В своей прошлой статье я упомянул книгу «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева. С этой книгой у меня связана уйма тёплых воспоминаний, с неё началось моё приобщение к миру славянской мифологии, но… с этим трудом всё не очень хорошо, на самом деле.
Иллюстрация Виктора Королькова
Есть такой методологический принцип, называемый бритва Оккама, в кратком виде он представляет собой многим известный афоризм: «Не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости». Книга, о которой идёт речь, сущности не то что привлекает – она их множит, или, попросту говоря, выдумывает (конечно, не само издание, а люди, причастные к его созданию, в том числе и те, наследием которых пользовались авторы).
Я взял листок бумаги, пробежался по страницам «Русских легенд и преданий» и выписал самых сомнительных персонажей, которые на них причисляются к пантеону славянских богов. Обзор данных персонажей я и представляю вниманию уважаемых читателей.
Итак, начнём.
Вий
Иллюстрация Виктора Королькова
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
У древних славян Вием назывался насылатель ночных кошмаров, видений и привидений. Являлись они тем, у кого совесть нечиста. В этом он родствен Нияну, царю адскому. Служил Вий также Чернобогу в его царстве и судил мёртвых за их проступки.
Наши сказки знают могучего старика с огромными бровями и необычайно длинными ресницами: брови и ресницы так густо у него заросли, что совсем затемнили зрение; чтобы он мог взглянуть на мир, нужно несколько силачей, которые смогли бы поднять ему брови и ресницы железными вилами. Тогда уже ничто не утаится от его взоров (слово «вии» означает ресницы). Народное представление о Вии знакомо всякому, кто только читал Гоголя; однако некоторые любопытные черты не вошли в его поэтический рассказ. В Подолии, например, представляют Вия как страшного истребителя, который взглядом своим убивает людей и обращает в пепел города и деревни; к счастью, убийственный взгляд его закрывают густые брови и близко прильнувшие к глазам веки, и только в тех случаях, когда надо уничтожить вражеские рати или зажечь неприятельский город, поднимают ему веки вилами. В таком грандиозном образе народная фантазия рисовала себе бога-громовника (деда Перуна): из-под облачных бровей и ресниц мечет он молниеносные взоры и посылает смерть и пожары...
В сказаниях чехов и словаков есть великан по имени Быстрозоркий. Своими острыми всевидящими взглядами он воспламеняет всё вокруг, и даже скалы трескаются и рассыпаются в песок.
Что интересно, слово «Вий», несомненно, созвучно имени древнего бога индусов Вайю. Он был богом бурь и ураганов, умерщвлял всё живое. Обычно его называли безжалостным: «Можно пройти путём, которым бежит быстрая река, но нельзя пройти путём безжалостного Вайю...» Он же властвовал над преисподней. Не наш ли это Вий, который в глубочайшей древности тоже упоминался как покровитель всесокрушающих ураганов и даже участвовал в насылании на земли Всемирного потопа?
«У древних славян Вием назывался...» – серьёзно? Древние славяне – и Вий?
Для начала уточним временные рамки. Древними славянами принято считать раннесредневековых славян примерно VI–VIII веков (то есть, периода расселения славянских племён). «Вий» Николая Васильевича Гоголя был впервые опубликован в 1835 году в сборнике «Миргород».
Почему я отталкиваюсь именно от повести Николая Васильевича? Потому, что до её выхода в свет слово «Вий» в украинских словарях не фиксировалось (и этому факту посвящена целая научная работа «Об отсутствии в украинском языке понятия вій и времени фиксации в словарях онима вій» Руслана Шаяхметова).
Специалист по славянской мифологии Елена Левкиевская вполне обоснованно утверждает, что персонаж, располагающий всеми признаками Вия Гоголя, в славянском фольклоре не встречается, но при этом можно найти персонажей с отдельными аналогичными чертами (см. её работу «К вопросу об одной мистификации, или Гоголевский Вий при свете украинской мифологии»). Что это значит? То, что Николай Васильевич взял образы нескольких фольклорных персонажей, вылепил из них нечто условно новое и придумал ему имя.
Весьма рекомендую ознакомиться с работой историка Е. Дмитриевой (к сожалению, полного имени актора так и не нашёл, только инициал) «Вий – кто он?», где на основе анализа источников доказывается, что на образ Вия перешёл ряд черт бога Велеса.
О том, что Вий служил Чернобогу, и рассуждать не хочется. Уж слишком активно этим богом балтийских славян подменяют христианского дьявола (кстати, есть интересная гипотеза, что Чернобог – это название определённого идола, образа божества, и к ней мы рано или поздно вернёмся). И откуда должность судьи мёртвых в славянской мифологии? По аналогии с судьями в греческой – Эаком, Радамантом и Миносом?
А зачисление Вия в деды самому Перуну? А, каково? Причём Вий обладает рядом ярко выраженных свойств, присущих исключительно хтоническому существу, то есть воплощающему в себе мощь земли как стихии. Стихия грома и молнии – это, соответственно, стихия неба. А земля и небо... это земля и небо! Комментарии, позволю себе заметить, излишни, поскольку даже пословица такая есть, указывающая на диаметральную противоположность чего-либо.
Сопоставление Вия и Вайю только лишь по созвучию имён и голословное утверждение, будто бы Вий участвовал в организации Всемирного потопа (то-то Николай Васильевич удивился бы!), в лучшем случае умиляет своей наивностью и простотой.
В посвящённой ему статье рассматриваемой книги Вий напрямую богом не называется, словно бы авторы поначалу немножко стеснялись. Но только лишь поначалу. Уже в статье, посвящённой Во́де (Один, ты ли это?), они провозгласили Вия «древнейшим богом ураганов».
Во́да (Водан)
Иллюстрация Виктора Королькова
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
При назывании этого загадочного и всеми забытого божества важно помнить, что в большинстве славянских языков ударение в нём на первом слоге, и с этим именем связаны слова «водит», «воевода».
Когда на Руси появились княжеские дружины, он был именно богом воинства, покровителем военачальников и полководцев, изображался в виде сильного мужа в военных доспехах. Однако в древнейшие времена Водан имел отношение и к водной стихии, был покровителем морских и речных глубин. Он и есть тот самый «дядька их морской», о котором пишет А. С. Пушкин в «Сказке о царе Салтане»: именно воевода, который выходит с тридцатью тремя витязями из «вод ясных», чтобы обходить дозором царство князя Гвидона.
Рассказывают также, что Водан (вместе с Вием, древнейшим богом ураганов) участвовал в насылании на землю Всемирного потопа.
Тут я могу заподозрить лишь заимствование скандинавского Одина-Вотана, хотя Дмитрий Гаврилов и Алексей Наговицын в своей книге «Языческие боги славян» утверждают, что западно-славянский бог Водан известен из «Хроники всего света» Матвея Меховского и «Повести о построении бенедиктинского монастыря на Лысой горе», а также из неких польских легенд, где он называется сыном Живы и братом Перуна.
Приписывание этому самому Во́де власти над водной стихией по принципу созвучия и притягивание за уши «Сказки о царе Салтане»... Ну опять-таки наивно! В лучшем случае.
Доброгост
Иллюстрация Виктора Королькова
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
У западных славян Доброгост – покровитель добрых вестей, посланник богов – нечто вроде античного Гермеса (Меркурия). Спускаясь с небес, он надевал крылатые чёботы, напоминающие сапоги-скороходы русских сказок.
Мне в этом тексте колет глаз слово «нечто». Пишут о боге как о живом одушевлённом существе мужского рода – и вдруг «нечто». Но это так, стилистическая придирка.
В остальном, текст говорит сам за себя: искал кабинетный мифолог соответствие в славянской мифологии греческому Гермесу, не нашёл, плюнул, да и придумал сам: быть тебе, дескать, Доброгостом, о нечто вроде античного Гермеса (Меркурия).
А ещё авторы в подтверждение якобы существования сего божества приводят сказочку:
Однажды люди попросили стремительного вестника Доброгоста одолжить им свои волшебные чёботы – сапоги, шаг которых был в сто вёрст, а прыжок – аж в двести.
Бог, стремительно бегущий по своим делам, приостановился, снял с ног волшебные чёботы, и человек, оказавшийся самым храбрым, влез в них. Шагнул – всего на версту, прыгнул – на две, и рассердился, стряхнул с ног чёботы:
– Да ты нас обманул, Доброгост!
Что такое? А чёботы где? Умчались, улетели... шаг – сто вёрст, прыжок – двести... до сих пор бегут по земле неведомо куда, никак остановиться не могут! С тех пор и не осталось у Доброгоста волшебных чёботов, а добрые, хорошие вести приходят куда медленнее и реже плохих.
Догода
Иллюстрация Виктора Королькова
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
Догода – бог тихого, приятного ветра и ясной погоды, полная противоположность своему свирепому брату, покровителю ветров Позвизду!
Румяный, русокудрый юноша в васильковом венке, в серебристо-голубой одежде, с самоцветными крылами за спиной, Догода неспешно пролетает над землёю, осеняя её своей улыбкою, ласковым взором, приветливо помахивая вечно цветущей веткою розовоцветного шиповника.
Покорные его воле, плывут в вышине стаи легкокрылых облаков. Наши предки усматривали в их причудливых очертаниях и небесные горы, и дворцы великанов, и ковры-самолёты, и колесницы божеств. Виделись им, конечно же, и ладьи, в которых восседают давно умершие предки, изредка навещающие родимые края. Они удостоверяют, что потомки чтут родовую память, уважают древние обычаи, чтут своих богов.
Догода имел свои храмы, но никаких иных жертв, кроме весёлых, нежных песен и танцев, принимать не желал.
В старину молодёжь с наступлением осени собиралась в чьём-либо доме на посиделки. Дурачились, рассказывали страшные истории, а случалось, играли в Догоду. Юноше завязывали глаза, а какая-нибудь из девушек шёпотом пела ему на ушко про голубка Догоду.
Если угадает «Догода», кто певунья, – тут же целует её, вслед за тем выбирают «Догодою» другого паренька – пока все не перецелуются.
Ну что тут сказать? На мой взгляд, снова создание лишней сущности по аналогии с греческой мифологией: у них вон сколько узконаправленных покровителей ветров: Борей, Нот, Зефир, Евр, а у нас-де одного Стрибога владыкой воздушной стихии признают (ну ещё Вия к управлению ураганами приставил некто шибко «умный»).
Вот и придумали Догоду, наверное, от слова «погода». Заявили о его храмах (конечно, ни одного из них так и не нашли – если я не прав, то поправьте меня, пожалуйста, в комментариях, только со ссылкой на адекватный источник), приплели молодёжные игрища, явно срисованные с обрядности, связанной с Ярилой.
А вот и упоминавшаяся песня, заявленная в книге как старинная (лично я кроме как в «Русских легендах и преданиях» Грушко-Медведева её нигде не встречал, несмотря на проведённый в глобальной сети поиск):
У голубка Догоды –
Ни горя ни заботы.
Не пашет он, не сеет,
Не косит, не молотит,
Не косит, не молотит –
Беспечно жизнь проводит.
Но тучами не застит
Нам солнышко Догода,
Но нивушек не валит
Нам бурею Догода.
Пригожий голубочек,
Погожий дай денёчек!
Корс (Корша)
Иллюстрация Надежды Антиповой
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
Корс – покровитель питья и еды, бог пиров, то же, что у греков и римлян Бахус и Дионис. Корс – большой охотник до пива и мёда. Изображали его в виде нагого юноши, увенчанного венком из хмелевых плетей и едва прикрытого листьями хмеля. Он выглядел полусонным, словно спьяну, в руке держал ковш, ибо всегда был не прочь к нему приложиться. Корс сидел на утлой, вверх дном опрокинутой бочке, а вокруг валялись пустые кувшины и черепки от разбитых чаш. Славяне поклонялись ему своим участием в пьянственных поединках, ибо в те далёкие времена среди всех народов немалым богатырём считался тот, кто мог остальных перепить. Там, где начиналась пирушка, и был храм Корса.
И снова текст обличает сам себя: «то же, что у греков и римлян Бахус и Дионис»... Снова калька, по которой набросал вымышленное божество кабинетный мифолог! А как иначе? Где у славян свой Дионис и свой Бахус?! Срочно нужен, ведь славяне так (якобы!) предрасположены к пьянству!
Помните, выше мы приводили слова авторов о великом и ужасном Всемирном потопе? Ну, том самом, который провернули Вий, созданный пером Николая Васильевича Гоголя в XIX веке и «ставший» богом ураганов у древних славян, и заглянувший из скандинавской мифологии Вотан, заменивший «т» на «д», чтобы «порулить» водной стихией? Так вот, человечество в нём спас пьяненький Корс!
О боги, что за фантазия...
Эпизод приводится понятно откуда (непонятно – см. выше, чьему труду посвящены все выделенные цитаты в данном обзоре):
Когда боги устроили Всемирный потоп, они не жалели никого, ни людей, ни зверей. Но Корсу всегда нравились люди своим простодушным весельем, и он наклонил небесную виноградную лозу так низко, чтобы за неё могли уцепиться мужчина и женщина, которые уже отчаялись спастись.
И всё время, пока продолжался потоп, они висели, держась за лозу, а Корс поддерживал их дух весёлыми песнями.
Потом воды сошли, и обессиленные люди рухнули наземь.
Тогда Корс влил им в уста несколько капель виноградного сока, и они почувствовали в себе новые силы.
Оттого люди и почитают хорошее вино и его покровителя Корса.
Лёд (Коледник)
Просто соответствующий пейзаж. Иллюстраций сему детищу чьей-то неуёмной фантазии не посвящалось
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
Божество это всегда сражалось с водяными. Сила к нему приходила с зимой, когда от одного его прикосновения все реки, ручьи, озёра покрывались ледяной коркою, так что водяные и водяницы, омутники и омутницы, болотники и болотницы принуждены были сидеть в своих хороминах на самом дне до весны, не в силах не только высунуться на поверхность, но и поплавать вволю, ибо иные речки промерзают до дна. Вот сколь злобен и силён Лёд... правда, только в зимнюю пору.
Лёдом называли также воинственного бога, покровителя сражений. Ему молились об удаче в битве. Изображали это свирепое божество в виде страшного воина, облачённого в доспехи, во всеоружии. У него были свои храмы, и перед каждым военным походом он получал много богатой жертвы, а ещё больше – в случае воинской удачи.
Вот откуда, откуда это взяли, с какого потолка?! Конечно, язычники обожествляли природу, но воспринимать одно из агрегатных состояний воды как самостоятельное божество? Пф!
Причём тут, к тому же, военные походы? Попытка притянуть за бороду легендарный образ «генерала Мороза»?
И снова упоминаются храмы, которые, наверное, таяли по весне, потому никогда археологи, сколь бы настырны они ни были, не откопают и следа сиих культовых зданий.
«Предали расовую память, забыли о Лёде-Коледнике, – вздохнул бы адепт сего вымышленного божества. – Оттого и зимы у вас такие стали тёплые»
Лель (Лельо, Леля, Любич)
Иллюстрация Виктора Королькова
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
О Леле – этом маленьком боге страсти – до сих пор напоминает слово «лелеять», то есть нежить, любить. Он сын богини красоты Лады, а красота, естественно, рождает страсть. Изображался он в виде златовласого, как и мать, крылатого младенца: ведь любовь свободна и неуловима. Лель метал из рук искры: ведь страсть – это пламенная, жаркая любовь! Он то же, что греческий Эрос или римский Амур, только те поражают сердца людей стрелами, а Лель возжигал их своим ярым пламенем.
Священной птицей его считался аист. Другое название этой птицы в некоторых славянских языках – лелека. В связи с Лелем почитались и журавли, и жаворонки – символы весны.
А ведь исследователи аж с XIX века отрицают существования такого бога (или хотя бы персонажа) в славянской мифологии...
Откуда взялся этот Лель? Зародился он от желания «облагодетельствовать» славянский пантеон аналогом заморского Эроса (или Амура) и рефрена народных песен «Ой, лель-ладо» (вариант: «Лада, лель-люли» и другие тому подобные).
Вот такое вот детище страсти к греко-римским божествам...
Магура
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
Дочь громовержца Перуна, облачная дева – прекрасная, крылатая, воинственная, Магура сродни скандинавской валькирии. Сердце её навеки отдано ратникам, богатырям. На поле брани Магура подбадривает сражающихся воинственными кликами, её золотой шлем сверкает на солнце, вселяя радость и надежду в сердца. Ну а если воин пал от удара вражеского меча или пронзённый стрелою, Магура осенит его своими крылами, коснётся охладелых уст – и даст выпить воды из золотой чаши. Отведавший живой воды Магуры отправится в Ирий, в райские чертоги, – для жизни вечной, где и средь неземного блаженства вечно помнит он последний поцелуй Магуры.
А это есть гибрид упомянутых в тексте валькирий и опять же греческой богини – Афины. Больше и сказать нечего.
В серьёзных трудах по мифологии не встречается. А ещё так называют пещеру в Болгарии.
Озем и Сумерла
Иллюстрация Виктора Королькова
Из книги «Русские легенды и предания» Елены Грушко и Юрия Медведева:
Озем и Сумерла – бог и богиня подземного царства. В глубоких, сумрачных провалах раскинулись их необозримые покои, в которых всегда темно, и только неисчислимые богатства недр озаряют их своим блеском: золотые и серебряные жилы, гроздья самоцветных камней, горящие озёра нефти – крови земли... Одежды Озема и Сумерлы из чистого золота, их лица бледны и неприязненны. Ох, не любят они людей, которые ищут богатств земных, оттого так часто обваливаются крепи шахт, взрываются рудники, а порою начинают боги возмущённо трясти землю, чтобы устрашить дерзких хитников. Слуги богов – кроты, ужи и грибы, их соглядатаи и слухачи. Всё, что узнают о жизни людей, всё богам подземным рассказывают!
Ну а зимой, когда снег покрывает поля и леса, когда ничто не пробьётся сквозь белое тяжёлое покрывало, Озем и Сумерла обнимают друг друга крепко-крепко, ибо, несмотря на внешнюю суровость, соединяет их великая и нерушимая любовь, и отдаются сладкому сну вместе со всей замёрзшей землёю.
Узнали? Это же Аид и Персефона, которых «пригласили» погостить на Русь-матушки кабинетные мифологи и завуалировали атмосферой уральских сказов!
А вот вам и сказочка про этих, с позволения сказать, божеств:
Был на прииске серебряном один молодой рудознатец – рыжий такой, кряжистый. Прохором его звали. И страсть как любил он дичину и зверя стрелять в Змеиных горах – они за прииском аж до небес взлетали вершинами! Вот как-то раз идёт Прохор на закате солнечном по ущелью с ружьишком, глядь – орёл летит с добычей в когтях. Низко так летит, над самыми макушками ёлок. Видать, слишком тяжела добыча: то ли ягнёнок с руном золотистым, то ли зверь какой неведомый.
Прицелился Прошка и хоть не попал, но так напугал орла, что тот добычу выпустил из когтей, а сам упорхнул. Подбежал парень к добыче орлиной – да так и ахнул. Лежит на траве не ягнёнок, а непомерно большой золотистый крот и кровью истекает.
Подивовался наш охотник на зверя золотого – о таких он и слыхом не слыхивал! – и решил показать диковинку старикам на прииске. Они чего только не повидали на своём веку, знают небось, что за чудо-юдо ему попалось. Но сперва нарвал Прошка тысячелистника, приложил к ранам зверька да завернул его в свою рубаху. Потом положил в котомку и зашагал на прииск. Однако путь был долог, застигла парня в пути ночь. Прилёг он под елью, и привиделся Прошке сон, будто просит крот золотой отнести его по восходе солнца обратно в то самое ущелье, где был он от орла спасён, а затем, обогнув Стриж-озеро, отыскать лаз в земле и тем лазом проникнуть в пещеру. Там крота якобы ждут не дождутся отец с матерью, и они-то наградят Прохора Селиванова от всей души.
Подхватился Прошка, на звёзды поглазел, сновиденью поизумлялся и опять лёг – досыпать. И сызнова сон повторился – точь-в-точь!
Делать нечего: рано поутру пустился он вверх, вверх по ущелью, к Стриж-озеру. Хоть не сразу, но лаз потайной отыскал, сделал по нему десяток шагов, а дальше – тьма-тьмущая, один неосторожный шаг – и в пропасть грянешься, костей не соберёшь, так в недрах земных и загинешь... И слышится вдруг Прошке, словно ребёнок говорит тонко и нараспев.
– Возьми меня на руки и повязки развяжи.
Да ведь голос из котомки идёт, где крот лежит! Хоть и захолонуло Прошкино сердечко, однако послушался он, сделал, как велено было. Батюшки-светы! Разлился по стенам лаза свет золотистый, ярче дневного, и Прошка без помех зашагал вперёд и вперёд, пока не очутился в преогромнейшей пещере. Там всё горело и сверкало от каменьев самоцветных, а на хрустальном троне, в одеяньях раззолочённых и самосветных коронах сидели царь с царицею. Тут крот выскользнул из его рук – и преобразился в прекрасного царевича.
– Сколько раз мы, отец и мать твои, Озем и Сумерла, говорили тебе, неслуху: не покидай наших подземных владений, не выходи на белый свет – ни в обличье ящерицы, ни змеи, ни крота, – услышал Прохор голос царя. – Скажи ещё спасибо своему спасителю-рудознатцу. А ты, Прохор Селиванов, подойди поближе... Ещё ближе. Не робей, ты ведь парень не из робких! Какую награду желаешь унести отсюда? Выбирай, походи по моим владениям, поприглядись – здесь всё твое.
Начал осматриваться Прохор, к стене подошёл, золотишко самородное трогает размером с его кулак, на яхонты да рубины заглядывается. И видит: стоят идолы каменные в обличье людей. Всмотрелся – и онемел: да это ж его знакомцы с прииска! Окаменевшие! Вот Яшка Летягин, рудознатец, вот Анфим Посребышев, горный мастер, Никита Анциферов, писарь рудничный, а вот гуляка да забияка Егор Кудряшов, соперник его, Прохора, в любви к красавице Алёне. В разные годы пропали они в горах – кто охотясь, кто драгоценную руду отыскивая, и давно уж были оплаканы-отпеты роднёй.
– Ну, подыскал себе награду? – спросил царь Озем.
– Подыскал, – кивнул Прохор. – Коли будет на то воля твоя, оживи людишек рудничных и отпусти нас всех с миром.
Надолго призадумался Озем, но тут Сумерла и царевич начали всячески увещевать царя склониться на Прохорову просьбу. И вот явилось чудо: ожили и Яшка, и Анфим, и Никита, а явленный из камня Егор Кудряшов перво-наперво взглянул на Прохора люто, как и положено сопернику.
– Забирай своих людишек и прощай, – сказал Озем. – Только не обессудь: память у них о владеньях моих отшибётся до скончания земного срока каждого. Чтобы не пытались более попасть в мои владения. А ты, рудознатец, коли сделается белый свет не мил, возвращайся сюда. Работа по сердцу найдётся!
Вернулся Прохор со товарищи на прииск – будто с того света привёл оплаканных и отпетых! Начался, как водится, пир горой. Но на все вопросы, что да почему, молчали счастливчики, не знали, что ответить. Молчал и Прохор.
Стал он каким-то задумчивым, нелюдимым. А спустя два месяца исчез – после того, как красавица Алёна пела и плясала на своей свадьбе с Егором Кудряшовым. Вот наутро после этой свадьбы и пропал Прохор Селиванов. Навсегда пропал...
Сказывали, будто видели его потом на Змеиных горах, а рядом с ним – какого-то крота золотого, да только кто ж тому поверит?
Не знаю, как кому, а мне это очень сильно напоминает импровизацию на заданную тему, написанную под влиянием Бажова... И кстати, упомянутые хитники – это коренной уральский термин.
И тут нас, к сожалению, настигает ограничение по количеству символов... Так что обзор продолжу во второй части сей замечательной (я надеюсь) статьи.
