В «Повести временных лет», под 988 г., когда князь Владимир Кровавый ввергал Русь в пучину чужебесия, читаем весьма любопытный вариант «символа веры» той разновидности христианства, которую навязали русским людям: «Вѣрую во единого Бога Отца... <...> Отець, Богъ Отець, присно сый пребываеть во отчьствѣ нероженъ, безначаленъ, начало и вина всѣмъ, единѣмъ нероженьемъ старѣй сый Сыну и Духови; от него же рожается Сынъ преже всѣх вѣкъ, исходить же Духъ Святый безъ времене и бес тѣла; вкупѣ Отець, вкупѣ Сынъ, вкупѣ Духъ Святый есть. Сынъ подобесущенъ Отцю, роженьемь точью разньствуя Отцю и Духу. Духъ есть пресвятый, Отцю и Сыну подобносущенъ и соприсносущенъ» (цит. по изд.: Повесть временных лет / Подгот. текста, пер., статьи и коммент. Д.С. Лихачева. Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб.: Наука, 1999. С. 50–51).
В научном комментарии к данному опусу читаем: «...в летописи допущено полуарианское (еретическое) выражение „подобосущен“ вместо „единосущен“ (быть может, вследствие того, что переводчик неправильно прочел слово όμοόυσιος как όμοιούσιος)» (там же. С. 460).
Доктор исторических наук, профессор Аполлон Григорьевич Кузьмин (1928—2004) поясняет для обычных людей, не разбирающихся в тонкостях христианского богословия (хотя христиане из-за этих «тонкостей» на протяжении столетий убивали друг друга и всех, кто был не согласен с их собственной трактовкой этой абракадабры): «Главное догматическое отличие арианства — признание Троицы не “единосущной”, а “подобосущной”, в которой Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой выстраиваются в последовательной субординации. Главное социальное отличие — это была общинная, демократическая церковь с выборными епископами и без разветвленной иерархии (митрополитов у них не было). <...> След арианства обнаруживается в самом тексте символа веры — важнейшего документа, обычно предназначаемого для новообращенных. В “Повести временных лет” этот символ принимает Владимир, и здесь Бог-Отец назван “старейшим”, а Сын “подобосущен” Отцу и Дух Святой “подобосущен” двум первым» (цит. по изд.: Кузьмин А.Г. На изломе эпох // Скобелев Э.М. Мирослав, князь Дреговичский. Дума о минувшем / Вступ. статья А.Г. Кузьмина. Тула: Приокское книжное изд-во, 1990. С. 9, 18).
Как мы знаем, о месте и времени «крещения» самого князя Владимира в источниках согласия нет, и уже в XI в. легенды о данном поступке князя, предавшего Родную Веру своего народа, сильно разнятся: «не свѣдуще право глаголють, яко крьстилъся есть [Владимир] Кыевѣ, инии же рѣша в Василевѣ, друзии же инако сказающе» (ПСРЛ 1. Стб. 111; 2. Стб. 97).
А.Г. Кузьмин пишет: «До сих пор даже в специальной научной литературе мало учитывается то обстоятельство, что христианство в эпоху крещения Руси не сводилось к двум большим ветвям: западной и восточной. Между ними и вокруг находились многие другие ответвления, которые либо объявлялись еретическими, либо как бы не замечались. Обычно то или иное толкование христианства зависело от характера социально-экономических отношений. Там, где сохранялась сильная община, обычно держались и демократические традиции раннего христианства. В Центральной Европе, в Подунавье в это время было целых три таких ответвления: упомянутое арианство, кирилло-мефодиевская традиция и специфическая ирландская церковь.
После Великого переселения народов, в результате которого христианство во многих областях было уничтожено, на континент устремляются миссионеры из Ирландии. Они имели большой успех потому, что всюду говорили на языке местного населения и на нем же вели богослужение, не предъявляли слишком жестких требований ко вновь обращенным, были терпимы к язычникам и совершенно исключали насилие, обращая в новую веру. Их монастыри были своеобразными коллективными хозяйствами, где монахи обеспечивали себя всем необходимым собственным трудом и помимо того должны были помогать окрестным крестьянам. И хотя в житиях их святых тоже можно обнаружить подвиги крайнего самоотречения, в жизни они не были исступленными аскетами и не требовали этого. В Риме их постоянно обвиняли в пелагианстве — светлом, оптимистичном направлении в раннем христианстве, которое не требовало посредников в общении с Богом, а “спасение” обеспечивало милостыней и добрыми делами. Ирландская церковь, как и арианство, не знала митрополий, а аббат монастыря у них почитался выше епископа. Звание же епископа у них (в отличие от ариан) могло передаваться по наследству (обычно старшему сыну).
На Русь христианство проникало, по крайней мере, с IX века. (Более ранние проникновения не могли иметь особых последствий в силу прочности еще традиционного общинного уклада.) В X веке, в окружении Игоря мы видим и язычников, и христиан, которые вполне мирно уживаются, вместе направляясь в походы и против других язычников, и против тех же византийских христиан. Никакого антагонизма между христианами и язычниками этого времени мы не наблюдаем и ни одного “мученика” от этой эпохи раннего христианства не имеем.
Как это можно объяснить? Объяснение, очевидно, надо искать в природе проникшего сюда христианства. Ясно, что претендентов на господство или хулителей язычества здесь просто не потерпели бы. Значит, ни того, ни другого первые христиане с собой не привносили и это обстоятельство позволяло им иметь свою церковь Ильи в Киеве и свободно отправлять свой культ, находясь в одной дружине с язычниками.
Прообраз такого христианства мы имеем. В немецких документах осуждается “грубое” христианство моравов. Сами мораво-паннонские князья, приглашая “учителей” из Греции, жаловались на различную трактовку христианского учения миссионерами из разных стран. А археологические данные, материалы погребений показывают, что и в Моравии, и на Руси X века христиане сохраняли и тесные связи с языческой традицией. Это специфический вариант двоеверия, когда с крещением сохранялось и все существенное, связанное с язычеством.
Ольга, как известно, крестилась в Константинополе. Но когда она попыталась утвердить на Руси епископство из Германской империи, она встретила решительное противодействие. Прибывшему в Киев германскому миссионеру Адальберту едва удалось спастись. И не только язычники тому виной. Для выходцев из Моравии германское духовенство было традиционным неприятелем. Да и вообще, никакой над собой надстройки они по традиции не желали принимать.
За спором о том, где крестился Владимир, стоит соперничество разных христианских общин, общин с разной ориентацией. И в общественной мысли XI–XII веков, у христианских авторов мы обнаружим существенные различия в отношении к язычеству. Знаменитый Иларион, сам заставший время Владимира, славит и Русь христианскую, и Русь языческую. Само христианство на Руси у него связывается лишь с желанием Владимира, и никакого внешнего влияния он не признает и не замечает. Противопоставляя “Закону” “Благодать”, то есть Новый завет ветхозаветной истории, он язычников возвышает над иудеями.
В самой организации церкви при Владимире можно усмотреть черты, характерные для ирландской церкви, а также для арианства. <...> Независимо от того, кто и где крестил Владимира, как политик он должен был выбирать такой вариант христианства, который не противодействовал бы его самодержавным притязаниям, не создавал бы соперника своей власти в ближайшем окружении. <...> Церковь не пыталась бороться с теми повериями, в которых сохраняется многовековая практика овладевания силами природы. Она довольно скоро приспособилась к языческим праздникам, относящимся к циклу земледельческих работ. В конце XI века митрополит-грек Иоанн II осуждает священников, участвующих вместе с мирянами в пирах и гуляниях. А совместные гуляния мужчин и женщин проводились даже в монастырях. В миру же на такие призывы попросту не обращали внимания и ни у кого не было энтузиазма навязывать аскетизм силой.
Насколько сильны были традиции, видно из сообщений “Повести временных лет”, относящихся к концу XI столетия, то есть ко времени, отстоящему от крещения на целый век. В Новгороде весь город готов был вернуться в язычество и для удержания его в приверженности христианству потребовалось прибегнуть к силе. Да и в Киеве христианству надо было завоевывать свой авторитет в соревновании с язычеством. <...>
И византийская церковь на Руси не смогла возвыситься над княжеской властью. А “в деле искоренения игр и плясок, — как заметил известный специалист по истории язычества Н.М. Гальковский, — гражданские власти не всегда проявляли энергию, потому что сами в глубине души сочувствовали этого рода развлечениям”. И много столетий спустя в поучениях высших иерархов звучат те же мотивы. В начале XVI века игумен Елизарова монастыря Памфил осуждал псковитян за празднование Купальской ночи: “Мало не весь город возмятется, и в селах возбесятся, в бубны и сопели и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотониньскими, плесканием и плесанием, женам же и девам накивание и устнам их неприятен клич, всескверные песни бесовъския и хрептом их хвиляния, и ногам скакания и топтания. Ту же есть мужем и отроком великое падение, на женское и девичье шатание и блудное им возрение. Також есть и женам мужатым беззаконное осквернение ту же и девам растление”. Много позднее, в 1636 году, нижегородские священники жалуются на своих прихожан, празднующих Семик — русалии, приспособленный к христианству как Троицын день: “В седьмый четверок по Пасце собираются жены и девицы под древа, под березы, и приносят, яко жертвы, пироги и каши и яичницы, и поклоняясь березам, учнут походя песни сатанинские приплетая пети и дланми плескати, и всяко бесятся”. В быт никак не могла войти неделя с нерабочим днем в воскресенье. Еще и в XVI веке, причем и у Мордвы, и в Южной Руси, праздновали пятницу — остаток старого славянского календаря. Не случайно позднее пятница станет базарным днем во многих областях: в язычестве в этот день нельзя было работать, но можно было торговать» (цит. по изд.: Кузьмин А.Г. На изломе эпох // Скобелев Э.М. Мирослав, князь Дреговичский / Вступ. статья А.Г. Кузьмина. Тула: Приокское книжное изд-во, 1990. С. 16–19).
На иллюстрациях ниже: изображения «ересиарха» Ария.
Арий (греч. Ἄρειος; 256—336) — выдающийся раннехристианский богослов, ливийский пресвитер и аскет, священник в Баукалисе в Александрии в Египте. Один из ранних «ересиархов», согласно учению господствующих христианских церквей. Его учение о природе Божества, в котором подчеркивается единство «Бога-Отца» (иудейского Иеговы) и подчинение Христа (так называемого «Бога-Сына») «Отцу», стали главной темой Первого Никейского собора, созванного императором Константином Великим в 325 г. (интересно, что сам Константин не «крестился» бόльшую часть своей жизни и был «крещён» уже на смертном одре арианским епископом Евсевием Никомидийским). Сочинения Ария были уничтожены и дошли до нас лишь во фрагментах. Его трактат «Пир» (греч. Θάλια) представляет собой защиту его учения в полу-поэтической, полу-прозаической форме; за исключением нескольких фрагментов в творениях Афанасия Великого, оно не дошло до нас. Сохранились письма Ария к Евсевию Никомедийскому и Александру Александрийскому. Главными источниками сведений об Арии служат, кроме фрагментов его собственных сочинений, творения Афанасия, 68 и 69 гл. сочинения Епифания о «ересях», церковные истории Сократа, Созомена, Феодорита и Филосторгия. Во время правления Констанция II новообращённый арианин-гот Ульфила (создатель готского алфавита) был рукоположен Евсевием Никомидийским в сан епископа и послан миссионером своего народа. Его успех обеспечил выживание арианства среди готов и вандалов до начала VIII в., когда эти царства были вынуждены уступить своим никейским соседям и принять никейский вариант христианства. Ариане также продолжали существовать в Северной Африке, Испании и некоторых частях Италии, пока их окончательно не уничтожили другие христиане в VI и VII вв.
