Таким увидел Крым советский и российский филолог, культуролог, искусствовед и просто «совесть нации» академик Дмитрий Лихачёв.
Он был тем человеком, который не дал изуродовать Невский проспект Санкт-Петербурга, спас от варварской реконструкции исторический центр Новгорода, создал Российский фонд культуры, а главное, возродил в россиянах интерес к своему великому прошлому. О Крыме Дмитрий Сергеевич тоже никогда не забывал. Только вот помнил он полуостров совсем иным...
Вспомнить всё
Дмитрий Сергеевич много и с удовольствием вспоминал. Считал, что хранить свое прошлое должно всем. Хотя бы в дневниках, настоящих, искренних, которые пишешь как будто только для себя, в качестве исповеди. Иначе невозможно укорениться в этом мире, проникнуть корнями до самых водоносных слоёв родной земли и так, подпитываясь из глубин, устремить ветви к самому солнцу, дать плоды, через семя которых обретается будущее.
Недаром ему с ранних лет так нравились деревья, старые, молчаливые хранители истории. В родном Петербурге во время неизменных праздничных прогулок «на Острова» маленький Дима благоговейно смотрел на Петровский дуб, огороженный скромной решеткой. Стоя перед этим дубом, он шептал ему свои заветные желания (например, получить в подарок еще одну лучиночную коробочку с оловянными солдатиками или «настоящую» паровую машину, паровозик, который видел у приятеля). И желания сбывались. «Я приписывал исполнение их не внимательности родителей, которые, конечно, о них догадывались, но доброму и всесильному дубу, — признавался академик. — Язычество проснулось у меня вместе с чувством истории очень рано».
Лихачёв утверждал, что помнит собственное детство с того момента, как научился говорить, то есть практически от рождения, с того самого первого в его жизни 1906 года. Тем паче ему запомнилось, когда отец его, инженер-электрик, отправился «по работе» на юг. В 1911-1912 годах Сергей Михайлович трудился в Одессе, и это способствовало тому, что целых два лета подряд семья Лихачёвых провела в Мисхоре.
Восторги детства
В Крыму, конечно же, пятилетний Дима первым делом обратил внимание на своих проверенных друзей, на старые деревья, что росли в Никитском ботаническом саду. И позже утверждал, что именно этот момент стал точкой зарождения его огромной и неизменно крепнущей на протяжении всей жизни любви к «различным памятным местам и „музеям под открытым небом“». А еще признавался, что пребывание на юге сыграло «огромную роль в эстетическом воспитании нашей семьи».
«Месяцы, проведенные в Крыму, в Мисхоре, в 1911 и в 1912 годах, запомнились мне как самые счастливые в моей жизни, — признался Дмитрий Сергеевич в своих «Воспоминаниях». Правда, сделал оговорку: «Крым был другой. Он был каким-то „своим Востоком“, Востоком идеальным. Красивые крымские татары в национальных нарядах предлагали верховых лошадей для прогулок в горы. С минаретов раздавались унылые призывы муэдзинов. Особенно красив был белый минарет в Кореизе на фоне горы Ай-Петри. А татарские деревни, виноградники, маленькие ресторанчики! А жилой Бахчисарай и романтический Чуфут-Кале! В любые парки можно было заходить для прогулок, а дав „на чай“ лакеям, осматривать в отсутствие хозяев алупкинский дворец Воронцовых, дворец Паниной в Гаспре, дворец Юсуповых в Мисхоре. Никаких особых запретов в отсутствие хозяев не существовало, а так как хозяева почти всегда отсутствовали, то парадные комнаты (кроме сугубо личных) были доступны для обозрения».
Ему вспоминались запах разогретого на солнце лавра, вид от Байдарских ворот, Алупкинский парк и дворец, купания в Мисхоре среди камней... Однако ярче всего вспоминались восторги. «Особенно эмоционально воспринималась мною маленькая полянка над морем с необыкновенно душистыми цветами, — отмечает Лихачёв. — Полянку эту все называли „Батарейка“, и туда чаще всего мы ходили гулять. Во время Крымской войны там размещалась небольшая батарея, чтобы воспрепятствовать возможному десанту англо-французских войск в Алупке. Здесь для меня все было слито: чувство природы и чувство истории...»
Взрослые разочарования
Дмитрий Сергеевич Лихачёв возвращался в Крым ещё только раз, в 60-х приезжал в Дом творчества в Ялту. К тому времени он уже был лауреатом Сталинской премии второй степени, членом-корреспондентом Академии наук СССР, членом Союза писателей, заместителем председателя постоянной Эдиционно-текстологической комиссии Международного комитета славистов, а с 1959 года — членом Учёного совета Музея древнерусского искусства им. Андрея Рублева, не раз побывал зарубежом. И, видимо, забыл, что в одну реку нельзя войти дважды. Особенно, если речь идет о реке под названием Детство.
Да, на этот раз Лихачёв стал сравнивать и анализировать, как пристало человеку с его регалиями. И, надо признать, некоторая высказанная им критика была, что называется, не в бровь, а в глаз. «Береговая полоса в те времена (в 1906 году.з — Ред.) не могла находиться в частной собственности, — вспоминал Лихачёв. — От Мисхора по берегу шла бетонированная дорожка до Ливадии, по которой мы всей семьей гуляли по вечерам за маяк Ай-Тодор. Никаких частновладельческих пляжей! По берегу нельзя было пройти только от Мисхора до Алупки, из-за скал. Но по высокой части шла прекрасная дорога. Все эти прогулки хорошо сохранились в моей памяти благодаря отличным фотографиям отца. Теперь многого уже нет, нет и чудесной дорожки по берегу от Алупки. „Царская тропа“ к Ореанде тоже укоротилась и изменила свой вид...»
Дмитрий Сергеевич разочаровался. И решил больше в Крым не приезжать, чтобы не разрушать свой «маленький рай», в котором он всю жизнь черпал силы, понял, что детскую сказку не переписать, не сделать из нее научный труд. В сказку нужно просто верить.
