи ни в коем случае нельзя рассматривать как обычное выражение горя в 1963 г. писал классик финской фольклористики Лаури Хонко [5,с.113]. По его мнению, похоронные плачи – это «язык сакрального общения» с усопшими [ 6.,с. 26]. Его тезис о том, что причитания являются способом контакта между миром живых и миром мертвых, убедительно доказала У. С. Конкка на карельском материале [6,с.26].
Таким образом, материалы, собранные костромскими краеведами в начале XX в., стали ценном источником для дальнейших исследований в области этнической принадлежности элементов похоронно-поминального обряда Верхнего Поволжья.
Библиографический список
Смирнов В. И. Народные похороны и причитания в Костромском крае // Труды КНОИМК. Второй этнографический сборник. Кострома, 1920. Вып. XV. С. 21 – 126.
Смирнов И. Н. Черемисы. Казань, 1889. С. 152.
Толстая С. М. Обрядовое голошение: семантика, лексика, прагматика // Мир звучащий и молчащий: Семиотика звука и речи в традиционной культуре славян. М., 1999. С.135.
Алексеевский М. Д. Севернорусские похоронно-поминальные причитания как акт коммуникации: к вопросу о прагматике жанра // Рябининские чтения – 2007. Петрозаводск: Музей-заповедник «Кижи». 2007. 497 с.
Honko L. Itkuvirsirunous // Kirjoittamaton kirjallisuus. Helsinki, 1963. S.113. Ibid. S. 108.
Конкка У.С. Поэзия печали. Карельские обрядовые плачи. Петрозаводск, 1992. С.26 – 119.
