Известный писатель — о своем новом романе, протопопе Аввакуме, десантнике Маргелове и Стивене Кинге.
Пока кто-то стенал, как скучно сидеть в самоизоляции, писатель Андрей Рубанов закончил в ней роман. Расспросили Рубанова о новой книге, о его хейтерах и о том, может ли вырасти в нашем черноземе свой «король хоррора».
— Расскажите о новом романе все, что можно рассказать.
— Называется «Человек из красного дерева». Это мистическая, фантастическая история о том, как наше язычество сопрягается с нашим православным христианством. Сюжет держу в секрете. Все основано на реальном историческом факте. До 1722 года в наших православных храмах стояли статуи, трехмерные скульптуры Христа, Богородицы, всевозможных святых. Им поклонялись наравне с иконами. Но однажды решили, что статуи нельзя, а можно только иконы. Статуи назвали «издолбленными истуканами», вынесли и уничтожили.
— Почему стало нельзя?
— Был соответствующий указ Синода. С того года и до сегодняшнего дня в богослужениях используют только двухмерные образа, иконы, доски с нанесенным изображением. Такие образа в известной степени абстрактны. Грубо говоря, во время совершения таинств или молитв они лучше настраивают сознание на духовную работу. А скульптуры считаются слишком «плотскими», больше принадлежащими материальному миру. У католиков такие скульптуры не только разрешены, но часто являются выдающимися произведениями искусства. Однако православные христиане — не католики, и вот когда случилось очередное обострение борьбы между традиционным греческим православием и католицизмом, наступающим с запада, — у нас все скульптуры вынесли, чтобы подчеркнуть отличие «латинян» от «греков».
Сейчас храмовая скульптура уцелела только в музеях, один такой музей есть в Перми, еще несколько статуй — в Новгороде, есть отдельные в других музеях. Однако существуют и исключения, для некоторых особо почитаемых святых, вроде Николая Угодника: в Можайске, в Никольском соборе, есть его резной образ. Обо всем этом подробно написано у меня в романе. В основе его, как я сейчас думаю, находится неновая и, в общем, несложная предпосылка, что мир создается сначала идеологиями, а потом технологиями.
— Просите ли вы кого-то прочесть вашу рукопись до того, как отдать ее в издательство?
— У меня был друг Руслан Миронов. Он, кстати, несколько лет прожил недалеко от вас, в Таганроге, и там вел бурную деятельность, в начале нулевых основал такси «Курьер» и радиостанцию. Он был писатель, поэт, сценарист, актер, музыкант. Но, к сожалению, почти ничего не довел до конца, недавно он умер, не дожив и до 50 лет. Я его описал во многих книгах. Он читал мои рукописи и много мне помог, когда я только начинал.
Однажды я написал роман «Йод» — и написал плохо. Причем до этого у меня уже вышли три удачных книги. И вот Миронов прочитал рукопись и высказался резко негативно. Я послушал его, подумал — и переписал роман заново. Вообще книги — они как дети, все появляются при разных обстоятельствах, с каждой связаны особенные истории. Сейчас вот этот последний роман я раздал разным людям: резчикам по дереву, искусствоведам, богословам, краснодеревщикам.
С «Финистом» («Финист — ясный сокол», последняя изданная книга Рубанова, с ней он взял престижную премию «Нацбест»-2019. — «Нация») было совсем иначе, его придумала Аглая Набатникова (кинорежиссер, жена писателя. — «Нация»). Написала сценарий, потом я его переписывал, по ее предложению, потом мы лет пять его пытались реализовать, безуспешно, и уже потом я его превратил в роман. Конечно, Аглая читала рукопись, и у нее были пожелания и замечания.
С женой — кинорежиссером Аглаей Набатниковой
— Уже несколько ваших работ оказались связаны с темой язычества, принятия православия. Сценарий к «Викингу», «Финист — ясный сокол», новый роман. Откуда такой интерес к этой теме? Вы считаете переход из язычества в православие важнейшим из событий в русской истории?
— Одним из важнейших, конечно. Это очевидно. И я не выбирал этот материал, он сам меня выбрал. Меня занесло в кино, я стал писать сценарии, а у продюсеров всегда был и есть интерес к историческим темам, и я уже, наверное, десяток вещей написал по сюжетам из нашей истории. Одни сценарии уже реализованы, другие пока нет. Еще больше есть идей, по которым можно было бы сделать фильмы, художественные или документальные.
Вот, например, в этом году исполняется 400 лет со дня рождения Аввакума Петрова, автора «Жития протопопа Аввакума», у староверов он почитается как святой. Я предлагал нескольким федеральным каналам сделать документальный фильм, приуроченный к юбилею, но отклика не было никакого. Заинтересовался только Шаргунов (Сергей Шаргунов, писатель, депутат Госдумы действующего созыва, фракция КПРФ. — «Нация»), но и его усилий не хватило продавить проект. Может, это связано с производственными сложностями, с пандемией, не знаю. Но вот факт: 400-летие Аввакума, автора памятника литературы, одного из основоположников национальной матрицы, широко отмечать мы не будем.
— Какие еще события, явления из нашего прошлого повлияли настолько же сильно на то, что русский мир сегодня такой, какой есть? Какую тему вам хотелось бы раскопать так же глубоко и масштабно — на пару романов и сценарий к блокбастеру?
— Множество событий развернули и укрепили русскую цивилизацию. Например, обретение и освоение Сибири и Дальнего Востока. Грандиозное историческое событие — учитывая количество малых коренных народов, вошедших в нашу цивилизацию, масштабы территорий, природные богатства и длину береговой линии; и это событие продолжается, мы в нем участвуем. Ну, или Октябрьская революция, полностью изменившая мир. Много всего. Нельзя думать, что есть какие-то пять или десять событий, которые все изменили, а между этими событиями люди лежали на печи. Мир меняется ежедневно, события происходят непрерывно, большие и малые, и на какие обращать внимание — тут все зависит от наблюдателя.
История — это наука, а в науке все устроено не так, как в кино или в художественной беллетристике. История — это факты, точные даты и имена собственные. А остальное — уже интерпретация ученого. Например: в апреле 1242 года на Чудском озере произошло Ледовое побоище, а через два месяца, в июне того же 1242 года, в Париже были отобраны у евреев и сожжены на Гревской площади все Талмуды. Несколько тысяч книг сожгли. Это просто два факта, два события, которые произошли практически одновременно в разных местах, а дальше между ними можно создать разнообразные связи.
Глубоко и масштабно нужно копать везде. Я несколько лет двигаю тему национальных героев. Я сделал сценарий про главкома ВДВ Василия Маргелова, надеюсь, когда-нибудь будет кино. Предлагал каналам сериал про Бурденко, главного хирурга Красной Армии, а он сделал революцию в военной медицине и прошел три войны — но не взяли. Предлагал сценарий документального фильма про Аввакума — не взяли. Что-то проходило, например, я когда-то начинал делать фильм, который позднее превратился в «Легенду о Коловрате». Есть еще фильм «Союз Спасения», про декабристов, я там тоже поучаствовал, хотя в титрах меня нет. Назовите мне любое десятилетие нашей истории, начиная от Рюрика — и я вам скажу, какие романы можно написать и какие блокбастеры снять.
— То, что второй ваш кряду роман о далеком прошлом, означает, что писателю Рубанову сейчас не очень интересно настоящее?
— Чтобы хорошо написать о настоящем, надо его сначала прожить. Шутка. Почему не интересно настоящее? Конечно, все интересно, идеи пока есть, я просто не успеваю, привязан к текущей работе. И «Человек из красного дерева» — не о далеком прошлом, действие его происходит, условно, в наши дни.
— За сценарий «Викинга» вас довольно сильно хейтили, мол, все было не так, главная претензия: не жили славяне в такой грязи. А к «Финисту» (действие происходит в 1-й половине I-го тысячелетия) были подобные претензии?
— Ну вы сравнили. «Викинга» посмотрели 20 миллионов человек, считая с двумя или уже тремя телепоказами. Разумеется, нашлись и те, кто недоволен. Одни грязью были недовольны, другие еще чем-то. А книгу купили 30 тысяч человек. Да, была критика «Финиста», но сдержанная и уважительная. Все-таки читающие люди в массе культурные, а нечитающие, а только смотрящие кино и телевизор, менее культурные. В «Финисте» есть десяток неточных слов, например, биологи меня поправили, что у древних славян не могло быть тыквы. Что-то такое. Исправлю, когда и если роман будут переиздавать. Замечания всегда важно учитывать, но только если они получены от знающих людей, в моем случае — от профессиональных ученых.
В истории древних славян фактов мало; каждый сам себе представляет, где была грязь, а где не было. По каждому пункту можно спорить целыми днями. Допустим, историки говорят, что на улицах древнерусских городов были деревянные тротуары. А какие именно тротуары, какой ширины? Из чего? Из жердей, из полубревен? Досок-то не было тогда. Вот у меня придумано, что весь двор детинца, то есть укрепленного княжеского дома, замощен полубревнами. Никакой грязи вообще. И если лошадь навалит кучу навоза, подходит человек с лопатой и собирает этот навоз, потому что он идет в хозяйство. Могло такое быть? Могло. А могло и не быть. Лошади не любят ходить по твердому деревянному покрытию, а князья все были наездники. Короче говоря, есть мир, созданный авторской волей, если кто-то хочет спорить — пусть спорит.
Во время работы над «Финистом — ясным соколом» Рубанов научился делать из кожи одежду, обувь, доспехи и шлемы по технологиям начала I тысячелетия. Эти кожаные штаны писатель тоже сшил собственноручно
— «Финист» обозначен как славянское фэнтези, и, если бы не имя автора, я бы прошел мимо: фэнтези не интересно в любом виде. Но это же и не фэнтези! Настолько логичен и реалистичен мир «Финиста». Можем ли мы надеяться на экранизацию такого фэнтези? Ведь это крайне востребованный сегодня жанр в кино и сериалах.
— На книгу есть покупатель, для экранизации. Мы ждем от него решения. Кино сейчас всё стоит на месте, из-за пандемии. Никуда не надо спешить, фильм будет или хороший, или вообще его не будет. С точки зрения маркетинга, это фэнтези, взрослое славянское фэнтези, ничего тут не надо придумывать и людей путать. Жанровое определение необходимо для надписи на афише. Я не знаю, насколько реалистичен и логичен мир «Финиста», это люди пусть скажут. Автор старался создать максимально реалистическую историю, насыщенную деталями. Они дают эффект присутствия. Короче говоря, похвалы слышать всегда приятно, давайте дальше.
— Вы выросли в деревне. Насколько житель деревни Московской области отличен от москвича? Или слишком мало расстояние, чтобы были заметны какие-то различия? И какие у вас отношения со столицей?
— Деревня Узуново находится в Серебряно-Прудском районе, на полпути между Москвой и Рязанью. У нас там много людей рязанской конструкции, с круглыми лицами. Никаких особенных привычек я не замечал: люди работали в совхозе, пахали землю, а после работы до ночи возились в огородах и со скотиной. Честно скажу, я думаю, что русские — именно этнические русские — отличаются только в мелочах. Это не моя идея, а моего друга Авченко (Василий Авченко, писатель. — «Нация»): он считает, что если взять жителей Ростова и переселить во Владивосток, а оттуда — наоборот, то через год и там, и там все будет то же самое.
Недавно мы с братом съездили в наше общее родовое гнездо, где родился наш дед, село Селитьба, находится в 470 км от Москвы, в Нижегородской области. Там у стариков сохранился окающий нижегородской говор, но, повторяю, уклад жизни и логика ее такие же. Все-таки ХХ век сильно перемешал наших людей.
Вы спросили про столицу — я люблю большой город, он меня просто всегда возбуждал, мне нравится хай-тек. И я хорошо знаю и понимаю Москву, уклад этого феномена, историю его. Москва — для всех, она общая, сюда может любой приехать и стать кем угодно. В Москве каждый может установить свои правила, все возможно. Это Вавилон.
Я начал ездить в Москву в 16 лет, два раза в неделю по вечерам, учился в школе, в 10-м классе, и одновременно на подготовительном отделении журфака МГУ. Москва началась с университета, со здания напротив Манежа, с новых людей, которых там встретил, очень разные все были, но способные, интересные, раскрепощенные, смелые все. Москва любит смелых.
На берегу Тихого океана во Владивостоке
— Кто-то из маститых критиков сказал, что на нашей почве не может вырасти свой Стивен Кинг, мол, жанр хоррора совсем не для русской литературы. Вы согласитесь с этим? Может, в своем деревенском детстве вы слышали страшные истории, которые заткнут за пояс их хваленого Бабадука.
— Зачем нам нужен Стивен Кинг? Нам нужен новый Толстой, новый Достоевский, новый Чехов, нужно их планку держать. Хоррор — это сугубо развлекательный бизнес, постепенно и у нас научатся писать и снимать хоррор, только смысл в этом какой?
Американская развлекательная культура огромна, у нее мощные корни, нам не надо с ней пытаться конкурировать, подражать ей. Не надо копировать американцев, их страхи, их супергероев, это как минимум провинциально. Всегда востребованы оригинальные идеи, свежие, а не копии.
В детстве из страшилок я помню только пионерский фольклор про черную руку в черной комнате и тому подобные. А про русский фольклор узнал из сказок Пушкина и песен Высоцкого. Бабушка была учитель начальных классов и, разумеется, никаких страшилок мне не рассказывала, даже если и знала. У бабушки было другое: она по рождению была крестьянка, у нее был огромный огород, собака, кошка, куры и кролики, еще, в разное время, овцы, коза и корова. Она с животными со всеми разговаривала, как с людьми, и они ее понимали, отвечали ей, каждое на своем языке. Русское бессознательное, оно ведь не по Фрейду, оно основано не на страхах, не на детских травмах, а на любви; наши старики не пугали нас темными духами, у нас так не принято. Есть же поговорка: русские не понимают фильмов ужасов, они в них живут. Главный детский страх мой в детстве — не промочить ноги в холодное время года, поздней осенью или зимой, потому что мать за это ругала, я, как правило, заболевал простудой.
Конечно, в русском фольклоре есть сказки-страшилки, есть чудовища. Есть всякие местные легенды и любопытные интерпретации архетипов зла. Но если вы хотите стать русским Стивеном Кингом — вам надо потратить много лет, написать и опубликовать десять романов, а платить вам будут копейки, если вообще будут платить. И если вам повезет, то однажды публика вас возьмет, появится своя аудитория, но зарабатывать на жизнь все равно будете на своей основной работе. То есть статус русского Стивена Кинга вам присвоят, но не его гонорары.
— Вы умеете радоваться достижениям товарищей по литературному делу, сужу по вашим интервью и постам в соцсетях. Что немного неожиданно: люди творческие обычно ревнивые, самовлюбленные. Каково сегодня литературное сообщество в стране, чем живет? Как часто и по каким поводам вы встречаетесь с коллегами? Вряд ли пишете письма друг другу, как Чехов с Горьким, но, может, в Москве есть бар, в котором собираются литераторы.
— Не знаю ничего про бары, это какое-то заблуждение. И почему вы спрашиваете меня про сообщество? Я с несколькими писателями, примерно ровесниками, нахожусь в добрых отношениях, но мы видимся редко, два-три раза в год, обычно в поездках. И все живут по-разному. И я не всегда радуюсь чужому успеху, бывает, и завидую. Вы неверно все представляете. Нормальные писатели всегда друг друга поддерживали, про меня, например, Гаррос и Старобинец в свое время написали десяток статей в разных журналах.
Сейчас молодые сбиваются тоже в команды, друг друга тащат. Но тащат, как вы понимаете, не в обывательском смысле, скорее тащат умирать под теми же знаменами. Это нормально, это работает на общее оживление ситуации вокруг литературы и книжного рынка. Не буду, конечно, рассказывать про своих друзей, потому что это моя и их частная жизнь, скажу, что среди моих друзей нет жлобов и обывателей.
— Вы говорили в интервью не так давно: «Я продаю едва 15 тысяч экземпляров — и считаюсь хитовым, топовым писателем». При этом в соцсети Tik Tok у моего 18-летнего земляка, ростовчанина Дани Маркова почти 2 млн подписчиков. Как вы относитесь к блогерам, к их влиянию на умы? Смотрят ли блогеров ваши дети?
— Видеоблоги будут развиваться по тем же законам, по каким развивалась до них другая аудиовизуальная продукция. Как только блог теряет в качестве — его перестают смотреть. Надеюсь, упомянутый вами молодой человек сможет удовлетворять ожидания своей аудитории и через год, и через пять лет. Блогов сейчас выйдет очень много, и на какое-то время нам покажется, что мир смыло волной самопальной низкокачественной видеоклоунады. Потом качели пойдут в обратном направлении.
С видеоблогами будет то же самое, что происходило с телевидением в 1960-е: все думали, что не будет ни газет, ни театра, «одно сплошное телевидение». А потом оказалось, что телевидение не только не вытеснило другие каналы информации, но и подтолкнуло их к развитию; а затем телевидение и вовсе устарело. То есть эта новая видео-поп-культура не отменит прежнюю культуру, а наоборот.
Блог — это нормально, у меня он тоже есть, но не видео, а текстовый. Видеоблоги можно смотреть, только если они хорошо сделаны, сняты профессиональным оператором и так далее, то есть это всегда бизнес-проекты, они живут за счет рекламы, они будут появляться во множестве и пропадать, это будет просто еще один информационный и культурный слой.
Лично мне проще и удобнее воспринимать текстовую информацию: например, если мне нужно ознакомиться с темой, я лучше прочитаю статью, нежели посмотрю фильм. Статью любую я прочитаю за пять минут, а фильм идет полчаса.
Моей дочери 7 лет, она смотрит только детские видеоблоги, а книги не читает, хотя читать умеет хорошо, быстро. Она смотрит блоги на десятки тем: как изготовить игрушку-лизуна, что такое гороскоп, как скатиться с водяной горки. Сейчас у них у всех в их 8-9 лет уже свои каналы в Tik Tok или других таких же соцсетях. Для них Сеть, видеоблоги — просто еще один канал связи с миром. В 1970-е годы в России так же было с аудио, с музыкой. У всех подростков вдруг появились магнитофоны, началась грандиозная движуха вокруг записей и перезаписей. Можно было зайти в гости к другу в коммунальную квартиру и услышать, как в каждой из пяти комнат звучит свой магнитофон: у кого «битлы», у кого «Бони М», у кого Аркаша Северный.
То есть появилось много свежей информации, которую можно было получить только через аудиоканал, через слух, только приобщившись к магнитофонной культуре. Сейчас вместо аудиокультуры в моду вошла более совершенная видеокультура. Но кардинально для человека ничего не изменится. Реальность остается той же самой.
Это проект журнала «Нация» — «Соль земли»: о современниках, чьи дела и поступки вызывают у нас уважение и восхищение. Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этим текстом в своих соцсетях.
