У знаменитого русского историка Сергея Михайловича Соловьёва (1820—1879), автора 29-томной «Истории России с древнейших времён» (1-й том вышел в 1851 г.), впервые применившего термин «Киевская Русь», читаем о языческих храмах древних славян следующее:
Очеркъ нравовъ, обычаевъ и религiи Славянъ, преимущественно восточныхъ, во времена языческiя. Сочиненiе С. Соловьева. М., 1850.
«...У нашихъ восточныхъ Славянъ, у которыхъ не было класса жрецовъ и не распространенъ обычай изображать божества въ кумирахъ [современные данные истории и археологии свидетельствуют об обратном, — прим. В.], религiя сохранилась въ гораздо бòльшей чистотѣ, чѣмъ у западныхъ Славянъ, у которыхъ городская жизнь и сильное влiянiе чуждыхъ народовъ повели и къ образованiю жреческаго класса и къ распространенiю храмовъ и кумировъ. Мы сказали, что у нашихъ восточныхъ Славянъ не было класса жрецовъ (см. объ этомъ образцовое по времени разсужденiе митрополита Платона въ его Церковной исторiи). Лѣтописи совершенно молчатъ о существованiи храмовъ и жрецовъ; нельзя предположить, что, еслибъ храмы существовали, то лѣтописцы умолчали объ ихъ разрушенiи или превращенiи въ церкви при разсказѣ о введенiи Христiанства и ниспроверженiи идоловъ. Во времена Игоря стоялъ въ Кiевѣ Перунъ на холмѣ, но не въ храмѣ, ибо лѣтописецъ прямо говоритъ: „Заутра призва Игорь слы, и приде на холмъ, кде стояше Перунъ, покладоша оружье свое, и щиты и золото“. Нельзя было не сказать лѣтописцу, что они вошли въ храмъ Перуна, тѣмъ болѣе, что Христiанская церковь св. Илiи должна была напомнить ему о храмѣ. О Владимiрѣ говорятъ, что онъ поставилъ кумиры на холму внѣ двора теремнаго, и нисколько не говорится о храмахъ. Въ разсказѣ о введенiи Христiанства читаемъ: „Яко приде (Владимiръ), повелѣ кумиры испроврещи, овы осѣчи, а другiе огневи предати; Перуна же повелѣ привязати коневи къ хвосту, и влещи съ горы, и проч.“ — Ни слова о разоренiи храмовъ. Въ Новгородѣ Добрыня поставилъ кумира надъ Волховомъ, но не храмъ. Словà требище и капище, употребленныя въ нѣкоторыхъ лѣтописяхъ, древнихъ сочиненiяхъ и житiяхъ святыхъ, не могутъ означать храмовъ; требище — мѣсто, гдѣ приносилась жертва, треба; капище произходитъ отъ капь, ἐιϰών, imago („По капи нашею и по образу“ или: „Грѣхъ въ мою капь сътворенааго обетьши“. См. Miklosich, Rad. I. Sl. p. 117); слѣд. можетъ означать и самого идола, и также вмѣстилище идола, навѣсъ, шатеръ; что капище не могло означать храма, видно изъ словъ лѣтописца, что Владимiръ, уходя изъ Корсуня, взялъ съ собою два мѣдныхъ капища (П.С.Р.Л. I, 50). Какъ мало было распространено собственно идолослуженiе у нашихъ Славянъ, видно изъ того, что, во первыхъ, не было храмовъ даже и въ главныхъ городахъ, Новгородѣ и Кiевѣ; во вторыхъ, въ главномъ городѣ Кiевѣ изображенiе главнаго божества, Перуна, было деревянное: „И постави кумиры — Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ“ [логика автора не ясна: в Арконском храме изваяние Свентовита тоже было деревянное, притом что богослужение у балтийских славян было весьма развито, — прим. В.].
<...> Эта неразвитость общественного богослуженiя, отсутствiе храмовъ и жрецовъ не должны нисколько поражать насъ: все это было необходимо при родовомъ, особномъ быту. Въ каждомъ родѣ родоначальникъ, старшiй былъ вмѣстѣ и жрецомъ, онъ приносилъ жертвы, онъ гадалъ о будущемъ. Какъ это произходило, показываетъ и теперь еще существующiй обычай. Въ Малороссiи, въ щедрый или богатый вечеръ, 31 декабря, каждая хозяйка готовитъ множество варениковъ, книшей, пироговъ, и поставивши все это кучею на столѣ, затепливъ свѣчу передъ образами, накуривъ ладаномъ, проситъ мужа исполнить законъ: отецъ семейства долженъ сѣсть на покути, за грудой всякаго печенья. Когда дѣти, войдя и молясь, спрашиваютъ: „Дежь нашь батько?“ то онъ спрашиваетъ ихъ въ свою очередь: „Хибажь вы мене не бачите?“ и на слова ихъ: „Не бачимо, тату“, говоритъ: „Дай же боже, щобъ и на той рокъ не побачили“. Этими словами онъ выражаетъ желанiе, чтобъ и въ будущемъ году было такое же изобилiе всего какъ въ настоящемъ (Срезневскiй — Свят. и Обр. стр. 77, 78). У западныхъ Славянъ, гдѣ, при большемъ развитiи общественнаго богослуженiя, существовали храмы и жрецы, роль отца семейства въ описанномъ обрядѣ занимаетъ жрецъ. Саксонъ Грамматикъ, описавъ праздникъ въ честь Святовида, когда жрец перемѣнялъ вино въ рогѣ идола, прибавляетъ: „Къ этому же возношенiю принадлежалъ и пирогъ сладкiй, круглый (коровай) и величиною почти въ ростъ человѣка. Жрецъ, поставя его между собою и народомъ, спрашивалъ у Руянъ — видятъ ли они его? Когда тѣ отвѣчали, что видятъ, то онъ изъявлялъ желанiе, чтобъ на слѣдующiй годъ его вовсе не было видно за пирогомъ“ (Saxo Gramm. 824, 825).
Но если не было храмовъ, то гдѣ же и какъ приносились жертвы старшинами родовъ? Природными жертвенниками, алтарями для младенствующихъ народовъ служили горы, скалы, камни огромной величины. Наша природа скупа на возвышенности и камни, за то щедра на естественныя капища (шатры, навѣсы) — многовѣтвистыя деревья: подъ ними то преимущественно совершались религiозные обряды, приносились жертвы. Дерево (по преимуществу дубъ), выбранное для этого, освящалось, и становилось само предметомъ благоговѣйнаго уваженiя, какъ мѣсто пребыванiя боговъ...» (цит. по изд.: Очеркъ нравовъ, обычаевъ и религiи Славянъ, преимущественно восточныхъ, во времена языческiя. Сочиненiе С. Соловьева. М., 1850. С. 41–43).
