"Се бо готские красныя девы воспеша на брезе синему морю: звеняче русским златом, поють время Бусово, лелеють месть Шаруканю."
Сколько же копий было сломано историками из-за одной этой строчки "Слова о полку Игореве"! Уж слишком велик был соблазн протянуть ниточку от "времени бусова" к антскому вождю Божу: "...по смерти короля их [остроготов] Германариха они, отделенные от везеготов и подчиненные власти гуннов, остались в той же стране причем Амал Винитарий удержал все знаки своего господствования. Подражая доблести деда своего Вультульфа, хотя и был ниже Германариха по счастью и удачам, с горечью переносил подчинение гуннам. Понемногу освобождаясь из-под их власти и пробуя проявить свою силу, он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа (Booz) с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных..." (Иордан, Гетика)
В этом контексте "готские девы" поют время Бусово, вспоминая, как их предки разгромили славян, подобно Кончаку, разметавшему по степи полк Игорев. Но слишком уж огромен был провал во времени: шутка ли, почти восемь веков прошло! Как-то не верилось, что песнь о времени Бусовом дожила до 1185 года. Вот и мерещились историкам то половецкий хан Болош, живший в 50-х годах XI века, то совсем уж нелепые лодки-бусы.
Вернемся в III век нашей эры. "Скифские войны", бушевавшие на Балканах и в Малой Азии, рикошетом ударили и по постзарубинецким группам. Отмечаются новые перетасовки населения. Так, одна часть группы Картамышево-Терновка двинулась на север, тесня почепцев, другая уходит на восток — на Дон, Медведицу, Хопер (т.н. памятники инясевского типа). Теснимые с юга почепцы также начинают движение на север — на Верхнюю Оку, в Тульское полесье. Здесь они смешиваются с балтской верхнеокской культурой, рождая специфическую мощинскую культуру, в которой угадывается летописная голядь (В. В. Седов, А. М. Воронцов). На Верхнем Днепре наблюдается та же картина — памятники типа Грини-Вовки запустевают, а в Посожье отмечается приток нового населения. Этот поток в своей крайней точке достигает Верхнего Сожа, образуя смоленскую группу памятников типа Церковище (Дроеушевский Л. И.) и группу Заозерье (Латышев).
Эти перемещения в Подесенье, Посеймье, на Верхнем Днепре и Северском Донце нарушили изоляцию постзарубинецких групп. Начинается формирование новой киевской культуры, которой суждено было стать первой подлинно славянской.
Киевская культура была открыта не сразу. Археологи в поисках славянских древностей двигались как бы в противоположном направлении к потоку времени. Полвека назад достоверно славянскими признавались лука-райковецкая и роменско-боршевская культуры, начало которых относится к VIII веку. Между ними и черняховской культурой зияла пропасть в четыре века, которую историки заполняли в меру своих сил и фантазии. В частности, славянскими объявлялись то культура длинных курганов, то черняховская, то именьковская в Среднем Поволжье. Эта пропасть уменьшилась, но не исчезла полностью с открытием в 60-е годы более древних пражско-корчакской, пеньковской, колочинской культур, начавших свое существование в VI веке. Наконец, в 70-80 гг. XX века начали раздаваться все более громкие голоса о памятниках так называемого киевского типа, которые потом объеденили в киевскую культуру (Даниленко, Горюнов, Терпиловский).
Генетическая связь киевской культуры с постзарубинецкими древностями очевидна. Это обнаруживается в конструкции жилищ, в географической локализации поселений, в типах керамики, в хозяйственных инструментах. На первом этапе (III век) происходило приведение постзарубинецких групп к общему знаменателю. Однако этот процесс так и не был доведен до конца. Так, Падин и Терпиловский выделяют верхнеднепровский, деснинский и сеймско-донецкий варианты киевской культуры, границы между которыми проходили по водоразделам. По мысли археологов в будущем эти варианты дали начало пражско-корчакской, колочинской и пеньковской культурам.
В строительстве киевцы продолжали зарубинецкие традиции. Мы видим те же полуземлянки столбовой конструкции с глинобитными стенами, шатровой крышей, открытым очагом и центральным столбом. Как и прежде, поселения являются компактными селищами, расположенными на дюнах или надпойменных террасах — и уже одним этим они отличаются от черняховских хуторов. Резко увеличивается число хозяйственных ям: по 8-10 на каждое жилище.
Единство киевской культуры прослеживается в керамике: повсеместно исчезает чернолощеная традиция, горшки становятся более приземистыми.
В ювелирном деле происходят нектоторые изменения. В больших количествах встречаются украшения с варварской выемчатой эмалью — лунницы, серьги, фибулы. Эта мода по мнению А. А. Чубура сформировалась именно в киевской среде и позже распространилась от Прибалтики до Поволжья.
Среди орудий труда на киевских поселениях наиболее многочисленны пряслица, имеются железные наральники, жернова, косари, тесла, долота, кольца, шилья и швейные иглы, рыболовные крючки, ножи.
Во второй половине III в. плотность населения в границах киевской культуры сильно возрастает. Распространяются грузила для вертикального ткацкого станка, для плотницких работ начинают использоваться железные гвозди. Исчезают украшения с эмалями, и вообще стиль украшений меняется с началом массового импорта черняховских изделий с территорий, лежащих южнее.
Погребальный обряд киевцев трудноуловим. Вероятно, он продолжает юхновские и постзарубинецкие традиции с кремацией на стороне.
Выше мы уже говорили о роли готов в рождении киевской культуры. Но в то же время была и обратная сторона гото-славянских отношений, проявившая себя в проникновении в лесную зону черняховской и античной круговой керамики (амфоры танаисского типа). Позже в связи с политической стабилизацией культурно-торговые отношения киевцев и черняховцев еще более крепнут. Славяне заимствуют у южных соседей технические новинки, в числе которых — вертикальный ткацкий станок, железный наральник, жернова. Начинается обратное движение киевцев в степь, которому черняховцы не препятствовали, а возможно и поощряли. В Харьковской, Черниговской и Сумской областях образуется чересполосица из киевских и черняховских памятников. Замечено, что киевцы предпочитали русла крупных рек, а черняховцы — реки третьего-четвертого уровня. На черняховских памятниках этого региона попадается керамика киевского типа, что говорит о смешанных браках.
Карта Д. Вортмана
В начале IV века черняховская культура переживает демографический взрыв. В степи возникает мощное политическое объединение остготов — держава Германнариха. По словам Иордана «Германарих двинул войско против венетов, которые, хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает и множество вооруженных подступает. Эти [венеты], как мы уже рассказывали в начале нашего изложения, — именно при перечислении племен, — происходят от одного корня и ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов.»
В археологии этот период отмечен изгнанием киевцев из лесостепи. На ряде селищ (Обухов, Глеваха, Боромля, Гочево) киевский горизонт перекрыт черняховскими наслоениями (Терпиловский Р. В.). Все это создало известное напряжение между славянами и готами. Поэтому когда гунны в 375 году перешли Дон и обрушились на готов, славяне восстали и сбросили господство последних. Затем последовала описанная Иорданом война Винитария с антами, закончившаяся распятием Божа.
Гунн справляет нужду
Иордан узнал о восстании Божа из героического эпоса готов. Шестьсот лет спустя в Крыму куртизанки из горного княжества Феодоро ("готские красные девы") пели любопытному русичу, будущему автору "Слова о полку Игореве" о том, как готы громили славян и распинали их вождей. А потом, возможно, эту же песню услышал какой-нибудь половец, пропивающий награбленное "русское злато" в портовых тавернах Херсонеса и Судака.
