В минувшие выходные над Подмосковьем тянулись по небу птичьи стаи. Клин за клином, словно по расписанию регулярных рейсов, уходили в сторону юга. А значит, бабьего лета, скорее всего, не будет. Тем приятнее, что отдельные птахи устремились по обратному маршруту. Причем возвращаются они на родину с триумфом
Режиссер Алексей Федорченко получает награду за оператора Михаила Кричмана
В минувшие выходные над Подмосковьем тянулись по небу птичьи стаи. Клин за клином, словно по расписанию регулярных рейсов, уходили в сторону юга. А значит, бабьего лета, скорее всего, не будет. Тем приятнее, что отдельные птахи устремились по обратному маршруту. Причем возвращаются они на родину с триумфом.
Это вам не воробей чихнул — это "Овсянки" привезли из Венеции целых три награды. Профессиональную — лучшему оператору — плюс две, если можно так выразиться, идеологические: приз Международной федерации кинопрессы ФИПРЕССИ и премию имени режиссера и проповедника Назарено Таддеи (она же — приз экуменического жюри).
Мы понравились — здорово. Поздравления Алексею Федорченко и всем создателям "Овсянок". Им теперь — с чистой совестью праздновать, а нас ведь не осудят, если попробуем разобраться: какими мы нравимся Западу? Особенно — тамошней прессе. О небывало жарком приеме "Овсянок" на пресс-показе в Венеции по Москве ходили легенды. Публику фестивальных просмотров принято именовать "взыскательной". То бишь в "Овсянках" показана Россия, которой взыскуют.
У директора бумажно-целлюлозного комбината внезапно умерла жена. Из этой завязки могут вырасти: а) мелодрама, б) детектив (как умерла да почему, да не сам ли муж поспособствовал) и, наконец, в) производственная драма. Последний пункт в жанровом раскладе отметаем сразу — кому сегодня интересны комбинаты? По какой причине молодая, кровь с молоком, женщина вдруг не проснулась однажды утром — тоже остается за рамками фильма. Ни диагноза, ни анамнеза, ни медстраховки. "Померла ночью моя Танюша", — спокойно констатирует директор (Юрий Цурило). Даже в шутовстве дяди Мити — Сергея Юрского: "Померла, грит, дедушка, твоя бабушка!" — искренней скорби было больше. А тут ведь не бабушка. Тут сексуально активная, пышногрудая кустодиевская красавица, охотно откликающаяся на любые инициативы мужа. Как именно и какими, пардон, отверстиями организма она откликалась, безутешный супруг рассказывает в автомобиле своему напарнику, комбинатовскому фотографу Аисту (Игорь Сергеев). Аист — старинное имя народа меря, к потомкам коего и директор, и фотограф принадлежат. Из них, из мерян, и покойная Танюша, которую везут на заднем сиденье, чтобы похоронить по обычаям предков (сжечь на берегу, а пепел сбросить в реку); и встречный гаишник, который смышлено оглядывает труп через тонировку: "Куда едете?" — "На Оку". — "Что везете?" — "Веретеницу". Диалог из серии: "Ну, и как Ока?" — "Он спрашивает: ка-ка-ка"... — "А ты ответь ему: ко-ко-ко..."
Рассказывать над неостывшим телом о самых интимных проявлениях данного тела — традиция меря. Во всяком случае, так закадрово утверждает Аист, любитель овсянок. Вообще у вроде бы давным-давно — еще с "Повести временных лет" — позабытого народа обнаружилась масса любопытных особенностей. Скажем, все меря мечтают утонуть. "При этом топиться у нас считается нескромным". Я бы даже сказала: топиться — это вызывающе. В криминальную хронику попадешь. В книжке пропечатают: "Тятя, тятя, наши сети..." Быть знаменитым некрасиво.
С водоемами меря не церемонятся, сбрасывая туда все излишки. Судя по этому признаку, вся Россия — угодья мерян, каждый из нас по-своему меря. Отец Аиста, поэт (Виктор Сухоруков), во флешбэке спускает под лед свою пишущую машинку. Надо заметить, что, когда ближе к финалу среди принципиально ничего не играющих актеров появляется вдруг Сухоруков и начинает играть — в бенефисно-антрепризном понимании этого слова, целостность фильма явно нарушается.
"Овсянки" могут нравиться либо не нравиться — дело вкуса. Ради фразы "Я написал эту книгу на боках мертвых рыб" стоило просидеть перед экраном до конца, но лучше бы прочитать повесть казанского писателя Дениса Осокина. За душу история меня лично не взяла хотя бы потому, что в памяти гораздо более пронзительное роуд-муви с транспортировкой женского тела. Спектакль Миндаугаса Карбаускиса "Когда я умирала" в "Табакерке" по роману Уильяма Фолкнера. "Овсянки", собственно, и не претендуют на слезовыжимание. Вдовец, только что предавший огню драгоценную плоть, вступает в диалог с уличными проститутками: "Мальчики, вы нас не хотите?" — "Ой, мы вас так хотим!" У мерян традиция: горе — отдельно, секс — отдельно.
Кроме того, в мерянских обычаях — мыть любимую жену водкой (процесс показан подробно, вынести такую пытку женщина — существо тонкокожее, по-моему, не способна, оттого, видимо, и померла вышеупомянутая Танюша). Также из обрядовости, продемонстрированной на экране, — перед свадьбой подруги заплетают невесте косички, как бы помягче выразиться, в зоне бикини. В первую брачную ночь жених якобы будет косы расплетать, ленточки собирать... "Не мерю!" — сказал бы по этому поводу Станиславский. С такой выдержкой, с таким нордическим темпераментом контрразведкой можно командовать...
"Забудутся обряды, что останется?" — спрашивает Аист в начале фильма. А к финалу поясняет: "У меря нет богов, только любовь друг к другу"
У меря нет богов. Или их слишком много — что одно и то же. Достаточно зайти на соответствующие сайты, чтобы с удивлением выяснить, что меря — это не история на грани мифа, а вполне актуальный языческий тренд, у которого немало поклонников. Здесь вращается желтая свастика — символ Солнца, здесь пишут о поисках "общей древнеарийской прародины" и рассказывают, как великолепно налажена жизнь в деревне, где есть духовный авторитет — "художник, сказочник и колдун-провидец"... Вот вам цитата с сайта: "Отдадим должное марийцам и эрзянам, которые сохранили древнюю веру предков, священные рощи, капища и требища! Они в экстремальных условиях сохранили и донесли до наших дней веру предков, которую не требуется возрождать с нуля"... Или: "Повсеместное "ославянивание" — по сути, новая волна насильственной христианизации-никонизации огнем и мечом с насильственным же внедрением повсеместно церковно-славянского языка"...
При чем тут "Овсянки"? Хочется думать, что ни при чем. Просто надо же донести до широкой общественности информацию, которую не потрудились либо не захотели добыть "взыскательные" киноведы.
Какими мы нравимся Западу в кино — такими понравились бы и в жизни. Большой народ с мироощущением народа малого, не имеющий иных богов, кроме причинного места жены (или не жены), да вдобавок стремящийся утонуть, — это мечта. Не будем конкретизировать чья. На подобную чудь охотники всегда найдутся.
А в отношении "Овсянок" — хорошо, что они три награды получили. Традиция у нас такая — побеждать.
Поцелуй от Тарантино
С продюсером фильма "Овсянки" Игорем Мишиным обозреватель "Известий" Лариса Юсипова поговорила по телефону наутро после торжественной церемонии — перед вылетом группы фильма в Москву.
- Об "Овсянках" западная пресса писала как об одной из главных сенсаций фестиваля. Нет ощущения, что "мало дали"?
- Нет, что вы! Мы очень довольны. Это максимум того, что мы могли привезти из Венеции. Конкурс в этом году — выдающийся. Очень крупные имена. Большие звезды, большие проекты. А у нас камерное поэтическое кино. И мы вполне отдавали себе отчет, что ему трудно будет бороться за главные призы. А вот на Кричмана очень надеялись. И рады этой его персональной награде. Мы торжественно вручим ему венецианскую медаль, на которой выгравировано "Михаил Кричман. "Овсянки", в Москве на пресс-конференции, которая пройдет в понедельник.
- Тарантино долго аплодировал вашему фильму, очень тепло отзывался о нем на пресс-конференции. А лично вам он что-нибудь говорил?
- Он подошел ко мне на финальной вечеринке, поздравил, сказал, что ему очень понравилось кино. Они всю ночь заседали, распределяя награды, и был большой соблазн дать приз за лучшую женскую роль нашей актрисе Юле Ауг. Потом он подошел к Юле, долго с ней разговаривал и даже целовался взасос. Ингеборга Дапкунайте тоже подтвердила, что идея наградить Юлю действительно всерьез обсуждалась... Вообще атмосфера на этом фестивале была потрясающая. Концентрация ярких, талантливых людей. Тарантино, который заражает всех положительными эмоциями, директор фестиваля Марко Мюллер — никакой чопорности, никакой высокомерности. Все очень демократично и очень благожелательно.
