Учёные-фольклористы, интересующиеся проблемами происхождения, развития и бытования сказок в социуме, строго отделяют их от мифов. Так, В.Я. Пропп утверждает:
«Мифы рассказывались отнюдь не с развлекательными целями, хотя сюжеты и были очень интересны. Мифы связаны с культами. Культы должны были подействовать на божества, а божества – помогать людям. Разница между мифами и сказкой есть, следовательно, разница социальной функции… Миф есть рассказ религиозного порядка, сказка – эстетического. Миф есть более раннее образование, сказка – более позднее»
Соглашаясь с Проппом, Э.В. Померанцева замечает:
«Утеряв связь с мифом, сказка может, однако, ещё долго сохранять в представлении её исполнителей и слушателей магическое значение. Этим объясняются имеющиеся у ряда народов запреты на рассказывание сказок или, наоборот, обычаи рассказывать их в определённые моменты производственной и общественной жизни»
Многие учёные, интересовавшиеся в своё время вопросами о сходстве и различии мифа и сказки, старались объяснить сюжеты, использующиеся как в мифе, так и в сказке, пытаясь реконструировать миф.
Занимаясь реконструкцией, они надеялись добраться до изначального сюжета, заложенного в мифе, стремились объяснить «тёмные», по их мнению, моменты и найти первичную структуру мифа.
Например, А.Н. Веселовский, желая найти мифологические корни сказочного сюжета об Иванушке-дурачке, интерпретировал данный сюжет через явления природы, разбивая его на два отдельных сюжета: «Три брата» и «Дурак (Емелюшка)». Вот что он пишет:
«Три брата (тип Ивана Полякова: третий брат 12 лет лежал в золе, пока не встал. Иван = солнце, 12 лет = 12 часов)… Дурак (Емелюшка): умнее и сильнее братьев (солнце и заря, тухнущие, слепнущие в вечернем небе, представляются беспомощными, растерянными, неразумными, пока блуждают в ночном небе, но под утро они обновляются, являясь чудесными юношами)»
[Веселовский 2004: 503]
Есть и объяснения исследуемого сюжета, исходящие из эпической истории России. Например, Д.О. Шеппинг в своей статье «Иван-царевич, народный русский богатырь» хочет видеть в сказочном герое эпического былинного героя.
«Сказка будто бы содержит древнейшее зерно предания, которое в былине уже испорчено»
Наподобие предания об Илье, вроде бы, некогда существовало и «Ивановское предание», осколками которого являются сказки» .
Не все учёные придерживаются такой точки зрения. К.С. Аксаков в небольшой заметке «О различии между сказками и песнями русскими» утверждает:
«Нечего и думать сравнивать Ивана с Ильёй Муромцем, совершенно особенным, единственным лицом, богатырём по преимуществу русским, выражающим собой русскую землю, русский народ»
В. Пропп придерживается точки зрения Аксакова и, разбирая высказывания П.А. Бессонова в приложениях к песням П.В. Киреевского, замечает:
«Для него сказочный Иван – представитель языческой Руси, что доказывается совершенно фантастическими способами (вроде лжефилологического разбора имени “Иван” и характеристики его распространения), далее этот русский Иван вступает в новый период своей жизни – былинный. Бессонов отождествляет этого собирательного русского Ивана с Микулой Селяниновичем, с Ильёй Муромцем (через сказку о Сидне), с Добрыней (через сюжет мужа на свадьбе жены) и т. д. Таким образом, собирательный сказочный Иван представляет доисторическую Русь, а герои былин – уже историческую…Сказочный Иван каким-то образом оказывается представителем кочевой Руси, а былинные герои олицетворяют народ – мир и земщину»
Ещё один учёный-фольклорист, В.П. Аникин, разбирая образ Ивана-дурака, замечает:
«первая и самая характерная черта социального облика Ивана, младшего сына, та, что он обездоленный человек. К этому положению его привело не стечение случайных обстоятельств, не то, что он дурак, а существующий порядок, который делает его нищим. По отношению к Ивану поступают несправедливо и отец, и братья, которые не скрывают своего презрения к Ивану, стараются обобрать его»
В сказке неизменно и постоянно говорится об удачливости главного героя. Счастье само плывёт ему в руки. В реальной жизни обездоленному не везёт, а в сказке всё получается наоборот. Так сказка обнаруживает свои социальные симпатии. Аникин задаётся вопросом:
«Кто и что приносит удачу Ивану?»
Отвечая, учёный замечает, что если говорить о сказках, в которых главный герой (обычно – младший сын) обделён наследством или получил в память об отце лишь животных, то помогает ему «та самая “скотина”, которую он получил в наследство. Кот и собака становятся вернейшими помощниками Ивана».
Аникин утверждает, что «традиционная основа этого сюжетного положения восходит к древним представлениям людей о возможности помощи тех животных, которых человек рассматривал как существ, расположенных к себе»
По мнению автора, возможно, что «сказочный мотив помощи, оказываемой герою животными, говорит и о рудиментарно сохранившихся древних представлениях о какой-то особой связи, существовавшей между Иваном – младшим сыном и покровителями семейного очага» Лейт.
Многие вымышленные существа (напр., шапка-невидимка – «Ночные пляски», добрый дух в одноимённой сказке) покровительствуют Ивану (или герою с другим именем, но сходной судьбой) потому, что он пользуется расположением всех мифических сил материнского рода. Аникин подмечает интересный факт:
«Сказки упорно связывают Ивана, третьего сына, с печью. Он и прозвище получил соответствующее – запечник»
И дело здесь вовсе не в лени главного героя, которая, якобы, может быть названа главной чертой его характера. Напротив, многие сказки ещё сохранили в себе описания труда младшего сына:
«Только старик за соху взялся, просит парень: “Дай, я пахать стану!”. Столько до обеда напахал – старику в день не управится»
Аникин объясняет этот факт следующим образом:
«Если вспомнить, что младшие сыновья искони являлись хранителями семейного очага и на них была возложена обязанность осуществлять особые культовые обряды, связанные с поклонением духам семейного очага и предкам, то станет ясной особая привязанность Ивана к печи. Иван, младший сын, по представлению сказочников, находится под покровительством сил, которые благоволили к тому, кто оставался верным старым обычаям материнского рода, кто не жадничал, не искал богатства только для себя. И именно в силу несоблюдения этих заветов попадают в невыгодное положение старшие братья Ивана, поддавшиеся порокам нового общества – корыстолюбию, стяжательству»
Пропп также замечает эту связь главного героя с печью:
«В сказках часто рассказывается, что герой до совершения своих подвигов валяется на печи… На печи сидит младший сын, о старших эта черта не сообщается… Иван именно как герой имеет какую-то связь с печью. Его сидение – не бытовое явление. Об этом говорит и его имя: он “Иван Запечин”, “Ивашко Запечник”, “Иван Запецин”, “Запечный Искр”. Это имя говорит о том, что Иван мыслится не столько лежащем на печке, сколько сидящим за ней: “Сел на печь за трубу”. Он “Затрубник”. По некоторым следам видно, что Иван находится не на лежанке, а внутри печки или даже под печкой. Он имеет связь с золой, с сажей, с пеплом: “Завсегда сидел он на печке да в золе валялся”. Отсюда ещё одно имя Ивана. Он Попялов: “Жил сабе дед да баба, и было у их три сына: два разумных, а третий дурень – по имени Иван, по прозванию Попялов”» . По мнению учёного, это частое сидение в пепле свидетельствует о «какой-то вековой связи Ивана с печью, а не о бытовом сидении на печи» . Развивая свою мысль, Пропп пишет:
Для примера приводится сказка, в которой «мальчик (Тельпушок) рождается от чурбана, который положен на печь сушиться. “Был чурбан, а стал мальчик”»
Ссылаясь на многих зарубежных учёных (Дж. Фрэзер, Ф. де Куланж, Э. Роде), Пропп приходит квыводу, что рождение героя из печи далеко не случайно. Этот мотив, как и многие другие мотивы волшебных сказок, уходит своими корнями в глубокую древность. Вот что говорит об этом Фюстель де Куланж:
«…домашний очаг был вначале лишь символом культа мёртвых,.. под камнем этого очага покоился какой-либо предок, и огонь возложен был в его честь: огонь этот как будто поддерживал его жизнь или представлял собою его вечно бодрствующую душу»
Фюстель де Куланж утверждает, что «не под очагом хоронили, а, наоборот, над могилой возжигали огонь,.. это есть первичная форма почитания предка… Родоначальник быстро превращается в божество. К нему воссылают молитвы о помощи. Он может спасти от всякой беды. Ио избавитель и покровитель»
На основании этого утверждения Пропп делает вывод, что «герой сказки…есть именно избавитель» , кем никогда не являются его братья.
И далее:
Вывод Проппа очевиден:
«Мотив героя, сидящего на печи и сходящего с неё или рождающегося из неё, сложился на основе обычая захоронения мертвецов в доме»
Библиография
1. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. – М., 2002.
2. Померанцева Э.В. Русская народная сказка. – М., 1963.
3. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – М., 2004.
4. Шеппинг Д.О. Иван-царевич, народный русский богатырь // Москвитянин, 1852, № 21, отд. III.
5. Аксаков К.С. О различии между сказками и песнями русскими // Полн. собр. соч. – М., 1861.
6. Аникин В.П. Русская народная сказка. Пособие для учителей – М., 1977.
7. Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки. – М., 1958.
8. Серебряная книга лучших сказок мира. – СПб, 1993.
9. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. – М., 1976.
10. Куланж Ф. де Гражданская община древнего мира. – СПб., 1906.
Об этом же пишет и Е.М. Мелетинский, полагая, что Иванушка-дурачок получает в наследство волшебное животное, а иногда и печь, так как они есть не что иное, как «тотемное животное и родовой очаг, принадлежавшие младшему по праву минората» .
