Наверное, большинство вологжан (во всяком случае, все, кто бывал в краеведческом музее) знает эту странную «каменную бабу» во дворе вологодского кремля.
Каменная фигура, напоминающая женщину, дошла до нас из тьмы тысячелетий. Кто она? Причудливое создание природы, воды и ветра? Или идол, который был создан руками человека, — "великая богиня", и ей поклонялись? Или это создание природы, которое было "доработано" руками и фантазией человека? Ответа нет. Наша древность — наша тайна.
И одна из величайших тайн далекого прошлого — язычество. Это — не только религия с ее многобожеством и поклонением природе, а особого рода образ жизни и взаимоотношения человека с миром. И, казалось бы, все это давно ушло, уничтожено христианством. Но парадокс нашего времени в том, что ныне язычество идейно как бы "воскресло" и вызывает большой интерес в обществе. Появились его многие сторонники. Они, конечно, ничего общего не имеют с язычниками прошлого, но, тем не менее, считают, что наши истоки — в языческом прошлом.
Эта тенденция возникла еще в начале века, во времена русского декадентства. К примеру, Дмитрий Мережковский считал, что духовность христианства следовало бы дополнить жизненной насыщенностью язычества, и такой синтез мог бы составить основу нового миропонимания.
В любом случае это наша предыстория. В том числе и вологодская. Но никаких исследований на эту тему в Вологде до сих пор не существовало. Серия статей А. Тарунина — первая попытка.
Начальный: период истории Вологды изучен очень и очень слабо. Несколько новгородских грамот, "Летописец" Ивана Слободского да "Исторические и топографические известия..." А. Засецкого — вот и все, что имеют под рукой местные историки-краеведы. На протяжении последних двухсот лет отрывочные данные эти кочуют из издания в издание и в лучшем случае подвергаются несмелой интерпретации. Как это ни печально, приходится констатировать: со времени выхода в свет книги Засецкого о раннем периоде вологодской истории не сказано ровным счетом ничего нового.
1. Точка отсчета
"Лета 6655 (1147) в 19 день, на память святого мученика Андрея Стратилата, прииде Преподобный отец Герасим от богоспасаемого града Киева, Глушенского монастыря постриженик, к Вологде реке, еще до зачала града Вологды, на великий лес, на средний посад Воскресения Христова Ленивыя площадки малого Торжку и сздал пречестен монастырь во славу пресвятыя Троицы; от реки Вологды растоянием на полпоприща"
С этих строк рукописного «Жития Герасима», как известно, начинается официальная история нашего с вами города, который в будущем году собирается отметить свое 850-летие. Автор повествования, никому не известный агиограф Фома, добросовестно выполнил указание архиепископа Маркела и, несмотря на почти полное отсутствие информации, сумел-таки создать мученический образ первого вологодского Чудотворца.
На какие источники он при этом опирался, нам неизвестно. Однако путем сопоставления "Жития Герасима" с творениями других агиографов можно предположить, что при его составлении Фома не преминул воспользоваться богатым опытом своих многочисленных предшественников. Учитывая тот факт, что между приходом Герасима и временем написания «Жития» прошло более 500 лет, едва ли следует упрекать Фому в чрезмерном разгуле фантазии в стандартном подборе чудес: именно этого и требовали от него в ту пору законы церковной канонизации.
Куда более важным является для нас вопрос о достоверности приведенных составителем "Жития" сообщений, поскольку именно они легли в основу всей вологодской историографии. Еще в прошлом веке известный исследователь жизнеописания вологодских святых Верюжский отметил, что Герасим не мог быть пострижеником Глушенского монастыря, поскольку "такого монастыря ни в XII веке, ни после не бывало в Киевской губернии".
Следующим противоречием составителя является сообщение о приходе Герасима "еще до зачала града Вологды" и в то же время — "на средний посад Воскресения Христова Ленивыя площадки малого торжку"
И хотя некоторые вологодские историки выдвигали версию о том, что первая часть фразы относится ко времени прихода Герасима, а вторая — ко времени составления "Жития", окончательную точку в этом вопросе ставить, как мне кажется, рано.
Писцовые книги XVII века (того самого, в котором составлялось "Житие") дают нам четкое представление о разделении Вологды на четыре части: город и примыкавшие к нему посады — Верхний, Нижний и Заречный. Как видим, никакого "среднего посада", указанного в "Житии Герасима", во времена его составления не было, что заставляет хромать на обе ноги приведенную выше версию. Кроме того, как показывают исследования последних лет, ни один из северорусских монастырей не был основан в глуши и непроходимой чаще, как это пытались внушить нам церковные идеологи, а проходившие на Север "в поисках уединения" монахи-отшельники имели перед собой вполне конкретную цель: произвести скрытую разведку местности и подготовить дальнейший "крестовый поход" на языческие окраины.
Место для основания обителей выбиралось на обжитых местах, занимавших, как правило, ключевые позиции на данной территории: у скрещения торговых дорог, у слияния рек, на перевалочных пунктах, важных водных путях — одним словом, на перспективных для колонизации землях. Именно таким местом и была средневековая Вологда, географическое положение которой являлось чрезвычайно выгодным как в торговом, так и в стратегическом отношении, о чем свидетельствует многочисленные территориальные княжеские "разборки" того времени.
Таким образом, сообщение Фомы о приходе Герасима на "великий лес" (т. е. на необжитую землю), "еще до зачала града Вологды", выглядит весьма и весьма сомнительно, хотя вполне объяснимо: составление "Жития", как мы знаем, проходило под бдительным оком архиепископа Маркела и преследовало вполне определенную цель: подчеркнуть историческое значение прихода Герасима "на реку Вологду" и в целом прогрессивное влияние христианизации на экономическое и политическое развитие Русского Севера.
Если мы вспомним о том, с каким фанатизмом первые поборники христианства вырубали священные для наших языческих предков деревья и рощи, свергали кумиров, оскверняли святилища, глумились над местными верованиями и стремились во что бы то ни стало вытравить из народной памяти все следы прошлого, то полное отсутствие каких-либо документов по древнему, дохристианскому периоду истории Вологды станет вполне объяснимым. Уничтожалось все, что противоречило христианским догматам, любое сочинение, в котором упоминалось язычество. Информационный же вакуум заполнялся творениями агиографов и летописцев под строжайшим надзором религиозных цензоров.
Но остались ли какие-то следы от Вологды языческой! Об этом поведем речь далее.
2. Крестовый поход на Север
Из-за отсутствия фактического материала о каком-либо изучении языческого периода вологодской истории до сих пор не велось даже и речи. Отрывочные сведения о проникновении новгородских ушкуйников в угро-финское Заволочье и покорение ими проживавших здесь "издревле" чуди, веси и мери — вот и все, чем располагают местные краеведы. И только новые археологические, этнографические и лингвистические находки могут позволить нам шаг за шагом приблизиться к разгадке многовековой тайны, окружающей дохристианский период истории нашего города.
Однако уже сегодня путем сопоставления различных данных можно судить о том, что в глубокой древности на территории нашей области проживали индоевропейские племена, оставившие глубокий след не только в топонимии и археологии, но и в культуре этого края. В орнаментальных мотивах севернорусской вышивки, кружева, ткачества слышатся ясные отзвуки далекой эпохи энеолита, когда арийские племена еще не разбились на составные части и могучими волнами прокатывались по европейскому Северу (в том числе и по территории нашей области) задолго до появления пресловутых чуди, веси и мери.
Все больше аргументов в свою пользу получает в последнее время и гипотеза о прародине индоевропейских народов на территории современного русского Севера. Все это говорит о том, что необходимость комплексного изучения дохристианской истории нашего края и восстановления недостающих звеньев давно назрела. Назрело и множество вопросов, относящихся непосредственно к истории нашего города.
Почему, например, вскрытые слои раскопов неподалеку от Ленивой площадки считаются древнейшими в Вологде? На чем основана такая категоричность? На сообщениях агиографа Фомы, к которым с наибольшей степенью скептицизма относятся именно археологи? Если это действительно так, почему не был проведен тщательный анализ сообщений агиографа? Что, например, стоит за словами "средний посад"? Значит ли это, что уже в ту пору существовал и верхний (по течению реки) и нижний?
Разве не дает повода для умозаключений само слово "посад", значение которого в древние времена было совсем иным? Читаем словарь Даля: "посад — оседлое поселение вне города либо крепости...". Читаем современный толковый словарь: "Посад — в Древней Руси — торгово-промышленная часть города, расположенная вне городской крепостной стены". Дает ли это право говорить о том, что к трем древним посадам примыкал ГОРОД и, стало быть, Герасим пришел на его окраину?
Из следующей фразы "Жития" мы узнаем о существовании на Ленивой площадке "малого Торжку". Значит, где-то существовал и большой Торжок, на котором сосредоточивалась основная торговля города?
По древнему христианскому преданию, при основании Троицкой обители возник конфликт между Герасимом и богатым землевладельцем Пятышевым, который заявил ему свои права на землю и в результате получил страшное проклятие не только в свой адрес, но и в адрес всего своего многовекового потомства. Поступок Пятышева церковные деятели, разумеется, мотивируют его крайней жадностью и нежеланием уступить часть земли, которая якобы не имела в то время почти никакой цены, "для святого божьего дела".
Если мы вспомним о том, с какими трудностями приходилось сталкиваться в ту пору русскому человеку при освоении новых земель (вырубка векового леса, его выкорчевка, поднятие целины и т. д.), то претензии Пятышева к Герасиму покажутся нам вполне справедливыми и законными. Не следует забывать и того, что местные жители (по большей части язычники) имели все основания относиться к христианским миссионерам ("незваный гость хуже татарина") с неприязнью. Они хорошо понимали, что в недалеком будущем обитель приберет к рукам их покосы и пашни, реку перегородят монастырские сети, лесные угодья и торжища окажутся в руках "отошедших от мира" пустынников, а сами они превратятся в дармовую рабочую силу.
О том, что местное население не встречало монахов-отшельников хлебом-солью, свидетельствуют многочисленные примеры, которыми изобилуют даже "жития" местных святых.
Так, например, Кирилла Белозерского однажды чуть не убил "разбойник некто именем Иван", другой нечестивец, Евдоким, не раз ему "пакости многих творях": увозил лес для монастырского строительства и т. д. Был случай, когда "некие злые человецы покрадоша колокола в церкви" "Иногда же и ловцы, приходящие на озеро рыбы ловити, много оскорбляли блаженного"
Указывается в'"Житии Кирилла" и о неоднократных попытках поджечь строящийся монастырь
Преподобный Арсений Комельский, предпочитавший, ходить в лохмотьях, также едва спасся от гнева обитателей комельского леса, ворвавшихся в его келью и убивших келейного старца. Самого Преподобного спасло лишь его отсутствие. Местные язычники изгоняли с облюбованных монахами мест Александра Куштского, основателя Успенского монастыря Кадниковского уезда, Стефана Мохрищского, основателя Авнежской Троицкой обители Тотемского уезда, Дмитрия Прилуцкого. Жертвами местного населения стали Симеон Кичменгский, основатель Воломского монастыря Великоустюгского уезда, и Агапит Тотемский, основатель Николаево-Маркушевской обители Тотемского уезда. Подобные инциденты имели место при основании практически всех севернорусских обителей. Причем иногда дело доходило до крупных конфликтов (достаточно вспомнить выступление волхвов на Белоозере и самосожжение чуди, отказавшейся принимать крещение). Как мы видим, процесс христианизации на русском Севере шел очень и очень сложно.
В письме Иоанну Грозному новгородский архиепископ Макарий сетует:
"Еже мы прияхом от святого великого князя Владимера святое крещение — во всей Русской земли скверные молбища идолские разорены тогда, а в Чуди и в Ижере и в Кореле и во многих русских местех... скверные молбища идолские удержашася и до царстве великого князя Василия Ивановича (1505-1533)"
Предание о конфликте Преподобного Герасима с землевладельцем Пятышевым не только не вписывается в концепцию о "великом лесе", но и косвенно свидетельствует о наличии в древней Вологде землевладения. Доверять же христианскому преданию, на мой взгляд, следует почти в той же степени, что и христианскому "житию Герасима".
Обращает на себя внимание и название ручья, возле которого была основана Троице-Герасимовская обитель. Слово "кайсар" означает "кесарь", "цезарь", "царь", но по звучанию ближе к немецкому "кайзер". И в латинском, и в греческом языках оно означает одно и то же: владыка, властитель, монарх. Как бы то ни было, название вологодского ручья имеет ярко выраженный "владыческий" оттенок. "Царями" в дохристианской Руси называли князей отдельных земель, племенных вождей. Не значит ли это, что с одним из таких племенных вождей каким-то образом связана дохристианская Вологда?
Археологи, конечно же, обратили внимание на сообщение А. Засецкого в "Исторических топографических известиях... ":
"Признак строения города высоким земляным валом от г. Вологды в 3-х верстах, на берегу реки Вологды при ямской деревне Лукьянове"
Обратить-то обратили, однако никто до сих пор не взял на себя смелость высказать по этому поводу хоть какое-то предположение.
Совершенно безосновательно, на мой взгляд, проигнорировано историками и еще одно сообщение Засецкого, ссылающегося на ландкарты Целлария и Гибнера:
"В северной стороне течения реки Волги, которая издревле именовалась Ра, обитали по всем сим местам до отворота Волги, с течения оныя к Востоку на полдень, народы гиппофаги, сарматы, и сие по положению тоя ландкарты разумеется где и Вологодский уезд. Далее к северу за оными значатся Гиперборейские горы, а за ними море северное Сарматское".
Сообщение это любопытно не только упоминанием легендарной страны ариев, Гипербореи, продолжающей будоражить умы современных исследователей, но и указанной близостью ее к вологодской земле.
Заслуживает внимания и топоним "Бесова пустошь". "Бесами", как мы знаем, христиане называли не только демонов, но и всех без исключения языческих богов и духов, а праздники, посвященные им, нарекали "бесовскими игрищами". Слово "пустошь", в свою очередь, означает не только "пустую землю", но и землю, оставленную хозяином, — опустошенную землю.
Невольно вспоминаются наставления того же Макария:
"... в селах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие мольбища, дерева и камни..."
3. Где в нашем городе были древние святилища?
Говоря о дохристианской Вологде, можно сделать предположение о существовании в ней языческих святилищ (капищ), которые, вероятно, были осквернены и безжалостно уничтожены по примеру Новгорода и Киева. Радикальность первых поборников христианства ни в чем не уступала (а порою и превосходила} атеистический порыв воинствующих безбожников. Напомню, что в Киеве Перуна привязали к конскому хвосту, и и по Боричеву ручью сволокли (не отсюда ли ругательное — "сволочь"?) в Днепр, при этом 12 "мужей" колотили его жезлами. В Новгороде ситуация повторилась, с той лишь разницей, что дорога, по которой Перуна волокли в Волхов, была предварительно вымазана человеческим калом...
Главным славянским языческим божеством был Перун-Громовержец. Стремясь вытравить из народной памяти образ этого верховного божества, христианская церковь заменила его культом Ильи Пророка, передав последнему все функции языческого Громовержца. С той же самой целью день памяти св. (Ильин день) был преднамеренно наложен на день Перуна (перунов день) — 2 августа (20 июля ст. ст.).
В строгом соответствии с церковным каноном первые христианские церкви ставились непосредственно на месте разрушенных языческих капищ. Сокрушив и осквернив языческий пантеон, Владимир Святославович "повеле рубити църкви и поставляти по местам, идеже стояху кумиры". Судя по тому, что традиция эта строго соблюдалась и в других древнерусских городах (Новгород, Псков, Вязьма, Ростов и т. д.), с известной долей уверенности можно предположить, что аналогичные события имели место и в Вологде. Не исключено, что капище Перуна-Громовержца располагалось в так называемом КАМЕНЬЕ.
В пользу этой версии прежде всего говорит то, что именно на этом возвышенном месте в глубокой древности был основан монастырь во имя христианского "двойника" Перуна — Ильи Пророка, просуществовавший до 1738 года. Ильинская церковь, после упразднения обители ставшая приходской, в документах значилась как церковь Ильи Пророка в Каменье" или "... в Горах". Это также свидетельствует о возможной связи с ее капищем Громовержца, поскольку идолы Перуна обычно ставились на возвышенностях и холмах (горах). В окладной книге 1691 года среди прочих городских храмов упоминается, между прочим, церковь Преображения Господня у Ильинской горы.
Распространенная версия происхождения слова "каменье" от каменных запасов Иоанна Грозного, предназначенных для строительства крепости, кажется вполне убедительной. Однако нельзя исключить и другого — чисто языческого, ритуального и символического его значения, на что указывал в свое время А. Кузнецов.
"Суть же скверные молбища их: лес и камение, и реки и блата (болота), источники и горы, и холмы..."
— писал И. Грозному в 1534 году новгородский архиепископ Макарий
Кто может поручиться, что слово "каменье" не является отголоском существовавшего здесь некогда целого ряда каменных идолов, своего рода местного пантеона во главе с Перуном!
В качестве аналога можно привести РОЩЕНЬЕ — часть территории Вологды вдоль Советского проспекта (примерно от Детского парка до речного вокзала), в языческом происхождении которого не приходится сомневаться. Культ "рощений" (священных рощ) занимал в языческих верованиях наших далеких предков особое место. Здесь славяне молились своим богам и совершали многочисленные культовые обряды. О поклонении язычников "рощениями" и "древесам" сообщают многочисленные источники XI — XVII веков: "рощением", кладезем и рекам жряху" (Лаврентьевская летопись), "или кто молится под овином, или во ржи, или в рощений, или у воды..." (устав князя Владимира Святославовича) и т. д.
С распространением христианства жертвами церковного варварства (иначе не назовешь) стали не только языческие капища и кумиры, но и священные — (заповедные) рощи, которые безжалостно вырубались почти на всей территории Древней Руси, Такая же участь, очевидно, постигла и вологодское Рощенье, от которого ныне, увы, осталось одно название.
Упоминавшийся выше архиепископ Макарий организовал в 1S34 году целую камланию по борьбе с язычеством, сформулировав ее цели в окружной грамоте:
"по всем чудским и ижорским местам, в селах, деревнях и лесах разорять и истреблять огнем языческие молбища, дерева и камни"
Одним из наиболее почитаемых на северных окраинах Руси (особенно в лесной зоне) являлся, как известно, культ Волоса (Велеса) — "скотьего бога", именем которого наряду с Перуном клялись русские дружинники при заключении договоров с Византией. Памятуя о христианском обычае ставить церкви на месте разрушенных капищ и освящать их во имя подходящего "двойника", вполне логично предположить, что святилище Волоса находилось на месте церкви Власия Севастийского в Обухове (угол Кирова и Челюскинцев). Кроме языческого сходства (Волос — Влас), христианский святой унаследовал от своего предшественника функции "скотьего бога": иконописцы изображали его верхом на белом коне в окружении лошадей, коров и овец.
О том, что "волосов день" пользовался на Вологодчине особым почетом, свидетельствуют многие исследователи: М.К. Герасимов, Н. Д. Иваницкий, В. И. Чичеров, И. П. Сахаров. Последний в "Сказаниях русского народа", между прочим, упоминает коровье "воложное масло", которое приносили Власию (Волосу) поселянки. Упоминается это масло и у В. И. Даля — "волога".
Если мы немного отвлечемся и вспомним о том, как широко простирались некогда границы славянского мира, то найдем на карте современной Германии не только город Дрезден, который, в глубокой древности назывался Дроздянами, и не только Бранденбург, именовавшийся ранее Бранибором, но и город Вольгаст, первоначальное название которого — Вологоща.
Любопытно, не правда ли? Вольгаст, Вологоща, воложное масло, волога, Волос... Есть в этом что-то общее и такое до грусти знакомое... Да, список этот могла бы удачно дополнить всеми нами любимая Вологда. Учитывая тесную связь северных окраин Древней Руси с культом Волоса и несомненное почитание вологжанами этого языческого божества, почему бы не допустить еще одну версию происхождения топонима Вологда с учетом позднейшего наслоения форманта "гда"?
Ярославская Гда, ивановская Судогда, владимирская Шижегда, вологодская Шогда и Вычегда (чем черт не шутит — может быть, и иракский Багдад) не оставляют сомнений в целостности форманта и разрушают версию о "Волок-де". В Вологодском районе, в Вотчинском сельсовете есть деревня с языческим названием Волшницы ("волшница" -место, где совершается предсказание жрецом-прорицателем). Академик Б. Рыбаков проводит параллели между "Волосом", "волхвом" и "волохатым" (волосатым). Но не менее весома, как мне кажется, и версия Григория Глинки о связи имени "скотьего бога" со словом "володеть", т. е. владеть, обладать. Вологда, как мы знаем, всегда была чьим-то владением: ростовским, новгородским, московским...
В пользу версии о вологодском капище Волоса можно привести и еще одно соображение. Как известно, в состав Владимирова пантеона Волос, несмотря на его официальный культ, не входил, и кумир его в Киеве стоял не на Княжьей горе близ теремного двора, а на Подоле, у торговых пристаней Почайны. Определив местонахождение Власьевской церкви в древней Вологде, мы увидим, что она также располагалась на отшибе, т. е. в некотором удалении от первоначальной городской застройки. Объясняется это тем, что культ Волоса — покровителя удачной охоты, торговли и скотоводства — был более близок простому народу в отличие от княжеско-дружинного культа Перуна.
И, наконец, являясь торговым центром, Вологда не могла не иметь своего "торгового" божества. Таким божеством в дохристианской Руси была МАКОШЬ — богиня плодородия, судьбы, мать хорошего урожая, покровительница торговли и женского рукоделия. В христианском пантеоне ее, как известно, сменила св. мч. Параскева Пятница. Одной из самых древних улиц нашего города была Пятницкая, а в детинце Иоанна Грозного существовали Пятницкие ворота, возле которых располагался рынок. Улица получила название от стоявшей на ней Пятницкой церкви, которая находилась на углу нынешних улиц Мальцева и пр. Победы. Здесь же, очевидно, располагалось и капище Макоши.
Но обратим внимание еще на один любопытный факт: храмы во имя Параскевы Пятницы чаще всего ставились на торжищах (торжках), базарных площадях, рынках, покровительницей которых она и являлась. Храмы Параскевы Пятницы на торгу существовали в Новгороде, Чернигове, Москве, Полоцке, Дмитрове и т. д. Впору задаться вопросом: а не мог ли здесь, возле Пятницкой церкви, располагаться в глубокой древности упоминавшийся мною выше Большой Торжок?
Почти все местные краеведы однажды писали о самой узкой улице Вологды — Числихе, однако только двое из них — А. Миров и А. Мухин — сделали предположение о происхождении ее названия.
Цитирую:
"На пребывание монголо-татар в нашем городе указывает название местности — Числиха, от слова "число". Название как бы напоминает о татарской переписи населения в крае"
Версия эта представляется мне довольно оригинальной, хотя и недостаточно убедительной. Разумеется, название Числиха произошло от слова "число", но трудно поверить, что вологжане решили увековечить переписную акцию своих разорителей-инородцев, даже если таковая и проводилась.
В языческих верованиях наших предков божество течения времени воплощалось в образе двуликого ЧИСЛОБОГА, жрецы которого следили за солнечными и лунными часами, ведя подсчет дней, месяцев, лет.
4. Тайна русской души
Разумеется, нельзя категорически утверждать, что название вологодской Числихи является отзвуком почитания Числобога, но нельзя, как мне кажется, и категорически этого отрицать.
Вологодское предание о Белоризцах в пересказе С. Непеина доносит до нас не только подвиг двух легендарных спасителей города, но и обрядовую сторону празднования вологжанами Семика (четверга на Русальной неделе, Русалкина Велик-дня): здесь и поминание заложных "покойников" у Убогих домов, и массовые гулянья "на Поляне", и собирание цветов для украшения домов.
Из описании исследователей прошлого века мы знаем, что девушки в этот день купались и завивали березки, гадали по плывущим венкам и водили веселые хороводы, умывались березовым соком и приносили домой березовые ветки в качестве оберега от злых сил. В народе весь Троицкий цикл христианских праздников именовался "русалиями" и "зелеными святками".
Следом за Ярилой, Русалкиным Велик-днем и Триглавым (Троицей) шел разгульный Иван Купала, день летнего солнцеворота, самый главный языческий праздник. В этот день на холмах, на берегах рек и озер с помощью живого огня разводились большие костры, через которые прыгала молодежь и вокруг которых устраивались игрища, пляски и хороводы. Участники празднества поутру умывались росой, обливались водой и купались в реках, завивали венки, украшали жилища зеленью, сжигали чучело ведьмы и отыскивали ночью волшебные травы.
В сообщениях этнографов прошлого века упоминаются и "вологодские бабы", которые ранним утром Иванова дня ходили "черпать росу": протаскивали чистую скатерть по мокрой траве и, выжав ее в посудину, умывали росою лицо и руки. Корни этого магического (и, разумеется, языческого) обряда уходят в далекую протославянскую эпоху (конец III — начало II тысячелетия до н. э.).
Христианская церковь, разумеется, гневно осуждала и запрещала эти "бесовские игрища", но вытравить из народной памяти образ Купалы и заслонить его праздником Рождества Иоанна Предтечи ей так и не удалось. В Вологде, как известно, было два храма Иоанна Предтечи — в Рощении и в Дюдиковой пустыни. Дюдикова пустыня располагалась в полуверсте от города на левом берегу Вологды, а Рощение (само по себе являвшееся объектом языческих поклонений) простиралось опять-таки от берега реки Вологды до Сенной площади. Как видим, обе эти местности непосредственно связаны с берегом реки — исконным местом купальских костров и игрищ.
В Стоглаве читаем:
"в домех и по улицам ходя и по водам глумы творят всякими играми и песньми сотанинскими... И егда нощь мимо ходит, тогда отходят к роще с великим кричанием, аки бесы омываются росою"
До сих пор вологжане встречают на языческий манер Масленицу (комоедицы) и проводы зимы: пекут блины, устраивают гулянья, разводят костры и сжигают чучело Масленицы, лазают по столбам и ходят на ходулях, не подозревая при этом, что совершают древние языческие обряды, уходящие в глубину тысячелетий. Из общего списка выпали, пожалуй, лишь кулачные бои ("бьющеся дрекольем до самыя смерти"), катанья с гор, ряженье и скатывание с холмов горящего колеса.
О том, что в Вологде "всегда шумно и весело проводились святки", сообщает нам в своем "Дневнике писателя", вышедшем в 1907 году, Л. Александров. Языческое название зимних святок — "коляды". Этот 12-дневный праздничный цикл включал в себя целую череду древних языческих обрядов: ряженье, изготовление кутьи, девичьи гадания о суженом-ряженом, колядование, обходы домов, посиделки, общесемейные трапезы, ритуальное сожжение соломы, прославление Авсеня и т. д.
"В Вологодской губернии, — пишет М. Забылин в 1880 году, — святки до сих пор называют КУДЕСАМИ"
Что же это за кудесы такие? Заглядываем в словарь Даля: "Кудеса — чудеса посредством нечистой силы, чернокнижество, чары, волхвование. Так же зовут святки, когда переряжаются. Кудесить — волхвовать, колдовать, заниматься чарами, ворожбой, заговорами, чернокнижием". Как видим; любили наши предки-вологжане на зимние святки покудесничать. Остается лишь вспомнить о том, что вторая часть, зимних святок (первые шесть дней Нового года) была посвящена "волохатому" скотьему богу (отсюда — ряженье) и завершалась "волосовым днем" — 6 января.
Даже в Пасхальных праздниках — главных праздниках христиан — без труда обнаруживаются языческие мотивы,
Обычай красить яйца, например, возник задолго до появления христианства. Яйцо в глазах древних славян с его способностью превращаться в птицу символизировало возрождение через преодоление смерти. Принося яйца в жертву духам и божествам, их первоначально обмазывали кровью животных и лишь затем начали окрашивать в какие-либо яркие цвета и покрывать росписью (писанки).
Веточка вербы, сорванная в Вербное воскресенье, первоначально играла роль оберега от злых сил.
Вологда, как известно, славится обилием красивых православных церквей и монастырей. Судя по писцовой книге 1627 года, на 29 вологодских улицах стояло 60 православных церквей, т. е. на каждую улицу фактически приходилось по два храма (непосредственно в городе, кстати, соотношение это было 1:3). Если добавить сюда многочисленные приделы (а их было более 90), общая картина станет еще более красочной, а настойчивость, с которой вологжанам прививалось христианское мышление, примет ярко выраженный оттенок назойливости. Величина усилия, как мы знаем, соответствует величине сопротивления.
Подобную же картину можно наблюдать и в старых названиях вологодских улиц, где явно доминируют агионимы (имена святых): Власьевская, Фроловская, Афанасьевская, Златоустинская, Леонтьевская, Екатерининская, Ильинская, Кирилловская, Никольская и т. д.
Позволю себе не согласиться с мнением А. Камкина о том, что "эти именования отражали круг традиционных религиозных ценностей тогдашнего массового сознания" и свидетельствовали "о богатстве духовной жизни в ее православном понимании". На мой взгляд, свидетельствовали они как раз об усиленном насаждении христианства в нашем городе.
В последние годы интерес к славянской мифологии и славянскому язычеству значительно возрос. Загадочная религия древних славян продолжает тревожить наше воображение. Язычество никогда не умирало: на протяжении тысячи с лишним лет оно лишь впитывало в себя новые (в данном случае — христианские) компоненты и усваивало их к своей выгоде. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться вокруг: и в нашей малой родине слышится отзвук почитания отца всех богов Рода, и в нашей самобытной культуре — отголосок древнего культа, и во всем укладе нашей жизни — чествование богинь Лады и Живы.
Глубоко убежден: именно в дохристианской Руси, в этом древнейшем и таинственнейшем периоде русской истории, следует искать истоки русского духа. Тайна русской души — не сомневаюсь в этом ни на минуту — уходит корнями своими в далекие, богатырские, былинные — дохристианские времена.
