Волга впадает в Каспийское море, лошади кушают овес и сено, столица Российского государства — Москва. Конечно, можно вспомнить, что до революции главным городом страны был Петербург — но за пару веков до того он сменил в этом статусе всё ту же Белокаменную. Да и определение «первопрестольная», которое стало уже едва ли не дополнительным названием, из ниоткуда не возьмется.
Когда и как Москва смогла добиться высокого статуса? Ведь если посмотреть вокруг — найдется с десяток древних городов, которые к тому же долгое время играли еще и намного более важную роль. Ответ, конечно же, кроется в истории: один виток древнерусской «Игры престолов» объясняет если не всё, то многое.
В самом центре Москвы стоит памятник Юрию Долгорукому. С его именем связано первое упоминание населенного пункта с таким названием. Правда, обрывочное и сделанное в таком тоне, будто говорится о чем-то общеизвестном, но малозначимом, однако точка отсчета задана. Конечно, территория Москвы была обжита и значительно раньше 1147 года, отсылки к которому покрывают все витрины в начале сентября, когда празднуется День города.
Но тогда Москва представляла собой небольшую деревеньку на высоком холме при впадении Неглинки в одноименную с поселением реку.
Неизвестно даже, была ли она чем-то защищена, кроме естественных преград. Хотя для того времени и статус поселения имел большое значение. Таких деревень по всей центральной Руси было разбросано множество. На них возлагалась политическая миссия: «застолбить» территорию и контролировать проходящие поблизости дороги. Селенья появлялись и исчезали по мере необходимости, их забывали и вспоминали, а иногда — сжигали в рамках очередной серии затяжной борьбы за землю и влияние. Многих и на карте уже не найти. А Москва стоит себе и разрослась так, что занимает территорию чуть ли не в половину приписанного к ней когда-то княжества.
Появляется княжество
Конечно, куда же без него. Лет восемьсот назад город без княжества — это просто деревня, каким бы большим и старым он ни был. Княжество есть — уже солидно. Княжества нет… Пройдет сто-двести лет — и утонет в песках истории. Буквально. Попробуйте найти на карте какой-нибудь Клещин или Хотимль — только обрывочные отсылки, а то и совсем ничего.
Такая же судьба ждала бы и Москву, если бы не Александр Невский, один из самых колоритных деятелей древнерусской истории. Хотя неизвестно, бывал ли в Москве сам победитель шведов и крестоносцев, — он оставил ее в наследство младшему сыну. Выгодное положение обжитого крошечного поселения на западной границе Владимирского княжества делало его неплохим подарком. Правда, на тот момент Даниилу Александровичу шел только третий год — территория давалась, скорее, «чтобы не обидеть».
К активной политической деятельности молодой московский князь приступил в последней четверти XIII века — возможно, в самый неудачный для этого период. Во-первых, Русь недавно пережила несколько походов ордынских войск, которые нередко оставляли после себя выжженную и вытоптанную землю. Во-вторых, все княжества погрязли в бесконечных междоусобных распрях. Поводов всегда было два: влияние и земля — в то время единственный источник дохода. Правило «богаче тот, кто больше» работало почти безотказно. Огромная казна позволяла повысить статус, но зависел он еще и от личной активности.
Даниил Александрович вынужден окунуться с головой в этот водоворот невообразимо запутанных связей и взаимных претензий — в противном случае его немедленно смел бы более шустрый сосед.
К концу почти тридцатилетнего самостоятельного правления Даниила его княжество уже начало играть хоть какую-то роль и даже приросло территориями после пары удачных войн. Впрочем, за это же время Москву в очередной раз успели сжечь ордынцы, но на дворе был XIII век, и подобные происшествия никого не удивляли.
В самом начале следующего столетия Даниил умер. Его княжество, всё еще довольно захолустное, но уже заявившее о себе, переходит к сыну Юрию. Здесь и обрисовывается вполне четко вектор дальнейшего развития маленького государства.
Юрий понимает: чтобы играть хоть сколько-нибудь значимую роль, ему необходимы союзники. Крошечное княжество катастрофически уязвимо перед любой угрозой, а каждый сосед — потенциальный враг. Но где взять друзей, если все вокруг как будто только и ждут, чтобы захватить какой-нибудь гипотетический Звенигород?
И тут нашелся неожиданный, но простой ответ: Орда.
Решение смелое и спорное. С одной стороны, монголо-татары на Руси — враги номер один и угнетатели, что ставит под сомнение любые хоть сколько-нибудь продуктивные контакты с ними. С другой стороны, эта же Орда заинтересована одновременно и в слабости русских княжеств, и в лояльности отдельных правителей. Поэтому решение Юрия можно считать стратегически верным. К тому же над Москвой всерьез нависала угроза с севера: Тверь постарше, побогаче, а князь Михаил, родственник Юрия, опытнее, да и амбиций у него немало — местные правители мнят себя потенциальными лидерами русских земель.
Конечно, Юрий рассматривает Орду как своеобразный план Б. Для начала он пытается избавиться от конкурента традиционным для того времени способом — с помощью грубой силы.
Война между Москвой и Тверью с десяток лет тянется однообразным хороводом взаимных осад, но до победы и тем и другим далеко: силы практически равны.
Московскому князю ничего не остается, кроме как ехать к монголам.
Орда
В XIV веке способов заключить устойчивый союз между государствами было не так много. Более или менее стабильные взаимоотношения гарантировали только два фактора: общая религия и династический брак. О первом не могло идти и речи (христианство для Москвы было куда более важным стратегическим ресурсом, чем политическое лидерство), а вот второй вариант представлялся вполне реальным.
Юрий женится на сестре хана Узбека.
Авторитет новоявленного родственника ордынского правителя вырастает мгновенно. Заключив такой сомнительный в контексте древнерусской культуры брак, Юрий Данилович решает, что ему теперь можно всё. И начинает с еще большим энтузиазмом воевать с Тверью. Но он не учел одного: брак с сестрой хана прибавил авторитета, но численность армии и военные умения остались прежними. Сразу же после свадьбы он идет в новый поход на соседей, причем зачем-то (видимо, для вящей убедительности) берет с собой недавно обретенную монгольскую жену. Опрометчивый поступок: мало того что Москва в очередной раз потерпела поражение, так еще и в тверской плен попала новоявленная княжна, где вскоре и умерла. Несчастная монгольская женщина!
Впрочем, хитрый Юрий Данилович, видимо, не очень скорбел. Достаточно быстро у него созрел план, как использовать семейную трагедию в стратегических целях, ведь скончалась не только княжна, но и сестра самого хана. Московский властитель немедленно жалуется в Орду, что на него коварно напала Тверь, тамошний князь Михаил Александрович коварно выкрал горячо любимую супругу и коварно же погубил ее. Хан Узбек, разумеется, занимает сторону родственника и вызывает его обидчика держать ответ. Суд в Орде — та еще волокита, даже несмотря на заведомо понятный результат. Заканчивается всё предсказуемо и печально для Твери: Михаил Александрович казнен.
Юрий торжествует — он избавился от главного политического конкурента. Впрочем, эта победа еще не делала его лидером, а вот отношения с Тверью теперь обострились до предела: жители и новый князь, сын убитого Дмитрий, пылали ненавистью и к Москве, и к Орде и жаждали мести. Но прямое противостояние закончилось бы для них грандиозным погромом — пришлось искать более мирные способы обуздать Москву. Взаимные препирательства в Орде продолжались еще несколько лет и, видимо, окончательно утомили всех участников, потому что даже сам хан Узбек уже потихоньку терял доверие к своему зятю.
Эта эпическая тягомотина закончилась быстро и неожиданно: во время очередного раунда затяжного судилища тверской князь Дмитрий взял и зарезал Юрия Даниловича.
Отомстил за отца, обычное дело для Средневековья. Впрочем, Узбек не мог одобрить такого самоуправства и приказал казнить самого Дмитрия, потому что устраивать резню в Орде может только хан. Итог: Москва в выигрыше по числу убитых князей, но отношения с большинством соседей окончательно разрушены.
Детей у Юрия не осталось, и престол перешел к его брату. Так на историческую авансцену выходит Иван, за которым в будущем закрепится прозвище Калита. В то время этим словом называли мешок с деньгами. Да, новый московский князь и впрямь был очень богат. Но не сразу.
Прежде всего Ивану предстояло избавиться от главного конкурента — Твери, и проблема эта не была нерешаемой. Когда по инициативе Орды город лишается двух князей, которым симпатизируют жители, да еще в таких обстоятельствах, — до восстания недалеко. Иван это прекрасно понимает и просто ждет. Спустя всего пару лет после начала его правления, в 1327 году, в Твери происходит крупнейшее на Руси антиордынское восстание. Поводом послужила банальная уличная стычка, в ходе которой монголы украли лошадь у дьякона, но этого было достаточно. Немедленно тверичи припомнили и двух убитых князей, и девяносто лет угнетения — и устроили знатный погром. Согнали всю иноплеменную диаспору во главе с ордынским наместником и сборщиком дани по имени Чол-хан в одно большое здание, да и сожгли. Поступок даже не смелый и рискованный — скорее самоубийственный. Орда не прощала восстаний, особенно таких.
Ну а московский князь Иван решает, что пришла пора действовать, и принимает участие в карательном походе Орды против давнего врага. Тверь сожжена и разгромлена. Она уже не восстановится. А Москва получает дополнительные и очень крупные очки в рейтинг.
Орда умела мстить, но и благодарила за лояльность обычно щедро. Иван Калита получил сразу два желанных эксклюзива. Во-первых, статус великого князя, который автоматически наделял московских правителей непререкаемым авторитетом. Во-вторых — право сбора дани со всех русских земель. А это — огромные деньги и колоссальное влияние.
Конечно, в глазах остальных князей Москва пала так низко, как только могла.
Если брак с ханской сестрой еще можно было понять, то участие во вражеском погроме своих же — это уже репутационная катастрофа. Впрочем, вряд ли Ивана Даниловича интересовали такие мелочи. Главное — теперь его княжество получает фактическую гарантию безопасности (хотя бы от Орды) и перспективы дальнейшего развития. Да и к тому же многое, что сейчас кажется аморальным и ультимативно подлым, в XIV веке считалось нормой. «Не мы такие — жизнь такая» — девиз не только лихих 90-х, но и всей эпохи Средневековья.
Однако любую потерю всегда можно компенсировать. Главное — найти «правильных» и сильных союзников. Орда — серьезный аргумент, но связи с ней никогда не позволят московскому князю претендовать на всеобщее лидерство.
Существовала на Руси сила более могущественная, чем азиатские ханы, — Церковь.
У нее было много стратегических преимуществ. Вера оставалась главной объединяющей силой — возможно даже, только этому институту и удалось избежать раскола на древнерусских землях. Церковь обладала колоссальным авторитетом и полной автономией, никак не подчиняясь Орде. И тот из князей, кто устанавливал наиболее дружеские отношения с руководством клира, автоматически занимал самое высокое место в культурной иерархии.
В середине XIV века церковной столицей был Владимир, где находилась кафедра митрополита. Однако само по себе это княжество, несмотря на значительную территорию, уже теряло политический вес. Что, возможно, тяготило церковное начальство. По крайней мере о попытках организовать переезд кафедры митрополита в Москву было известно едва ли не со времен правления Даниила Александровича. Калите это удалось.
Так Москва становится религиозным и — как следствие — культурным центром.
Церковь теперь, естественно, будет предельно лояльной к местным властям. Так что в ходе своего пятнадцатилетнего правления Иван Калита поднял вверенное ему княжество до такого уровня, о котором мечтали его предки: Москва не имеет серьезных политических конкурентов на Руси и обладает огромным не только политическим, но и культурным весом.
Это была крупная победа, и уже в то время начинают появляться идеи объединения вокруг Москвы разрозненных русских земель. Что, конечно, тоже ново: все прежние действия местных князей были направлены в первую очередь на то, чтобы заявить о себе и создать условия для экономически эффективного и безопасного развития. Теперь же открываются такие перспективы, о которых еще недавно никто и помыслить не мог.
Впрочем, дальнейшее движение к прогрессу стопорилось: конечно, всегда была возможность территориального расширения, особенно с учетом того, что многие прежде значимые княжества начинают слабеть и становятся легкой добычей, но для решительных объединительных действий существовало одно серьезное препятствие — Орда.
Если прежде московские князья рассматривают ханов как очень своеобразных, но всё же союзников, то при детях Ивана Калиты, Симеоне Гордом и Иване Красном, отношение к «дружественным завоевателям» начинает меняться. В Орде теперь видят помеху для развития собственного государства, и пусть в обстановке строгой секретности, но начинают толковать о возможности избавиться от ее влияния. О конкретных мерах и планах по свержению ига речи не идет: одна Москва против огромной Орды не может сделать ничего. Остается лишь выжидать, копить силы и искать союзников.
Казалось бы, чего проще: никто на Руси не любит Орду! Но мы помним, как другие князья относились к московским — как к коварным корыстным выскочкам.
И если такие люди начинают призывать, пусть и крайне аккуратно, к сопротивлению Орде, в этом видят лишь одно — злодейский подлый план. И вспоминают историю с подавлением восстания в Твери. Похвальная инициатива московских князей не находит поддержки — из-за действий самих же московских князей. Ситуация абсурдная, но очень показательная, типичная. Разложенные сотню лет назад грабли по-прежнему выглядят устрашающе — и это абсолютно нормально.
Проходит два десятка лет. На календаре уже вторая половина XIV века, а на московском престоле — сын Ивана Красного Дмитрий. Впоследствии за ним закрепится прозвище Донской, и с его именем будет связана одна из самых славных побед в военной истории страны — в битве на Куликовом поле, крупнейшем сражении русских войск с ордынскими.
Этот триумф логично вписывался в намеченный еще до Дмитрия вектор развития княжества. Лидерский статус требует борьбы с внешним врагом, который откровенно мешает прогрессу. Кроме того, противостояние Орде становится исключительно выгодным (и единственно возможным) предлогом для консолидации русских княжеств, и это тоже совпадает с интересами Москвы. Но такие действия требуют достаточной подготовки — и потому Дмитрию приходится сначала организовать целый ряд военных акций, а потом и прибегнуть к дипломатическим ухищрениям, что вместе с поддержкой Церкви обеспечивает ему статус лидера в борьбе с иноплеменными захватчиками. Одновременно с этим, воспользовавшись очередной междоусобицей в Орде, Дмитрий перестает выплачивать дань. Мстить зарвавшемуся русскому князьку будет захвативший ханский престол Мамай.
После Куликовского побоища
Во многом инициированная Дмитрием Куликовская битва, в которой он выступил еще и военачальником, стала, возможно, первой национальной победой для Древней Руси: здесь и объединение разрозненных и нередко конфликтующих земель, и идея общего врага и борьбы с ним, и войско, собранное едва ли не в формате ополчения, и прямое благословение московского князя Церковью.
Практически сразу в народном сознании победа в этой битве превращается в триумф не отдельного феодала или княжества, а всего народа. Но всё же с признанием лидерства Москвы. Конечно, источники того времени вряд ли могут быть абсолютно беспристрастны в оценке — не исключено, что их авторы и заказчики тоже начинают занимать промосковскую позицию, но общие настроения понятны и сомнений не вызывают.
Да и сам Дмитрий оценивает ситуацию и полученные репутационные бонусы максимально здраво. Конечно, пока он не заявляет о себе как о безусловном лидере, но начинает проводить и откровенно статусные кампании — например, строит в Москве огромный белокаменный кремль. Передавая власть сыну, Дмитрий действует уже без оглядки на волю Орды — не уточняет позицию бывших патронов по этому вопросу, а просто пишет завещание. И в нем же дает сыну два программных наставления: во-первых, продолжать объединительную политику, а во-вторых, искать поддержку в местном боярстве. И это свидетельствует о том, что уже внутри самого Московского княжества сложилась влиятельная политическая и военная элита, которая, возможно, будет куда более полезным союзником, чем кто-либо посторонний.
Потомки Дмитрия Василий I и Василий II (сын и внук соответственно) следуют наставлениям своего великого предшественника. Каких-то решительных шагов к усилению Москвы они не предпринимают, а Василия II так и вовсе несколько раз изгоняют из города его же родственники, но это вполне объяснимо. При Дмитрии Донском княжество добилось такого небывалого расцвета, что двигаться дальше было крайне затруднительно, если вообще возможно. Несмотря на абсолютно новый статус и четко заданный курс на избавление от политической и экономической зависимости от Орды, средств для дальнейших действий в этом направлении просто не было. Приходилось копить их — и попутно совершенствовать собственное государство.
Когда спустя почти восемьдесят лет после смерти Дмитрия Донского московский престол занял его правнук Иван III, ресурсов было уже достаточно. Да и Орда ослабла настолько, что вряд ли могла расцениваться как серьезный конкурент. Примечательно, что главного противника Москвы добило то же, в чем он так ее поддерживал, — внутренние конфликты и междоусобицы. Последний хан единой Золотой Орды Ахмат пошел войной на Русь, скорее всего, от безысходности. Видимо, он прекрасно осознавал, что единственное, что может позволить ему сохранить свое влияние, — это если не успешный поход, то хотя бы попытка оного. Закончилась авантюра ордынского хана событием, известным как «стояние на Угре».
Ахмат признал свое бессилие перед собранной Иваном III армией — и понуро ушел обратно в степи, где спустя два года был убит.
Ордынское владычество сгинуло, и это уже воспринималось как всенародное торжество. Исключительную роль московского князя в таком грандиозном историческом достижении признавали все. А сам Иван III вскоре начинает титуловать себя «князем московским и всея Руси», чем подчеркивает свой особый статус.
За несколько лет до избавления от ордынского господства он подчинил себе Новгород — возможно, самый богатый и значимый из русских городов. Спустя еще несколько лет под власть Москвы окончательно и безоговорочно перешел давний враг Тверь. К концу правления Ивана III его личные владения простирались уже до Урала. Свой статус он окончательно закрепляет свадьбой с племянницей последнего византийского императора Софией Палеолог и приобретает все соответствующие регалии. И вскоре рождается совершенно прямолинейная в своей агитационной силе концепция «Москва — Третий Рим».
Светская власть — в Москве. Церковная — в Москве. Статус князя Москвы получает сакральные обоснования. Да и на всей европейской части России уже действует единое законодательство, утвержденное московским же князем. Остается только добавить величия надлежащими постройками. По указу Ивана III итальянские зодчие возводят новый Кремль, который обретает привычные для нас черты и становится уже окончательным символом столичного положения города. Еще несколько сотен лет оно не будет оспариваться.
В начале XVIII века неистовый Петр Первый перенесет столицу в свежеотстроенный Петербург — но у него были на то свои причины, как символически-сакральные (новый город должен олицетворять новое будущее Русского государства), так и исключительно прагматические (подальше от слишком претенциозного старого боярства). Впрочем, его же внук, несчастный Петр Второй, вернул престол в Москву, но ненадолго.
И хотя в имперский период России Белокаменная уже не была столицей, она всё равно играла исключительную роль. Если формальный центр государства сместился к северу, то духовный так и остался здесь: короновали императоров в Москве.
Даже Наполеон, напав на Россию, отчаянно рвался в старую столицу, в чем можно видеть не то утонченное эстетство, не то изощренный мистицизм.
Октябрьская революция окончательно и бесповоротно возвратила Москве статус центра страны. Большевики переносят столицу в город, с которого фактически и началось формирование государства, каким мы его знаем: и от границ с другими державами подальше, и разрыв с имперским прошлым подчеркнуть необходимо. Даже закоренелые материалисты не чужды символизма.
Посреди Москвы, застыв в подобающе героической позе, верхом на коне восседает Юрий Долгорукий. Тот самый, который почти девятьсот лет назад приглашал брата на переговоры в крошечную деревню на окраине своего княжества. Интересно, мог ли он предположить, что спустя много-много лет на месте этой крошечной, затерянной в глухих лесах деревни возникнет огромный и такой удивительный город?
