Когда тихий зов Духа Дороги, жажда странствий и новых историй начинают откликаться в Безымянном, тот вколачивает кованый гвоздь в потёртый, потемневший от солнца и дождей порог своей хижины. Завязывает на нём красную шерстяную нить и тянет её под дверью концом наружу.
Он гладит порог, и губы его беззвучно шевелятся словами, обращёнными к гвоздю с нитью, прося благосклонности Духа Дороги. Того, кто уводит его далеко, впутывая в приключения, и возвращает обратно. Огонь в доме Безымянного гаснет, очаг остывает, предметы, вещи, стены забывают его голос, звуки шагов, прикосновение и тепло его рук. Жилище погружается в сумрак, тишину и забвение.
А будучи дома Безымянный постоянно что-то бормочет вполголоса. И не за ним одним такое водится — заговаривать вслух без собеседника. Берётся бревно тесать — разговаривает с бревном, чинит изгородь — с ней толкует, подбадривает. Носит из колодца воду — шепчется с ней, плещущейся через край ведра. Метёт пол — подсказывает метле как лучше. Подкармливает поленьми огонь в очаге — с ним словом перекидыватся, успокаивает голосом шипящий котёл. Так и дело справно ладится, и время коротается незаметно.
Мимоходом мелькает знание о том, что хижина никогда не бывает пуста. И всё, что ни есть вокруг, само по себе отвечает Безымянному непостижимым присутствием, молчаливо впутанным в звучание его голоса, пронизывающим суть и заведённый порядок событий, дел, слов. По своему разумению Безымянный зовёт это присутствие Подпорожником. Вслух никак не зовёт. Подпорожник внимания к себе не признаёт, яркого света не любит, из тени себя не кажет, сам молчит и всё больше слушает. Зато очень одобряет тихие разговоры Безымянного с вещами и плодами домашних трудов. Так они и соседствуют мирно, притворяясь, что не знают друг о друге.
По одному ему ведомой надобности Подпорожник отделяется от ночной непрогляди — выходит погулять, затевает свои дела. Маячит по стенам бессловесной мохнатой тенью, мерещится едва различимым движением, но исчезает, стоит лишь обратить взгляд. Скрипит старыми половицами в дальнем углу, топает на чердаке, вздыхает и возится за очагом, роняет что-то в кладовой. То невидимым сверчком застрекочет, а то совсем начинает баловать — сундук двигать, посудой греметь, воду прольёт, зерно рассыплет, пуговицу от одежды оторвёт, попрячет что-то или местами поменяет. Безымянный ругается во тьму, зашвыривает связку сухой крапивы в кладовую, к порогу или прямо на тлеющие угли очага. Управу на проделки сумрачного соседа он всегда находит, но остаток ночи спит очень плохо и тревожно.
А мир за окном утопает в мешке Хозяина Тьмы. Но теперь в нём бывает густая и бархатная, наполненная ароматами цветения, звёздами, голосами цикад и лягушек. Бывает дымная, лилово-туманная липкая тьма, в которой можно увязнуть. Бывает вороная и холодная, отливающаяся стальным лунным блеском. А редкими ночами в мир выбирается дремучая и злая подземная тьма. Бесформенная, без теней и полутонов, стелется по лесам, бродит окрест, похищая зазевавшиеся души. Страшная тьма шарит чёрными лапищами по ветхим стенам хижины, скребёт могучими когтями, на ощупь отыскивая вход. Заглядывает в окно, молча стоит у порога, дышит за дверью, нюхает тёплый воздух, по запаху определяя, кто же там внутри. И пока Безымянный сквозь патоку полусна слушает проказы Подпорожника, злая тьма переворачивает за окном весь мир с ног на голову.
Угольная мгла ночи отступает, и Безымянный встречает рассвет. Хмуро потягиваясь, неспешно отпирает дверь, щурится навстречу сияющему в полную силу утру. Он опускает взгляд и видит, что красная нить, давно завязанная им на гвозде в пороге и забытая снаружи, теперь лежит внутри на дощатом полу хижины. Безымянный задумчиво перебирает нить пальцами, кивает головой и, начиная вслух рассуждать о делах грядущего дня, кладёт у порога изрядный ломоть хлеба с мёдом. Подпорожник терпеть не может слов благодарности и обижается на похвалу, но щедрую руку любит. Сумеречная древняя жуть принимает разные обличья и под любым предлогом норовит быть приглашённой в дом. Но пока снаружи бродит злая тьма, другая тьма держит эту сторону. Пока снаружи пытаются ухватиться и потянуть за забытую тонкую ниточку, потревоженный Подпорожник не позволяет распустить на нити нечто большее.
Из цикла «Безымянные сказки»
